Читать интересную книгу Побелевшие нивы - Александр Борисов

И дело здесь не в перегрузке священнослужителей службами (можно было бы сократить число этих служб или увеличить число священнослужителей). Дело здесь в ставшей привычной нормой православной установке: священник — это тот, кто осуществляет священнослужение. Между тем Иисус нигде не называл Своих учеников «священниками». Он призывал их быть п а с т ы р я м и. «Любишь ли Меня?» — трижды вопрошал Он Петра, — если так, то «Паси овец Моих». Пасти означает быть готовым душу полагать за них. А тот, кто прежде всего думает о том, как бы поскорее закончить все дела в храме и уехать домой, просто наемник.

А наемник, — не пастырь, которому овцы не свои, видит приходящего волка и оставляет овец и бежит, …потому что .наемник, и не радит об овцах.

(Ин 10: 12–13).

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ПАСТВА И ПАСТЫРИ

Церковь старух

Очень часто можно слышать, правда, от людей, в церкви не бывающих, что сейчас туда ходит много молодежи. Впрочем, не менее часто слышишь и о том, что в церкви одни старухи. Это второе утверждение принадлежит людям хотя и не слишком доброжелательным, но, по крайней мере, несколько раз в жизни все–таки побывавшим в церкви. Каково же положение в действительности?

В начале 70–х годов один очень деятельный московский священник (сейчас уже можно назвать его — отец Дмитрий Дудко) неожиданно ввел новую форму церковной проповеди — «ответы на вопросы». Предлагалось заранее задавать вопросы в письменном виде, а священник по субботам, после всенощной, отвечал на них. Вопросы были самыми разными, а ответы смелыми и даже резкими. Священник с амвона говорил то, что думал. И хотя в его словах не было чего–то совершенно нового, но уже одно то, что человек, да еще священник, говорит во всеуслышание в церкви то, о чем многие знают, но молчат, было настолько поразительно, что, начиная со второй проповеди, субботними вечерами храм буквально заполнялся молодежью. Старушки просто становились исчезающе незаметными среди бород, джинсов и дубленок.

Все это, конечно, не могло не радовать смелого проповедника, так что он оптимистически утверждал с амвона: «Нет! не удалось атеистической власти сделать нашу Русскую Православную Церковь Церковью старух!» Исход этого отважного начинания был, скорее, печальным, но не об этом сейчас речь. Отдельный проповедник, конечно, привлек к себе, и к вопросам веры внимание, быть может, сотен молодых людей, впрочем, по не зависящим от него обстоятельствам, ненадолго. Однако едва ли такой интерес к одному священнику дает основание для характеристики состояния всей Церкви. Если честно, то приходится с грустью констатировать обратное — именно «удалось», так как наша Церковь в таком виде, в каком она существует в настоящее время, является в самом деле Церковью пожилых и старых женщин.

Слово «церковь» означает «собрание» (греч. — экклесиа), то есть, в узком смысле слова, церковь — это те, кто собираются вместе ради соединяющего их Христа. Если мы посмотрим фотографии богослужений, помещаемые в «Журнале Московской Патриархии», или зайдем в любой храм, го увидим, что стоящие там верующие, за крайне редким исключением, — сплошь пожилые и старые женщины. Почти нет ни людей среднего возраста, ни молодежи. В настоящее время ситуация изменилась, но лишь в тех немногих храмах, где инициативу взяли деятельные священники, стремящиеся к пробуждению жизни в нашей Церкви. В большинстве же приходов осталось по–прежнему. Могут сказать, что те или иные обстоятельства делают зачастую трудным, если не невозможным, посещение храма теми, кто еще не на пенсии. Но почему же нет пожилых и старых мужчин — мужей этих наполняющих наши храмы женщин? Не все же они незамужние или вдовы. Нет, дело не в этом. Просто пожилые мужчины и старики ходят в храм столь же редко, что и мужчины других возрастов. Пожалуй, даже молодые заходят в храм чаще, причем здесь не только любопытство, но и нечто большее.

