Читать интересную книгу Вслед за путеводною звездой (сборник) - Коллектив авторов

Приключений зайца и волка, равно как и американских аналогов, найти не удалось, зато обнаружились «Отроки во вселенной». Актер задумчиво поглядел на Птицу. Поймет ли? Но потом вспомнил, как парень с легкостью рассуждал о небывалых и потрясающих вещах и решил: поймет, еще как поймет. Скормил диск плееру, взялся за пульт, активировал систему. Мощный старинный проектор басовито загудел, нагреваясь, и выплюнул на экран квадрат белесого света, заставляя тени ветвей поблекнуть. Старик хотел было оставить пульт мальчику и пойти почитать, но сам увлекся основательно подзабытым сюжетом. Приключения юных космонавтов так захватили пожилого человека, что он пропустил вечернюю порцию таблеток. И даже не заметил этого. Что уж говорить о Птице, который буквально прирос к экрану.

* * *

Фильм кончился, по стене, уподобившись дождевым струям, покатились белые дорожки титров. Мальчик давно спал, укрытый шотландским пледом. У него в ногах тихо повизгивал во сне умиротворенный Баронет. Лапы пуделя едва заметно шевелились.

Актер устроился в своем любимом скрипучем кресле и смотрел в окно. Ночами, когда непобедимая старческая бессонница накатывала сухой, шершавой волной, он частенько сидел вот так, не двигаясь, врастая в интерьер. Иногда актер воображал себе, что утром кто-нибудь явится, взломает дверь и вместо живого человека найдет облаченный в халат манекен с приклеенной бородкой и наспех намалеванными глазами. Однако этой ночью все было по-другому. Что-то странное, небывалое забрезжило в ветхом, изнуренном годами сознании забытого кумира. Нечто яркое, свежее, удивительное, заставляющее бесформенные тени прошлого вновь обрести цвет и утраченные очертания. Вслед за первой переменой не замедлила явиться и вторая. Целый каскад обыденных звуков: тиканье часов, скрип и шорохи старого дома, стук дождевых капель по карнизам и крышам, шум ветра и отдаленный гул городских магистралей – почудился актеру волшебной симфонией, исполненной великой жизненной силы и тайного смысла. Еще немного, и он прочет послание, зашифрованное в этой ночной мистерии. Актер оперся руками о подлокотники и начал медленно подниматься из кресла. Он чувствовал, как стонут и рвутся тысячи крепких нитей, которые удерживали его в одном положении многие годы. И вот – свобода! Актер сделал несколько шагов по комнате. Точно новорожденный, он неуклюже прошествовал от окна к стене, принялся одну за другой хватать лежащие на столах и полках вещи, подносить их к самому носу, ощупывать, гладить. И темные холодные предметы отвечали на ласку, взрываясь рождественскими фейерверками воспоминаний. Пританцовывая и вполголоса что-то напевая, актер отправился на кухню, открыл холодильник, добрался до запретной банки оливок с анчоусами, одним махом выдернул крышку, вдохнул терпкий, соленый запах Адриатики. Минута заполошных метаний по квартире – и вот на столе матово поблескивает бутылка «Медок» оч-чень хорошего года.

Актер сделал долгий глоток, катая вино по небу, с наслаждением проглотил, а затем аккуратно опустил мокрую блестящую оливку на язык. Еще один взрыв сверхновой! Теперь у него внутри плескалось целое море воспоминаний. Он опасливо поднял голову, уставился в мокрый бриллиантовый сумрак за окном. Стая была там. Старик повернулся спиной к окну и вгляделся в темноту коридора. Отброшенная тьма ждала его в пыльной, пропахшей валокордином глубине, клубилась роем рассерженных черных стрекоз, готовая взять реванш в любой момент. Согнуть, сломать, вывернуть наизнанку изношенное дышащее на ладан дряхлое тело. Нужно было действовать, и действовать быстро.

* * *

Люся жила на втором этаже. Всю жизнь она пудрила, подводила, подтягивала, клеила фальшивые бороды. Неумолимая машина кинематографа выбросила их на обочину почти одновременно: пожилого актера и престарелую гримершу. Ночной звонок не разбудил ее. Бессонница царствовала и в этой квартире. Если старушка и удивилась черному плащу и пыльной, но все еще шикарной шляпе, то не подала виду.

– Нужно лицо, – он сказал это почти без отдышки, а Баронет издал сиплый гавк, подчеркивая слова хозяина.

– Прошу, – Люся произнесла это так, словно давно ждала ночного визита.

* * *

Владик сначала не хотел открывать – думал, пришли кредиторы. И вновь голос Баронета спас положение. Потом заспанный бизнесмен долго разглядывал незнакомца в черной шляпе и плаще со спящим мальчиком на руках и никак не мог понять, что от него требуется, а когда понял и узнал, кто к нему обращается – так удивился, что впал в ступор. Пришлось угощать его оливками и вином.

