Читать интересную книгу Колумбы российских древностей - В. Козлов

К началу XIX в. не существовало специального органа, который возглавлял бы работу по разысканию и упорядочению исторического материала. В большинстве случаев она проводилась пассивно либо основывалась на энтузиазме отдельных исследователей, коллекционеров и не имела сколько-нибудь единой методической основы. Например, пополнение рукописной и археологической коллекций Общества истории и древностей российских в первые два десятилетия его существования происходило не в результате специальных разысканий, а в процессе случайных пожертвований лиц, намеревавшихся стать «соревнователями» или членами Общества.

Архивы и библиотеки, особенно на местах, находились в жалком состоянии. Письменные памятники гнили в сырых подвалах присутственных мест, на колокольнях, в монастырских и церковных хранилищах, «никем не хранимых и никем не описанных, в архивах, кои нещадно опустошает время и нерадивое невежество, в кладовых и подвалах, недоступных лучам солнца, куда груды древних книг и свитков снесены для того, чтобы грызущие животные, черви, ржа и тля могли истреблять их удобнее и скорее»[44]. Это свидетельство Строева в его выступлении на заседании Общества истории и древностей российских было отнюдь не ораторским приемом расшевелить слушателей. Оно опиралось на знание состояния русских хранилищ. Бумажный «хлам» преспокойно жгли, топили в реках, древние изделия переплавляли на перстни, кресты, броши. Далеко не во всех хранилищах существовала строгая система учета исторического материала. При таком отношении к древностям неудивительно, например, что профессор X. Ф. Маттеи, описывавший греческие рукописи Синодальной библиотеки, смог беспрепятственно изъять и увезти за границу части некоторых из них.

Московский пожар 1812 г. «осветил» и еще одну сторону проблемы сохранности документальных памятников. В его огне погибли, по крайней мере, тринадцать рукописных коллекций, находившихся в частном владении или вошедших в собрания ведомственных, учебных и научных учреждений, только в трех из которых насчитывалось свыше 640 рукописных книг. Среди погибших памятников оказались «Слово о полку Игореве» и Троицкая летопись. Эта утрата еще больше обострила озабоченность современников сохранностью национальных исторических и культурных памятников.

«В России много отечественных древностей, — писал в 1811 г. Калайдович. — Первое и важнейшее место занимают книги; в одном краю они гниют в углах монастырских, в другом невежество жжет их, употребляет на обвертки, кой-где попадают они в руки мелочных торгашей и продаются иногда за бесценок и очень, очень редко появляется знающий охотник, который с возможным тщанием хранит их и делает из них лучшее употребление…

Какой отчет дадим мы просвещению? У нас нет полного собрания древностей или хотя такого, который бы предвосхитил прочие: один имеет то, другой — другое, и все это рассеяно в руках частных, неверных»[45]. Осознание того, что исторические памятники являются необходимым средством патриотического просвещения и пропаганды отечественной культуры, особенно при условии их определенной концентрации и централизованного хранения, стало важным достижением научной мысли начала XIX в.

Вне рамок кружка определенные шаги в этом направлении предпринимались не раз. В 1812 г. член Общества истории и древностей российских Я. И. Бардовский предложил Обществу заняться «разведкой древних манускриптов по монастырям» Москвы. Частично это было осуществлено двумя годами позже Калайдовичем. В 1819 г. смоленский губернатор К. И. Аш разослал по уездам печатную прокламацию. В ней предлагалось разыскать, «нет ли где-либо у кого-нибудь исторических рукописей, грамот, рескриптов, подлинных или в копиях, древних записок, книг, повестей церковных, гражданских и других сведений», копировать или приобретать их, присылать «камни надгробные и другие памятники земляные и каменные», описать «места, которые любопытны по преданиям», древние церкви, монастыри, собрать сведения о подвигах местных жителей в 1812 г.[46]

Венцом всех этих и подобных замыслов в это время стал широко известный план археографического обследования России, предложенный Строевым Обществу истории и древностей российских в 1823 г. и начавший осуществляться пятью годами позже.

В 1817–1821 гг. сотрудники Н. П. Румянцева Б. Вихман и Ф. П. Аделунг выступили с проектами создания единого всероссийского музея древностей — культурно-просветительного учреждения, в патриотических целях пропагандирующего исторические знания[47].

Вихман предлагал сосредоточить в одном месте все письменные памятники, включая документы зарубежных архивов, касающиеся истории России, с помощью их приобретения или копирования. Специальный отдел такого хранилища должен был заниматься «обращением» памятников, т. е. их использованием.

