Читать интересную книгу 5-я волна - Рик Янси

Этот аргумент Хатчфилд не мог усвоить. Морпех есть морпех, о чем тут говорить! Ствол был его лучшим другом, верным боевым товарищем, ответом на все возможные вопросы.

Тогда я этого не понимала. Теперь понимаю.

13

В хорошую погоду все, пока не приходило время спать, находились снаружи. В ветхом бараке была плохая атмосфера. Эту атмосферу порождала сама причина постройки здания, причина его появления. По этой причине мы оказались в этом лесу. Были вечера, когда там царило благодушное настроение, почти как в летнем лагере, где каким-то чудом все нравятся друг другу. Кто-то скажет, что слышал днем рокот вертолета, после чего начнутся разговоры о том, что правительство, наверное, собралось с силами и готовит контрудар.

Были вечера, когда общее настроение падало и тревога давила на всех. Мы были счастливчиками. Мы пережили электромагнитный импульс, удар цунами по берегам, чуму, которая унесла всех, кого мы знали и любили. У нас был шанс. Мы смотрели в лицо смерти, и смерть моргнула первой. Вы можете подумать, что благодаря этому мы обрели мужество и стали непобедимыми. Но это не так.

Мы были как японцы, которые выжили после взрыва бомбы над Хиросимой. Мы не понимали, почему живы, и не были уверены, что хотим оставаться в живых.

Мы рассказывали друг другу истории о своей жизни до Прибытия. Не скрывая слез, оплакивали близких и втайне проливали слезы по утраченным смартфонам, машинам, микроволновкам и Интернету.

Мы подолгу смотрели в ночное небо. Корабль-носитель, возможно, смотрел на нас своим злобным бледно-зеленым глазом.

Иногда начинались диспуты на тему «Куда идти дальше». Все прекрасно понимали, что мы не можем вечно сидеть в этом лесу.

Даже если в ближайшее время не придут иные, придет зима.

Надо бы найти убежище получше этого. Припасов у нас на полгода, а может, и меньше, все зависит от того, сколько еще беженцев придет в лагерь. Ждать спасения или отправиться на его поиски? Папа был за второй вариант. Он все еще хотел выяснить, что происходит в Райт-Паттер-соне. Если от правительства что-то осталось, найти эти остатки можно вероятнее всего на базе ВВС.

Мне все это надоело. Разговоры – не дела. Подмывало сказать папе, чтобы он предложил всем этим нытикам не рассусоливать, а пойти с нами в Райт-Паттерсон. А если кто-то не хочет, черт с ним, пусть остается.

Иногда, думала я, люди сильно преувеличивают значение количества.

Я отнесла Сэмми в дом и уложила на кровать, и мы прочитали его молитву: «Вот сейчас улягусь спать…» Для меня это был просто набор слов, и вместе с тем я чувствовала, что, если они дойдут до Бога, где-то нарушится данное обещание.

Ночь была ясной. Светила полная луна. Идея прогуляться по лесу показалась мне неплохой.

Кто-то в лагере бренчал на гитаре, мелодия летела за мной по тропинке. Это была первая песня, которую я слышала после Первой волны.

And, in the end, we lie awakeAnd we dream of making our escape[4].

Мне вдруг захотелось лечь, свернуться калачиком и заплакать. Или сорваться с места и бежать по лесу, пока ноги не откажут. Одолевали позывы рвоты. Я хотела кричать, пока из горла не пойдет кровь. Я хотела снова увидеть маму, Лизбет и всех моих друзей, и даже тех ребят, кто мне не нравился. И Бена Пэриша. Просто чтобы сказать, что любила его и быть его девочкой мне хотелось больше, чем жить.

Песня стихла, ее сменили куда менее мелодичные трели сверчков.

Хрустнула ветка.

Кто-то у меня за спиной крикнул:

– Кэсси! Подожди!

Я не остановилась. Я узнала этот голос. Наверное, сама себя сглазила, когда подумала о Бене. Так бывает, когда до смерти хочется шоколада, а у тебя в рюкзаке только раздавленный пакетик «Скитлс».

– Кэсси!

Он побежал. У меня не было настроения бегать, и я позволила себя догнать.

Это закон, который ничто не сможет отменить: единственный верный способ не быть одному – захотеть побыть одному.

– Ты что тут делаешь? – спросил Криско.

Он пыхтел как паровоз, раздувал красные щеки; виски блестели, наверное от жира с волос.

– А что, не видно? – выдала я в ответ. – Сооружаю ядерную бомбу, чтобы уничтожить корабль-носитель.

– Ядерное оружие тут не поможет. – Криско расправил плечи. – Надо делать пушку Ферми.

– Ферми?

– Это парень, который изобрел бомбу.

– Я думала, ее изобрел Оппенгеймер.

Мои знания как будто произвели впечатление на Криско.

– Ну, может, Ферми бомбу и не изобретал, но идея была его.

