Читать интересную книгу Золотой круг - Алексей Коркищенко

Стригунок остановился, вздернул голову, отозвался ржанием.

— Хорош! — ответил я. — Никогда бы не подумал, что это тот самый жеребенок.

— Мы его выходили, вынянчили…

Ожил Федор Яковлевич, глаза заблестели влажно, и какая-то детская улыбка размягчила лицо, суровость и горечь сошли с него. Взбодрился он, развел плечи, обвел соратников взглядом:

— Ну, хлопцы! Чтоб время не пропадало зря, еще раз комбайны проверим: где подкрутим, где подтянем, где направим… Старики говорят, лето паршивое будет, кислое. «Тремонтана» власть взял над «астраханцем». Поэтому половину хлебов будем убирать напрямую, комбайнами.

Хлопцы направились к комбайнам, а Канивца задержал заехавший во двор главный агроном Шевцов. Он с ходу пошел на бригадира.

— Это что ж такое, Федор Яковлевич? Почему жатки стоят? Почему не валят пшеницу? У других уже…

— Сами бачите: дождь у нас…

— На том бугру сухо. И не капнуло. Давай перебрасывай туда жатвенную технику, на ту пшеницу!

— Да она еще зеленковата…

— Ничего не зеленковата! Я смотрел ее — пора валить. Перегоняй жатки, Федор Яковлевич. Немедленно.

— Да мы там и не собираемся валить, Иван Николаевич. — Канивец смотрит через узенькие зеленые щелочки.

— Это ж почему?!

Федор Яковлевич еще держится, но уже пыхтит. Перебрасывает пиджак с одного плеча на другое.

— Там же «ростовчанка». Сами знаете, добра пшеничка, получше, чем на низу, в чибиях… Мы ее комбайнами возьмем напрямую, когда созреет.

— Не мудруй, Федор Яковлевич, не мудруй!

— Да какое тут мудрованье, Иван Николаевич? — почти ласково отвечает Канивец, но уже краснеет, шея наливается бурачным соком, и он надевает пиджак. — Бачил сам, какая там пшеничка, центнеров под пятьдесят. И если мы ее положим в валок, какой валок будет? Вот такой? — показывает себе по пояс. — И что с тем валком будет, если ливень прихлопнет его к земле? Когда он высохнет? У вас есть чем переворачивать такие валки? Ага, нема!

— Федор Яковлевич, на скандал идешь! Везде в колхозе кончают валить, рапорты дают, а ты…

Канивец снимает пиджак, вешает на плечо и, разрубая воздух широкой, тяжелой ладонью, начинает кричать на главного агронома:

— Вам рапорты поскорей давай, да?! Вам лишь бы поскорей положить пшеницу на земле, а что с того зерна будет, вам дела нету?! Солод с того зерна будет! Лучший сорт отборной пшеницы для сибирской крепкой!.. А нам нужны добрые семена!..

Шевцов прыгает в автомашину, и она уносится с ревом и писком тормозов на поворотах.

Канивец устало садится на лавку, снимает фуражку, вытирает пот с лица. Бормочет:

— Это еще не все. За день человек десять прискачет, и каждый со своими указаниями и предостережениями… А мы тут сами на что? Безголовые мы, что ли? Сами не кумекаем?! А в конторе пусто, по рации никого не дозовешься — все в разъезде, кому нужно и кому не нужно, а мы, бывает, не можем из-за этого решить оперативные дела, от нас не зависящие. Я им говорю: «Позвольте нам быть хозяевами своего поля до конца, не вмешивайтесь!» — а они продолжают по старинке быть толкачами.

Канивец умолк, задумчиво покачал головой. Может быть, ему припомнилась прошлогодняя история, похожая на нынешнюю? Тогда так же давили на него: «Вали, Федор, все уже свалили, а ты тянешь!» А пшеница была еще зелененькая, и он дал ей дозреть на корню, не позволил зерну выщуплеть, лежа на валках. Натиски выдержал, подождал дней семь-восемь да и получил на семь-восемь центнеров зерна больше чем было бы, послушай он толкачей-советчиков. Он ведь свои поля знает лучше, чем кто другой. Знает вдоль-поперек и по диагонали, досконально. Пшеничка-то у него взяла удобрение, набирала силу… Не мог он валить ее раньше времени!

Да, Канивец — человек мужественный, кроме всего, и честный — все выдержал он, не пошел против своей совести. Да и кто, собственно говоря, может быть советчиком и подсказчиком ему на его же полях?! Ведь самое важное для него, самое главное — взять побольше зерна и не обидеть землю, а не отрапортовать раньше других об уборке урожая!

Да, встречаются у нас мастера рапортовать. И есть еще немало любителей поучать хозяина поля, как надо сеять и жать, любителей подменять его, придерживать за полы… Вот Федор Канивец, на что уж авторитетный мастер хлебного дела, а и ему приходится отбиваться.

