на что девочка отрицательно качнула головой.
— Всё равно, Горислав, мы не должны допускать, чтобы он свободно передвигался по селу! — возмущённо воскликнул один из волков, — Так он может беспрепятственно на кого-нибудь напасть!
— Надо Игорю попенять, что не уследил за своим подопечным, сказал Горислав.
— Что, отпускать этого? — спросил тот, что держал меня на земле, навалившись всем телом.
— Нет, отведём его к Игорю.
Схватив меня под белы рученьки, повели к деду на поклон. Оборотни не внимали словам, что я мог самостоятельно идти и убегать от них точно не собирался, так как не видел в этом совершенно никакого смысла.
Игорь как будто ждал всю эту делегацию, выйдя навстречу со двора.
— Что он натворил? — был его вопрос.
— Кажется, не успел, — ответил один из волков.
— Так что ж вы в него вцепились, как в родного, обалдуи? Если б он хотел укусить, то давно бы это сделал. А за дочкой своей надо смотреть лучше, чтоб не болталась, где попало. Пошли вон отсюда, или вам делать нечего? — как оказалось, мой дед был непререкаемым авторитетом в общине, всеми уважаемым старейшиной, с ним советовались и считались абсолютно все. Он в мгновение ока разогнал всех, а потом уставился на меня.
— Кощей бессмертный! Ну, надо же! — произнёс он через секунду, пряча усмешку в седой бороде, а затем уже громче добавил: — что стоишь? Уже всё сделал?
И когда я отрицательно покачал головой, велел:
— Не стой столбом! За работу! Тебя ещё лесина ждёт!
В начале июля в общине был праздник Купалы, на который я, что вообще не удивительно, допущен не был. Только со стороны наблюдал, как члены общины собрались за длинным импровизированным столом, вместе ели, весело болтая, потом водили хороводы вокруг огромного костра, а затем, когда огонь опал, прыгали через него, а ещё позже ходили по горящим углям. Оттуда слышался весёлый смех, красивые разноголосые песни, шум и гам веселья. Там были и молодые и старики. Похоже, все с нетерпением ожидали этого праздника, и даже у меня в это время не было работы, и я мог отдыхать. Хотя, уж лучше было бы, если б какая-то работа для меня нашлась, тогда бы я не так страдал оттого, что я одинок, не принят в общину к себе подобным, и так несчастен.
Я долго не мог уснуть, а утром, как всегда, уже без побудительных пинков, вскочил, когда забрезжил первый луч рассвета, чтобы заняться тяжёлой работой. Уже натаскав сколько положено воды, я работал в теплице. Работа там находилась сама собой, я уже без напутственных издевательских слов милого дедушки знал, что следовало сегодня сделать.
Сегодня я забивал колья к помидорным кустам и привязывал их тяжёлые, усеянные зелёными помидорами ветки, к колышкам, как вдруг меня там нашёл дед. Кряхтя, он остановился, опершись на свою палку, и не говоря ни слова, что для меня было ново, ведь у него к моей работе всегда находилась куча замечаний, то она сделана недостаточно быстро, то недостаточно аккуратно, то плохо, то совершенно неправильно, наблюдал за моей работой. Когда я закончил, дед не стал давать мне новых заданий, а повёл в лес. Сначала я было подумал, что там меня снова ждал сухостой, но, как оказалось, я был не прав. Дед попросил меня обернуться волком. Мне пришлось это сделать, и когда я перекинулся, в его глазах прочёл невольное восхищение.
— Ты хорошо сложен, — сказал дед, — Покажи, что ты умеешь!
Я вначале не понял, чего он хочет, стоя в раздумье.
— Ну, чего же ты? — недоумевал дед, — Перескочи через тот овражек! — показал он мне широкую балку заполненную грязной водой, — Потом пробеги до того развесистого дуба и обратно.
Я сам от себя этого не ожидал, думал, что свалюсь прямо на середину балки, но случайно перескочил её так легко, и даже приземлился легко, как пёрышко, не потревожив ни единой травинки на другом её берегу. Затем помчался по направлению к дубу, хотя мои глаза его не очень различали, хотя вот он — это раскидистый дуб, обежав его вокруг, я помчался обратно так, словно черти за мной гнались. Оказавшись напротив деда, я резко затормозил, чуть не сбив его с ног. Я не ожидал от самого себя такой прыти. Мало того, что теперь я мог бегать, словно ветер, я мог и прыгать на много большие расстояния, чем прежде.
— Да, — проговорил дед, — Нечего сказать. Прыжок какой-то вялый, приземление никуда не годится, бегаешь, словно корова, скорость не рассчитываешь, телом управлять не умеешь.
Ожидая какого либо одобрения или хотя бы похвалы, я снова был повержен хлёсткими замечаниями.
— Понятно, что ты не справился даже с парой вампиров, хотя в твоём возрасте волки могут справиться и с большим их числом. Ты не готов! — сказал дед и, повернувшись в сторону селения, пошел прочь от меня, даже не оглянувшись. Что мне оставалось делать? Я снова принял нормальный облик, хотя какой же свой облик я мог считать нормальным? Не этот ли, чёрного волка?
Может быть, наплевать на все устои, остаться в зверином обличье, уйти вглубь тайги и прожить там свою никчемную жизнь? Что лучше для меня? Вся эта жизнь, полная насмешек и недоверия, издевательств и непосильного труда меня уже порядком достала. Но нет! Вы не добьётесь от меня, чтоб я ушёл. Не выйдет! Я стерплю все испытания для того, чтобы стать полноценным волком.
Приняв человечий облик, я бросился догонять деда. Когда мы шли с ним через посёлок, то я не раз замечал, что обитатели домов, мимо которых мы проходили, с интересом и как-то одобрительно смотрели на нас, наверное, мне это показалось, потому что я сам так сильно этого желал, что принимал желаемое за действительное.
— Мне сегодня приснилась твоя бабушка. Она сказала, чтобы я простил твоего отца, и признал тебя. Но, наверное, должно пройти ещё время. Я не готов. Твой странный запах сбивает меня с толку, вроде бы уже и не вампир, но ещё и не волк. Когда ты оборотился, ты вроде бы пах как волк, но настоящим волком тебе никогда не стать.
— Ты не веришь в меня? — спросил я.
— Не знаю… Теперь я даже сомневаюсь, что из тебя вообще может что-то получиться. Возраст не тот. Ты уже взрослый, у тебя на всё есть своё собственное мнение, ты подвергаешь сомнению всё, что я хочу в тебя вложить.
— Но ты не прав!
— Вот ты и теперь прекословишь …
— Прости…
— Отринь своя я. Будь несмышленым волчонком,