Еще более широким по замыслу был проект Аделунга. Он предусматривал «сколь возможно полное собрание всех предметов, относящихся к истории, состоянию и произведениям какой-либо земли и ее жителей». Аделунг предлагал составить «храм русской истории» в Москве из четырех отделов. Первый включал бы все когда-либо выходившие книги о России, карты, планы, рукописи из архивов и частных собраний, статуи, барельефы, картины, рисунки, гравюры. Во втором отделе предлагалось сосредоточить греческие и римские монеты, статуи, сосуды, оружие, найденные на территории Российской империи, а также русские монеты, медали, надписи. Третий отдел должны были составить этнографические материалы: одежда, орудия труда, утварь и другие вещи, а также словари народных говоров. Наконец, четвертый отдел, по замыслу Аделунга, мог представлять «произведения природы и искусства»: чучела животных и птиц, минералы, растения, модели машин. Создание такого музея Аделунг связывал с помощью со стороны правительства. Он был рассчитан на занятия ученых и посещение любого «порядочно одетого человека».

Среди членов кружка проекты Вихмана и Аделунга нашли горячий отклик, но вряд ли сам Румянцев связывал вначале их осуществление со своим именем. Приблизительно в 1814–1817 гг. силы кружка в основном были направлены на подготовку издания «Собрания государственных грамот и договоров». В процессе работы над этой публикацией постепенно становилось ясно, что оригинальные документы Московского архива Коллегии иностранных дел можно дополнить материалами других русских и зарубежных хранилищ. Экспедиция Калайдовича и Строева по Подмосковью в 1817 г. еще раз показала богатство русских монастырских, государственных и частных архивов. От сугубо практических целей архивных разысканий для «наполнения» той или иной публикации кружок около 1817 г. перешел к разносторонним поискам самых разнообразных памятников. С этого времени начинается активное пополнение рукописной, археологической, нумизматической и этнографической коллекций Румянцева.

Рис. Опись рукописной части коллекции Н. П. Румянцева (1814 г.)

Вначале это были отдельные и во многом случайные приобретения через сотрудников графа, а затем кружок приступил к организации специальных археографических, археологических и этнографических экспедиций. Так, уже в 1818 г. в инструкции, данной Румянцевым Мурзакевичу, предлагалось в районе Смоленска наряду с разведкой, «нет ли в чьих частных руках древних рукописей», разыскивать, «нет ли древних орудий или хозяйских вещей… нет ли каких в церквах или около них надгробных очень древних надписей, предшествующих XVI веку, или иных монументов»[48]. Почти одновременно через Берха Румянцев рекомендовал учителю Пермской гимназии Калестинову, отправлявшемуся на его средства обследовать берега рек Тагила, Лобви и Чусовой, снять «точные и верные списки с разных насечек, кои на камнях по берегам их существуют», отыскивать, приобретать или копировать письменные документы, собирать «словари или некоторые речения разных народов, по берегам сих рек обитающих, и разведывать, нет ли у них древних богатырских песен или сказок, то и таковые в подлиннике или переводе мне доставить»[49].

Таким образом, в деятельности кружка по собиранию документальных памятников постепенно усиливалась универсальность разысканий. Его члены перешли от поисков документов в Московском архиве Коллегии иностранных дел к обследованию заграничных и русских архивов, к изучению археологических памятников и к сбору этнографического материала. В последние пять лет существования кружка поиски осуществлялись в ходе комплексных археографических, археологических, этнографических «полевых» экспедиций.

К концу своей жизни Румянцев мог с основанием считать в какой-то мере реализованными планы Вихмана и Аделунга. У него была крупнейшая библиотека в России, насчитывающая около 28,5 тысяч книг, среди которых почти полторы тысячи — русских, в том числе 213 старопечатных. Отдел истории включал более 12 тысяч томов[50]. Богатейшее собрание оригинальных славянских рукописей [51] и их копий насчитывало свыше 700 номеров. В нумизматическом кабинете только греческих и восточных монет оказалось около полутора тысяч экземпляров, а в этнографической коллекции находились предметы быта, оружие, одежда, украшения русских, алеутов, коряков, а также народностей, населявших Филиппинские, Сандвичевы и другие острова. Граф владел и богатым собранием разных минералов. По универсальности подбора всевозможных памятников и их научной ценности все собрания Румянцева занимали одно из первых мест в России начала XIX в.