«темы», писались отчёты…
И так прошло лето.
И пожалуй, единственным, что стоило, по мнению Юльки, упоминания, стала новая её школьная форма – не из магазина, топорщащаяся, сидящая кое-как, а шитая на заказ у частного мастера, у Исаака Соломоновича, дородного и добрейшего, что возился с Юлькой так, словно предстояло ей в этой форме выходить самое меньшее на сцену Кремлевского Дворца съездов. И платье получилось на славу, Юлька в нём казалась сама себе настоящей принцессой. Дорогая шерстяная ткань, юбка длиннее обычной, в духе той самой гимназической формы (которую Юлька бы сама носила в школу, не отличайся она всё-таки от дозволенной), из-за хорошего материала складки на юбке выходили очень красивыми. И сидело платье как влитое.
Девчонки в классе от зависти лопнут.
А вдобавок на ногах у Юльки не стоптанные сандалеты, а кожаные туфельки на небольшом каблучке, ужасно стильные – чтобы уж совсем как принцесса.
…Так и наступил незаметно сентябрь. Вернулись в город, и Юлька уже чуть ли не по-хозяйски обосновалась в квартире Марии Владимировны и Николая Михайловича. И ей по-прежнему всё ужасно нравилось.
Нравилась своя небольшая комнатка, тихая и светлая. Нравились бесконечные ряды книг в библиотеке. Нравилась кухня с массой старинных вещей и вещиц, чудом уцелевших, как рассказывала бабушка, во всех революциях, войнах и даже в блокаде.
Кофемолка, отдельные мельницы для соли, перца и даже для сахара; ножи с костяными ручками, с инициалами «М.О.» в овале – бабушкин свадебный подарок («Тогда, в двадцатые, Юленька, ещё многое можно было, это после того, как НЭП прикрыли, оно-то всё и началось…»); Юлька охотно помогала с обедами и ужинами, ловко резала, чистила, месила. На коммунальной кухне так не поготовишь – там абы разогреть что-то побыстрее, да и сбежать.
В классе новое платье с туфельками, конечно, заметили – девчонки шептались по углам, мальчишки тоже поглядывали – так, с каким-то новым интересом. Один попытался было дёрнуть Юльку за косичку, но тут вдруг вмешался Игорёк:
– Оставь её. Машку иди дёргай.
– А то что? – подбоченился мальчишка.
– А то. Выходи после уроков махаться во второй двор. Выйдешь?
И такая угрюмая, но явственная угроза прозвучала в этих Игорьковых словах, что обидчик стушевался.
– Да чего ты? Я ж так… больно надо мне кого-то дёргать! – и отступил.
Сидеть с мальчишками за одной партой в Юлькином классе было не принято, но из школы они с Игорьком по-прежнему ходили вместе. Новым было то, что и в школу они теперь ехали вдвоём.
Классная это, конечно, заметила.
– Маслакова, а ты это что же… вы с Онуфриевым что ни день приходите?
Юлька покраснела, смутилась. Промямлила что-то, и спас её только звонок с перемены.
Вечером она всё рассказала бабушке.
– Вот как, – нахмурилась та. – Не волнуйся, милая, я этим сама займусь.
И занялась. Да так, что классная сама потом чуть ли не извиняться подошла:
– Юля, что же ты сразу не сказала, что твоя мама выполняет ответственное задание Родины на Крайнем Севере? Бабушка Игоря звонила директору.
– Так вы не спрашивали, Марь Иванна…
– Ну вот теперь спрашиваю. Тебе, значит, если что, то по домашнему телефону Онуфриевых звонить…
Уроки, однако, пролетали как в тумане. Юлька старательно учила (потому что Игорёк был твёрдым хорошистом, отставать было никак нельзя!), но поняла, что всё это стало просто фоном, надоедливой обязаловкой, которую надо волей-неволей вытерпеть, чтобы потом заняться настоящим.
А настоящее было – обуздать свой открывшийся дар. Научиться и впрямь открывать двери в иные потоки, неважно, эфир там или не эфир. Может, эфира и нет, а потоки есть, и кадеты в них живут очень даже настоящие.
И да, бабушке с дедушкой очень-очень надо побывать в городе их юности. Где всё почти точно так же, как они помнят. А для этого ей, Юльке, надо понять и повторить то, что она сделала в лаборатории, уже не случайно, а сознательно. Кроме того, стало интересно – а другие потоки есть? Николай Михайлович говорит, что, конечно, да, просто их «ещё не нащупали».
Вот вдруг она, Юлька Маслакова, их и сможет «нащупать»?
А ещё она наконец набралась смелости и спросила у бабушки, кто такой Илья Андреевич Положинцев? Он отсюда или нет? И как вообще аппарат оказался в подземельях кадетского корпуса?
Мария Владимировна нахмурилась.
– Догадаться, милая, в общем, было нетрудно, да?
– Конечно! Но почему он не признался? Он же видел, что мы с Игорьком отсюда! Мы ему прямо сказали!
– Потому что, милая, у всех наших посланцев там категорический императив – ни при каких условиях, никогда, ни за что не признавать тот факт, что они – от нас.
– Но почему же?! Мы же сказали!..
– Потому что это знание не может распространяться. Потому что – «что знают двое, то знает свинья». Поэтому Илья Андреевич всё отрицал, и правильно сделал. Только если б явились те, кто его непосредственно знал здесь, и если бы не было людей того времени… тогда бы он заговорил. А так – кто знает, кто вы такие и откуда добыли информацию? Быть может, к примеру, кто-то схватил другого из наших, каким-то образом выбил из него сведения по жизни в 1972 году и теперь пытается воздействовать на самого Илью Андреевича…
– Нет, нет! – забывшись, воскликнула Юлька. – Не может быть! Чепуха какая-то! Он же видел, что мы – не гимназисты!..
– Илья Андреевич не знал, кто вы такие. Игоря он никогда не видел. В такой ситуации он мог только придерживаться нашего негласного устава – никогда и ни в чём не признаваться. Тем более… при наличии конкурирующей группы с совершенно иными убеждениями, чем наша.
– Дядя Сережа?
– Он и его единомышленники, да, – кивнула бабушка. – Вы могли оказаться кем угодно, даже… прости, милая… детьми из Большого Дома. Что ты так на меня смотришь? От товарища Никанорова ещё и не то ожидать можно. Николая Михайловича и меня он очень сильно не любит. Признаёт, что без нас ничего бы не было, но не любит всё равно. Считает врагами, недобитой контрой… в чём он, надо признаться, прав. Так что не удивляйся. Илья Андреевич поступил так, как должен был, как был обязан. Он же, надо полагать, и привёл машину в действие перед тем, как кадеты попали к нам сюда. А вот как и почему устройство сработало именно так, как сработало, – это вопрос. Возможно, само место… мы же не случайно ставили машину именно там. Вообще, когда всё это налаживалось, очень многого мы ещё не знали и не умели, не