* * *

Водитель Ахмед ничему не удивился. Мало ли сумасшедших в городе. Его система ценностей была четкой и простой, как молоток. Открываешь дверь – говори «Садись!». На вопрос «Сколько?» – отвечай «триста!» и все будет хорошо. Однако увидев, что пассажиры желают везти груз – да еще какой! – Ахмед произвел в уме чрезвычайно серьезные и нехарактерные для него подсчеты и, с трудом выговаривая незнакомые слова, прохрипел: «Сэмсот нормално будет!».

Актер с мальчиком и пуделем разместились на заднем сиденье, Владик – впереди. Бизнесмен сжимал в руках множество нитей, которыми были перетянуты злополучные шарики, летящие вслед за машиной наподобие маленькой разноцветной тучи.

* * *

Единственный конкурент старого актера по шикарности усов Семен Робертович был гением эпизодической роли. Он играл задорных проводников, смелых пожарных, бравых вояк и веселых прорабов. Гонорары Семен почти не тратил и за много лет скопил изрядную сумму, а затем ошеломил всех неожиданной покупкой.

Вот эта-то безделица, ставшая предметом долгих пересудов, и привлекла старого актера, путь которого в эти ночные часы направляло какое-то потустороннее вдохновение.

Поплутав по темным закоулкам, машина выбралась из заселенных районов на окраину обширной промзоны. Впереди, за редким частоколом тусклых фонарей, угадывались мрачные громады пакгаузов, над которыми возвышались причудливые башни портовых кранов. На горбатых загривках механических гигантов тлели красным угольки габаритных огней.

Восьмой склад нашли не сразу и потом еще долго стучали и звонили, прежде чем массивная металлическая дверь со скрипом отворилась, явив миру кряжистую фигуру Семена Робертовича. Был он в ночной рубашке и старомодном колпаке, из-под которого торчал внушительных размеров шнобель в обрамлении тех самых усов-конкурентов. Разумеется, совершенно седых.

– Капитан! – взревел пожилой здоровяк, завидев плащ и шляпу. – Чтоб мне свисток проглотить! Это ж капитан!

Дело в том, что в приснопамятном фильме про пиратов Семен играл боцмана на корабле Черного Корсара и так вжился в роль, что до сих пор использовал в разговоре специфический жаргон.

– Привет, Робертыч, – актер сжал крепкую шершавую ладонь и потом тихонько, чтобы не будить спящего Птицу, добавил, – свистать всех наверх!

* * *

Ночной звонок застал Юру Тщетного в бесплодных попытках накропать вступление к очередному «грязному» репортажу. Престарелая балерина, попавшая в центр внимания журналиста, оказалась на редкость безупречной старушкой. Ни молодых любовников, ни тайных пороков, ни одного жалкого скандала. Одним словом, полный тупик. Конечно, можно было положиться на воображение, но Тщетный любил отталкиваться от фактов.

– Вы знаете, который час?! – начал, было, заводиться Юра, но, услышав знакомое имя, поутих, а когда дослушал до конца – просиял и тут же схватился за сотовый телефон. Перед ним открывались потрясающие перспективы. Назревала сенсация.

* * *

Пузыря никто не любил. Так повелось еще с детского сада. Было нечто такое в невысоком, кругленьком, аккуратно одетом мальчике, что раздражало буквально всех. Начиная со сверстников и заканчивая уборщицей Лидой, которая, завидев катящийся по лестнице шарик в коротких черных штанишках, орала на весь коридор: «Пузырьков! Опять ты! А ну пшел отседова!» В школе все повторилось. Его часто колотили, отбирали портфель, ломали очки. Девчонки смотрели на Пузыря с отвращением. Учился он хорошо, но круглым отличником никогда не был. Не все преподаватели могли справиться с противоестественной неприязнью.

Только в институте Пузырь, наконец, понял суть своего дара. Оказалось, что человеческую ненависть можно направлять и даже регулировать. Все, что требовалось от него, Пузыря, это как следует разозлить людей, а затем указать им цель. Первый же опыт увенчался полным успехом. Пара ничего не значащих на первый взгляд фраз стала причиной грандиозной драки, в результате которой несколько студентов было отчислено. Со временем Пузырь усовершенствовал свой метод. И вот теперь, наблюдая за волнующимся морем человеческих голов, он ощущал свою безграничную власть над этим страшным, безликим монстром. Пузырь набрал воздуха в грудь и выплюнул в мегафон очередную обличительную реплику. Толпа отозвалась глухим раздраженным ревом – люди, коротавшие ночь в мокрых палатках, были далеки от безмятежности. Пузырь подумал, что если бы ему велели этим пасмурным утром смести Министерство с лица земли, это было бы совсем не сложно. Однако такого заказа не поступало. Необходимо было устроить забастовку по обычному сценарию, и он не собирался отступать от намеченных схем.