2

На жатве испытываются характеры людей, выверяется жизнестойкость коллектива, его способность к преодолению препятствий всякого рода, мешающих работе, ну и конечно же испытываются достоинства командиров — и тех, кто находится на передовой линии с бойцами жатвы, и тех, кто командует из контор по рациям. В общем, на жатве как на жатве!

Памятно выступление Канивца по этому поводу на семинаре специалистов сельского хозяйства.

— Не дай бог, если занервничает и запаникует руководитель во время жатвы! — говорил он чуть насмешливо и немного сердясь, вспоминая, видимо, что-то из своей практики. — Тогда начинает он дергать своих подчиненных туда-сюда — сам не зная куда. Оно ж как бывает на жатве? Того нет, этого недостает, то ломается, это не клеится. И вот старший руководитель кричит на младшего, а младший свое зло сгоняет на рядовых исполнителях. И что получается в итоге? Крику в степи много, а толку черт ма! Кричать на жатве не надо. Толково и спокойно робыть надо. Крик, он не от ума, а от слабости, от растерянности. Людей понимать надо, особенно молодых. А молодого нетрудно затуркать. Молодой — человек самолюбивый, гордый, обидчивый, он же остро чувствует несправедливость. Нельзя подчиненного, тем более молодого, принижать и оскорблять. Крикунов надо гнать с руководящих должностей. С хлопцами, я вам скажу, надо разговаривать, как родной батько, а не чужой дядько. У меня в бригаде вон сколько молодых, и к каждому парню свой подход ищешь, потому что у каждого свой характер, а это надо понимать! И самое главное, доверяйте молодым, давайте им новую технику, поддерживайте у них веру в свои силы, чтоб быстрее они приобрели самостоятельность.

Для Канивца это не просто слова. Он по-отцовски опекает ребят, попадающих в бригаду после десятилетки и службы в армии, дает возможность проявлять свои способности. Например, пришедшего из армии Владимира Сахно сразу же послал в Таганрог, на трехмесячные курсы для освоения новой техники, и после курсов посадил его на К-701. И Владимир в первый же сезон нормы на пахоте перевыполнил в несколько раз. Анатолию Шапранову доверил новенький «Колос». Братьям Олейникам — «Ниву». Все они до этого проходили комбайнерскую выучку у опытных наставников.

Каждый жатвенный сезон, например, у Николая Павловича Литвиненко новые ученики. Талантливый механизатор, воспитанник Канивца, внедривший в сельскохозяйственную практику немало рационализаторских предложений, более пяти лет ведет курс по полевым машинам в займо-обрывской школе. В колхозе «Заветы Ильича» на комбайнах и тракторах работают многие его ученики.

Жатва — дело ответственное, психическая нагрузка у молодых комбайнеров значительная, завышенная, они волновались, естественно, готовясь к ней, и Федор Яковлевич, понимая это, всегда рядом с ними со своими советами и практической помощью успокаивает их:

— Хлопцы, спокойно. Не суетитесь. Самое главное — как следует подготовить комбайн и держать его в хорошем рабочем состоянии постоянно. Смазывать, где надо, подшипники подтянуть, если ослабнут. Ну, шестерни по ниточке выправить… Сами знаете, что делать надо. Главное, без горячки, без паники.

3

Туман с утра снялся с моря и пошел клубиться над уложенной в валки пшеницей, а солнце, желтое, с лимонным отливом, блескуче проглядывало сквозь него. Анатолий Шапранов стоял на мостике своего «Колоса», с тревогой смотрел в сторону моря: не даст поработать сырой ветер!

В другой загонке находились «Нива» братьев Олейников и «Колос» Николая Павловича Литвиненко с учениками. Все торчали на мостиках своих комбайнов, будто суслики на кургане: выглядывали хорошую погоду.

Но вот расклубился, растаял морской туман, солнце засветило ясно, и ласточки поднялись от земли повыше — значит, мошка взмыла ввысь. Появилась надежда — жарким будет день. Еще бы ветра восточного, продувного, тогда бы пошла работа! Но ветра не было.

Только к полудню пустили комбайны. Пошли автомашины с зерном на ток. Федор Яковлевич щупал зерно, пересыпал с ладони на ладонь, морщился, как от зубной боли. Не удалась озимая пшеница на чибиях. Низкое место, много влаги натекло, закисла озимка. А тут еще туманы придавили. Зерно вышло серое, легкое. Комбайн бьет, бьет, бункер полный, а весу нету. Сколько раз он говорил главному агроному: нельзя сеять озимую пшеницу на чибиях! Нельзя! Тут рай для яровых, для пропашных! А он свое гнет… Мы, говорит, возьмем на чибиях столько озимой — зерном зальемся.