Читать интересную книгу Юрка - Л. Кормчий

– А еще ты забыл: барин-то говорил, чтобы беспременно Юрку через неделю к нему, – вставил Петька, которому давно хотелось вступить в разговор.

– Не суйся, без тебя скажу! – отрезал Федька и продолжал рассказывать дальше всю историю.

Юрка не интересовался тем, как напилась и безобразничала его тетка. Он задумался. Слова Федьки о том, что его хочет взять к себе богатый барин, навели его на размышления…

Юрка был особенным ребенком.

Выросший исключительно на своем собственном попечении, среди дворовых ребят, Юрка по виду ничем не отличался от них, но на самом деле в нем было много такого, чего нельзя встретить ни у одного из мальчишек его положения. Гордый, самолюбивый, он резко выделялся среди толпы оборвышей, привыкших попрошайничать и клянчить. Любовь к свободе толкала его из города, и, всей душой привязавшись к взморью, громадному гулкому порту, Юрка впитывал в себя благородную ширину залива вместе с мощью гиганта порта. Он ненавидел грязную подвальную конурку, словно жил раньше когда-то в роскоши, а вид вечно пьяной тетки возмущал и раздражал его до глубины души. Были у Юрки где-то далеко в душе хорошие, добрые чувства. Они прочно лежали в нем и подчас проглядывали особым, поражающим благородством, но Юрка редко обнаруживал их. Добрый, ласковый на самом деле, способный плакать над подстреленным воробьем, он старался быть грубым, дерзким, отстаивая таким образом свою независимость, скрывая под внешней грубостью и дерзостью все хорошее, мягкое.

В глубине души Юрка жаждал ласки, нежной материнской ласки, но матери не знал, а тетку не любил, и потому все мягкое, нежное ревниво скрывал, боясь, чтобы кто-нибудь не заподозрил его. Уходя на недели в порт, уединившись, Юрка часто и подолгу мечтал, лежа на берегу Морского канала. Пригретый солнцем, засыпая под мягкое шуршание мелких волн, бедный мальчик грезил о теплой ласке матери, о тихой, нежной, как шепот моря, колыбельной песне.

Теперь навертывалась возможность переменить жизнь, и Юрка уже раздумывал о ней. Почему-то эта перемена прежде всего обратила его внимание на платье. Вместо грязной, оборванной рубашки и босых ног Юрка видел уже на себе красивое платье, изящные ботинки и раздумывал, какой все это будет иметь на нем вид. Потом, конечно, богатый дом, целый ряд комнат и чуть ли не в каждой из них по доброму высокому господину, который должен нежно благодарить его, Юрку. Это представлялось ему очень привлекательным, и Юрка улыбался, растягиваясь на грязных досках, казавшихся теперь мягким диваном, обшитым красным бархатом, какой ему случилось видеть однажды, когда уезжали какие-то господа из того дома, где обитал Юрка.

Увлекшись размышлениями, Юрка забыл даже о своих приятелях, и Федька в третий раз безуспешно спрашивал у него:

– Поедешь к барину, Юрка, а?

Юрка не слышал.

Федька тронул его рукой.

– Поедешь к барину?

Юрка встрепенулся, оторвавшись от своих дум.

– Н… не знаю еще!

Это он ответил так себе, для важности, и крайне равнодушным голосом, точно его совсем не занимала перемена судьбы.

Приятели рты раскрыли от удивления.

– Чего ж не знаешь-то?

– А вот и того… Ты вот подумай, как там жить у них. Ну, господа, понятно, живут богато… Ну, а все чужие. А у чужих-то несладко… А мне и тут нехудо… Тут я в барке, да зато один. Вот костей продал на пятак – хлеб, огурцы и папиросы есть. А там? Там и покурить, верно, не позволят, и еще всё по ниточке ходи. Знаю я господ-то!

– Так не пойдешь к ним?

– Не знаю. Захочу – пойду, а захочу – и не пойду.

– Да тебя тетка сволокёт силком.

– Ну уж! Пусть сперва найдет. Да и чего привязались-то ко мне с барином своим? Ну сказал, и довольно! Будет!

Приятели замолчали. Федька и Петька все еще с удивлением глядели на Юрку. Они не могли понять, как можно равнодушно относиться к такому важному вопросу.

– А я бы так пошел, – раздумчиво произнес Петька.

– И я бы, – отозвался Федька.

– Ну и идите, – насмешливо заметил им Юрка, закуривая папиросу. – Там, поди, конюхов не хватает…

Федька и Петька пробыли в гостях у Юрки до вечера.

Юрка, наружно равнодушный, на самом деле был сильно захвачен новостью и раздумывал о том, каким путем перебраться в барский дом.

Он подробно расспрашивал Федьку о приезжавшем барине и между прочим узнал об истинных намерениях Василия в ту памятную ночь. Легкая обида на таможенника снова поднялась в груди мальчугана. Ведь не скрытничай Василий, так Юрка уже вкушал бы прелестей новой жизни, а теперь изволь-ка придумывать, как пробраться к ним.

