Вот ведь упрямая ведьма! – в сердцах бросаю я и поднимаю ее на ноги, с облегчением понимая, что она цела.
– Не трогай меня, сколько раз повторять?! – возмущается она, делая шаг назад и снова чуть не падая.
– Не трогать? Чтобы ты снова растянулась на земле и на этот раз сломала себе шею? – зло цежу сквозь зубы. Взрослая женщина, а ведет себя…
– А тебе-то что? Почему ты вообще… Что это? – начав вываливать на меня очередной поток возмущения, неожиданно останавливается она.
– О чем ты? Хватит пытаться меня отвлечь, сегодня тебе придется… – стараюсь я добиться от нее признания того, что и ей понравился наш поцелуй, как вдруг тоже слышу какой-то странный писк на пустынной парковке. – Что за черт? – начинаю оглядываться, не понимая, откуда он доносится.
– Может, кошка? – достает Хади свой телефон и, включив фонарик, начинает светить им в сторону раздавшегося писка.
– Не похоже…
– Й-и-и-и…
– Это ведь не…
– …ребенок? – заканчиваю я ошеломленно за нее. Откуда ему тут взяться?
– О господи, там мусорные баки! – с ужасом говорит девушка и скользя, но не обращая на это внимания, бежит в сторону баков.
– Черт, Хади! – догоняю ее и со страхом, несвойственным мне, по очереди открываю крышки стоящих около стены баков.
Хади ахает и опускает руку с телефоном, когда видит маленький сверток на груде мусора.
Ребенок.
В голове проносится тысяча мыслей, но самая главная из них, жив ли он?
– Держи телефон, я его достану, – пытаясь справиться с первоначальным шоком, прошу я девушку.
Протягиваю руки и аккуратно беру ребенка, поражаясь тому, как мало он весит. Проверяю его и с облегчением выдыхаю:
– Живой.
– Боже… – всхлипывает Хади, пошатываясь.
– Надо срочно ехать в больницу. Сможешь сесть за руль? – спрашиваю ее, направляясь к своей машине.
– Д-да, – кивает она, пытаясь взять себя в руки и собраться.
– Он весь ледяной, думаю, пролежал там не меньше часа, – трогаю я лоб ребенка. – Поедем на моей, возьми ключи из кармана, – прошу ее, когда мы достигаем машины, и она сразу же слушается, скользя рукой в карман моей куртки.
Хади нажимает на кнопку разблокировки дверей и открывает для меня переднюю дверь машины.
– Держи, укутай его в шарф, – снимает она с головы теплый шарф и протягивает мне. – Сейчас, маленький, – дрожащим голосом шепчет она и помогает мне укутать ребенка. – Надеюсь, нас не остановят, – с волнением заводит она машину.
– Если и остановят, объясним ситуацию, нам сейчас не до соблюдения правил, – говорю я, включая печку.
– Почему он такой тихий? Он ведь пищал! А сейчас словно и не дышит! – выезжая на трассу, паникует Хади, всматриваясь в лицо лежащего в моих руках ребенка.
Глаза закрыты, лицо синюшное…
– Господи, он… – всхлипывает она, и я вижу, как ее глаза наполняются слезами.
– Он живой, – обрываю я ее. – Следи за дорогой. Чем быстрее мы доедем, тем быстрее ему окажут помощь.
– Мы доедем, обязательно доедем…
– Хади, успокойся! Он дышит, и, как только мы доставим его в больницу, всё будет хорошо, – уверенно говорю я, пытаясь не выдать собственного беспокойства, ведь ребенок действительно не реагирует. Скорее всего, отключился.
Сердце колет от воспоминаний о племяннике, ведь я с тех пор и не держал больше детей на руках. Молюсь богу, чтобы дал этой невинной душе выжить, и прижимаю сверток к себе, надеясь согреть его в своих объятиях.
Хади
Стоит нам прибыть в больницу, мы с Дударовым тут же мчимся в здание и требуем немедленного осмотра. К счастью, ребенка тут же забирает дежурный врач и велит нам ждать в приемной.
– Я с ума сойду от этого ожидания! – стону я спустя двадцать минут.
Шамиль, меряющий приемную шагами, останавливается и вздыхает. Потом садится рядом со мной, к счастью не трогая, и говорит:
– Позвони брату. Уже поздно, и они наверняка волнуются. Пусть приедет и побудет с тобой.
– А ты? – удивляюсь я.
– Я же не могу тебя утешить. А ты явно нуждаешься в объятиях, Красоточка, – поражает он меня своими словами. А потом… протягивает руку и стирает мою слезинку.
Не знаю, что происходит со мной в этот момент, но я, наверное, впервые за последние десять лет действительно чувствую себя в безопасности. А я-то думала, что за три года, которые прошли со смерти Азима, уже научилась это ощущать. Рядом с семьей и близкими мне ведь ничего не угрожало. Но то, что я почувствовала рядом с Дударовым, было чем-то новым.
– Всё будет хорошо, не плачь больше, – говорит он, и я, моргая, отстраняюсь от него, смущенная своей неправильной реакцией. В голове всплывает его поцелуй, и я вскакиваю с места, обуреваемая паникой.
– Пойду в коридор, – говорю ему и выскакиваю из приемной. Дударов может оказаться слишком опасен для моего душевного равновесия.
* * *
Приехавшие после моего звонка Мурад и Алия как могут пытаются меня успокоить. Невестка обнимает меня, шепча слова утешения.
Брат пытается перевести найденного малыша в частную клинику, но тут приходит Дударов и говорит о том, что делать этого нельзя. Врач категорически против.
– И что же нам делать? – смотрю я на него с надеждой. Мне почему-то кажется, что он обязательно найдет выход.
– Ждать. Это всё, что нам остается, – выглядя разбитым, говорит Шамиль. На мужчину произошедшее действует не меньше, чем на меня. Я вижу, что он тоже в шоке и ему, так же как и мне, страшно. – Поезжайте домой. Я останусь до утра.
– Нет! – тут же протестую я. – Я с ума сойду от неизвестности!
– Хади, он прав. Твое присутствие ничем не поможет. Утром мы вернемся, – говорит брат. По выражению его лица вижу, что протестовать бесполезно, и понуро киваю.
Смотрю на Дударова и прошу:
– Пожалуйста, позвони мне, если что-то…
– Ничего не случится, – уверенно говорит он, перебивая меня.
Я киваю и позволяю брату увести себя.
Дома под строгим надзором мамы с трудом впихиваю в себя ужин.
– Не понимаю, о чем думают люди, поступающие таким образом, – вздыхает она после моего рассказа. – Нагуляли, а потом избавились…
– Даже если нагуляли, зачем поступать так жестоко?! Неужели нельзя было отдать в приют? Или оставить у кого-нибудь на пороге… – всхлипывает невестка.
Мурад поднялся к детям, так что мы спокойно обсуждаем подобные темы.
– Ну-ну, дорогая, не нервничай. Молочко пропадет, – обнимает ее мама, притягивая к себе.
– Это так ужасно… – всхлипывает она в ответ, а я вдруг четко представляю лицо того бедного малыша. Оно словно отпечаталось в моем сознании.
– Мы даже не узнали, мальчик это или девочка… – моргаю я, силясь не разреветься.
– Еще