Все дело в том, что все происходящее в наших храмах психологически и интеллектуально устраивает только «бабушек» — самую смиренную, терпеливую и малообразованную часть нашего народа. Среди них немало даже просто малограмотных. Это женщины с особой формой сознания, особой психологией, основное свойство которой — покорное смирение перед любым авторитетом, любой властью — светской или церковной. Это, кстати говоря, совсем не означает, что они смиренны и терпеливы в каждодневной жизни. Скорее даже, наоборот — смирение перед любым, даже небольшим, авторитетом нередко как бы компенсируется агрессивностью в повседневной, обыденной жизни. Например, к своим же подругам по храму и особенно к тем, кто в сложившейся иерархии постоянных прихожанок занимает более, низкое положение. Такая же агрессивность проявляется и ко вновь зашедшим в храм, особенно к молодежи. Здесь очевидное желание подчеркнуть, что они в храме «свои», все знают, а «чужие» «ничего не понимают». В этом отношении удивительный контраст с баптистами. Там вновь пришедшего, даже незнакомого, чаще всего встречают благожелательными улыбками, сразу дают сборник духовных песен, чтобы человек мог петь вместе со всеми. В православном храме (в этом же городе) на новенького смотрят косо, а на клиросе так даже враждебно — «чего встал? мешаешь только!». И хотя такое отношение характерно для православного храма, все же и у нас немало прихожан по–настоящему добрых, благожелательных. Это они стараются сказать новичкам слова ободрения и поддержки. К сожалению, их часто опережают другие своей агрессивностью.

Вообще же церковные бабушки — совершенно особый слой нашего общества. У большинства из них за плечами нелегкая жизнь: разоренное или брошенное в молодости хозяйство в деревне (из–за раскулачивания), затем тяжелая работа, зато сейчас у многих все–таки более или менее спокойная старость (пенсия, отдельная квартира или комната). Так что храм, в котором горят свечи, поются торжественные мелодии, произносятся благочестивые слова, представляется им действительно тихим и радостным пристанищем, напоминающим об их молодости, деревне, праздниках, гулянках вокруг сельских церквушек в 20–е годы. Тех сельских храмов, да и многих деревень, уже нет, а в Москве церкви все же есть, и они стали для них тем местом, в котором можно действительно отдохнуть после скудной радостями жизни перед тем, как навсегда отойти в иной мир. Все они в духовном отношении нетребовательны, так что само по себе наличие храма и священнослужителя, исполняющего веками сложившийся ритуал, наполняет их сердце спокойствием, радостью и каким–то особым удовлетворением. А уж если «батюшка» оказывает им хотя бы минимальное внимание, то все уже просто прекрасно и «упаси Бог» что–нибудь в этом менять.

Лет 20 или 30 назад, вероятно, многим казалось, что «вот перемрут бабушки, выросшие при «старом» режиме и потому цепко держащиеся за Церковь, и храмы опустеют». Однако проходят годы, и на смену им приходят уже новые, «советские» бабушки, родившиеся и выросшие при новой власти. Это в основном женщины из рабочей среды, которые, выйдя на пенсию, начинают ходить в церковь. Среди них есть и из интеллигенции, но немного. Этот постоянный приток пожилых женщин связан, вероятно, с тем, что женщины острее чувствуют зависимость от неземных сил, больше нуждаются в утешении, в котором им отказывает окружающая обстановка. Пафос нашей жизни до совсем еще недавнего времени в основном был рассчитан на молодых, здоровых, красивых, передовых. А как быть остальным — старым, больным, с несложившейся жизнью?

Есть здесь и еще одна религиозно–психологическая причина, на которую мне указал один из моих друзей. Возникающее у пожилых женщин религиозное чувство накладывается на продолжающееся чувство женской, материнской ответственности за семью — теперь уже не только за мужа и детей, но и за внуков и правнуков, а также и за тех, кто уже умер, возникает религиозная ответственность за род. Она могла бы выражаться в проповеди христианства своим ближним, но так как познания в том, что выходит за рамки религиозно–обрядовой практики, весьма скромные, то такая проповедь не имеет особенного успеха среди более образованных детей и внуков. Поэтому религиозная ответственность выражается, главным образом, в принятии на себя инициативы в деле крещения, отпевания и в подавании при посещении храма записочек «о здравии» и «о упокоении». Происходит как бы распределение функций: молодые живут, как и все безрелигиозное общество, а старые (причем исключительно женщины) молятся Всевышнему за себя и за них, подобно жрицам своего небольшого рода.

Поэтому храмы наши, думаю, никогда не опустеют. Но только вот христианство имеет в виду не одних лишь пожилых женщин с их покорной непритязательностью и самоотверженным стремлением внести в подаваемые записочки всех близких. Иисус желает дать нам не просто утешение, но жизнь, и «жизнь с избытком». Он хочет преображения человеческих сердец через обращение к Отцу в духе и истине. Один из опытных служителей Церкви как–то заметил, что степень подлинного возрождения Церкви определяется числом мужчин, участвующих в ее жизни.