Ехать с пьяной теткой Юрке не хотелось, с Василием тоже, а попробовать новой жизни было очень заманчиво, и мальчик ломал себе голову над вопросом, каким бы путем доставить свою особу к «господам», не поступаясь при этом самолюбием.

Пробраться в Ораниенбаум, в барский дом, Юрка решил твердо, рассудив, что прелести свободной жизни всегда в его руках, если господская жизнь окажется несладкой, и только не знал, каким путем осуществить свое решение.

Но судьба, очевидно, решила прийти Юрке на помощь.

Рано утром на следующий день, когда Юрка еще и не думал просыпаться в своей каюте, к барже осторожно подкрался таможенник. Это был Василий.

Пробравшись бесшумно в баржу, он сильным толчком прервал Юркин сон.

Юрка вскочил точно ошпаренный и, увидев Василия, опешил.

– Василий! – испуганно крикнул мальчик.

– Ну да, Василий! – хмуро отозвался тот. – Шляешься ты, точно бродяга какой! Во погоди, – по привычке принялся зловеще ворчать таможенник, но, вспомнив, как скверно подействовали на Юрку его запугивания в прошлый раз, улыбнулся и обычно добродушно заговорил: – Ну, не пужайся, нарочно я. А что искал тебя, так это, брат, верно. И не я один – мне-то ты не нужен, – а и барин важный тебя ищет – это да. Теперя, брат, я тебя не упущу, а прямехонько к барину предоставлю. Пой дем-ка!..

Юрка улыбнулся про себя, слушая таможенника: ему было на руку, что Василий нашел его.

– А как ты узнал, где я? – спросил он, смутно догадываясь, что здесь услужили его друзья.

– Нашел как? А просто: сказали мне.

Василий не пожелал выдавать сообщников. Юрка и не допытывался.

Они молча перебрались через борт баржи, причем Василий ни на секунду не выпускал из своей руки воротника Юркиной рубашки, и пошли по кочковатому полю к ограде Гутуевского порта.

Глава VII

Новая жизнь

А следующий день Юрка проснулся уже в совершенно иной обстановке.

По привычке открыв глаза вместе с рассветом, Юрка с некоторым недоумением оглянулся кругом.

Под ним была мягкая, чистая постель, даже чересчур чистая: к ней нельзя было прикоснуться без опасения оставить грязный отпечаток. Сквозь полуопущенные занавески видна была комнатка, оклеенная светлыми обоями с каким-то диковинным рисунком…

Из-под опущенной шторы в окно пробивался красный еще солнечный луч и кровью отливал на полированной поверхности красивого столика, пододвинутого к окошку. В углу виднелась легкая кушетка, а ближе к дверям – шкаф со стеклянными дверцами, задернутыми изнутри темно-красной материей. Двери комнаты скрывались за занавесью, а со стен гляделись из больших темных рам несколько картин.

Юрка все осмотрел, не поднимаясь с постели, осмотрел внимательно каждую мелочь, словно добросовестный оценщик, которому предстоит определить стоимость виденных вещей. Покончив с обзором своего нового жилища, он слегка свистнул.

– Важно! – вслух подумал мальчик. – И во сне не всегда такое увидишь.

Комната эта давно уже была приготовлена для него, с того дня, когда Ихтиаров беседовал с его теткой. Юрка узнал об этом вчера от Саши.

Мысль о том, что его ждали здесь как желанного гостя, слегка щекотнула самолюбие мальчугана, и он тихо рассмеялся.

– Важно! – снова повторил он. – Правду Василий говорил, что я счастье из Морского канала выудил… как рыбу… Да…

Ему вспомнился весь вчерашний день. Утро… Бабья речка… Покинутая полусломанная баржа, в которой проснулся он от толчка Василия…

Подробно, до мелочей, вспомнилось, как шагал он вместе с Василием по кочковатому полю в порту… Потом встреча с теткой, снарядившей его в дорогу.

Тетка сама хотела проводить его в Ораниенбаум, но Юрка воспротивился: он ни за что не хотел ехать с ней и за это получил прощальный подзатыльник.

Сборы были недолгие. Велев своему питомцу надеть чистую рубаху, тетка поворчала немного, укоряя «неблагодарного бродягу», а потом вдруг, когда этот «бродяга» был готов тронуться с Василием в путь, она кинулась к нему со слезами:

– Ох, родненький, племянничек мой… Одна я теперь остаюсь, как перст одна…

И, заливаясь слезами, несвязно бормоча какие-то благословения, она крестила, обнимала и целовала его.

Под потоком этих ласк Юрка чувствовал себя хуже, чем под градом обычных колотушек. Ласки были до того необычны и странны, что мальчик опешил даже и невольно подумал: «Уж не спятила ли она?»