– Криско, ты придурок, – сказала я, но, решив, что это звучит грубо, добавила: – Правда, я не знала тебя до Вторжения.

– Надо вырыть глубокую яму, положить на дно боеголовку, залить водой и запечатать стальной крышкой в несколько тонн весом. Взрыв за секунду превратит воду в пар, а пар сорвет крышку, и она полетит в космос со скоростью в десять раз быстрее звука.

– Ага, – согласилась я, – кто-то точно соорудит такое. – Ты поэтому меня подкарауливал? Хочешь, чтобы я помогла тебе построить ядерную паровую катапульту?

– Можно тебя кое о чем спросить?

– Нет.

– Я серьезно.

– Я тоже.

– Если бы ты знала, что через двадцать минут умрешь, что бы ты сделала?

– Понятия не имею, – ответила я. – Но точно в эти двадцать минут обойдусь без тебя.

– Это почему? – Криско не стал ждать ответа, наверное догадался, что он ему не понравится. – А если я буду последним человеком на Земле?

– Если ты будешь последним человеком на Земле, меня рядом с тобой не будет.

– Ладно. А если мы с тобой будем последними на Земле?

– Тогда ты все равно будешь последним, потому что я убью себя.

– Я тебе не нравлюсь.

– Да что ты говоришь? Как догадался?

– Представь, что мы их увидели, прямо здесь. Вот они идут, чтобы нас прикончить. Что ты тогда сделаешь?

– Не знаю. Попрошу прикончить меня первой. К чему ты клонишь, Криско?

– Ты девственница? – вдруг спросил он.

Я присмотрелась к нему. Он был абсолютно серьезен. Но большинство тринадцатилетних пацанов серьезны, когда у них начинают играть гормоны.

– Имела я тебя, куда хочешь, – буркнула я, обошла его и направилась в лагерь.

Похоже, я выбрала слишком слабое ругательство. Криско потрусил за мной, и ни один волосок у него на голове при этом не шевельнулся. Как будто он носил блестящий черный шлем.

– Я серьезно, Кэсси, – пыхтел на бегу Криско. – Бывает такое, что каждая ночь может оказаться последней.

– Придурок, так было и до их появления.

Он схватил меня за руку и развернул к себе, а потом приблизил ко мне щекастую сальную физиономию. Я была на дюйм выше, но он имел перевес в двадцать фунтов.

– Ты правда хочешь умереть, даже не узнав, каково это?

– С чего ты взял, что я не знаю? – переспросила я и рывком высвободила руку. – Больше никогда ко мне не прикасайся.

Смена темы разговора.

Криско снова попытался схватить меня. Я отбила его руку левой рукой, а правой ладонью хорошенько треснула по носу. От удара кран открылся – из носа Криско потекла алая струйка крови.

– Сука! – задыхаясь, выругался Криско. – У тебя мог быть хоть кто-нибудь. Хоть кто-то из твоей гребаной жизни, кто еще жив.

Он разревелся и побежал по тропинке. Потом упал и скис. На него навалилось все разом, и он сдался. Это в точности как если ты лежишь под большим «бьюиком», и ощущение такое, что все хуже некуда, но будет еще хуже.

Вот черт.

Я присела на тропинку рядом с Криско и сказала, чтобы запрокинул голову, а он жаловался, что так кровь затекает в горло.

– Ты только никому не рассказывай, – умолял он. – Если расскажешь, пострадает моя репутация.

Я рассмеялась. Просто не смогла удержаться.

– Где ты этому научилась? – спросил Криско.

– Девочки-скауты.

– А за такое дают значки?

– Значки дают за все.

Вообще-то я семь лет занималась карате. Бросила в прошлом году. Даже не помню почему. Мне вроде нравилось тогда.

– Я тоже такой, – сказал Криско.

– Что?

Он сплюнул на землю сгусток крови и сказал:

– Девственник.

Вот это шок.

– С чего ты взял, что я девственница? – спросила я.

– Если бы у тебя был секс, ты бы меня не ударила.

14

На шестой день пребывания в лагере я в первый раз увидела беспилотник.

Блестящий и серый на фоне ярко-синего дневного неба.

Вдруг поднялась дикая суматоха, люди кричали и бегали по лагерю, хватались за оружие, размахивали шляпами и рубашками и просто ликовали, то есть плакали, обнимались, хлопали друг друга по ладоням. Они думали, что пришло спасение. Хатчфилд и Брогден пытались всех успокоить, но безуспешно. Дрон пронесся по небу и скрылся за лесом. Потом вернулся, летя уже медленнее. С земли он был похож на аэростат. Папа с Хатчфилдом, присев в дверях барака, по очереди смотрели в бинокль.

– Крыльев нет. Без опознавательных знаков. Ты видел, как он в первый заход летел? Сверхзвуковой, точно, – говорил Хатчфилд и в ритм словам стучал кулаком по земле. – Эта штука внеземная, если только мы не выпустили какой-то секретный аппарат.