ворвались в Рим и разграбили город. Однако почти пятьдесят лет спустя, другой папа, Лев I, провел успешные переговоры в соседней Мантуе с предводителем гуннов по имени Аттила и убедил его оставить Рим в покое. Через несколько лет, в 455 году, ловкому дипломату Льву I удалось спасти Рим уже от полчищ вандальского короля Гейзериха, угрожавшего городу поголовной резней: за огромный выкуп король согласился «ограничиться» 14-дневным разграблением города, оставить в живых население, не сжигать церкви и не допускать разорения главных храмов столицы.
Более чем через сто лет после этого события римский папа Григорий — на этот раз перед лицом вторжения ломбардских племен, — как и Лев I, обратился с увещеванием к их вождю, взяв на себя заботу о жизни и благополучии римских граждан. Заручившись поддержкой самых богатых и аристократических семейств и опираясь на опыт двух своих знаменитых предшественников, Григорий сумел смягчить последствия этой агрессии для простых людей не только за счет собственных средств, но заставил и приходских священников произвести максимальные выплаты за счет «наследия святого Петра» — то есть собственности, находящейся во владении римской епархии, самого крупного землевладельца во всей Европе. И когда в 593 году ломбардский король Агилульф осадил столицу, то Григорий, принявший командование над гарнизоном, сумел откупиться от нападавших и снять осаду.
В отсутствие сколь-нибудь авторитетной светской власти Григорий фактически стал верховным правителем Италии. Он собирал войска, назначал полководцев, заключал договора. Однако его поведение не воспринималось как существенное отступление от традиций. В те времена обозначившиеся впоследствии различия между духовными и светскими интересами выглядели еще не столь явно: люди воспринимали политическую власть как неотделимую от религиозной идеологии. Григорий проявлял одинаковое внимание к самым различным вопросам — следил за достойным состоянием христианских храмов, соблюдением католическими священниками целибата[6] и организацией епископальных выборов. Кстати, его политика по отношению к евреям отличалась терпимостью: в 599 году он приказал возместить евреям материальные потери, которые те понесли в результате разграбления синагоги в городе Каральо на севере Италии, и наложил наказания на епископов Арля и Марселя за то, что в их приходах допускалось принудительное крещение евреев. Как и папа Лев I, Григорий упорно отстаивал непогрешимость и универсальность авторитета папы римского, решительно боролся с ересью. Рассказывают, что однажды он был настолько потрясен зрелищем белокурых язычников-англов, которых продавали в рабство на одном из невольничьих римских рынков, что тут же отправил Августина и вместе с ним сорок монахов-бенедиктинцев проповедовать христианство у них на родине.
Григорий Великий стал первым римским папой-монахом, а интенсивный рост и укрепление монастырей является его вторым достижением в истории христианской церкви, которое поможет нам лучше разобраться в возникновении тамплиеров. Само слово «монах» происходит от греческого monos — один, единственный. До IV века христиане не употребляли этого слова, поскольку такого явления не существовало. Первые церкви возникали преимущественно в городах, и, следуя за Деяниями апостолов, члены христианских общин вносили свое имущество в общий котел. «Мы все делим между собой, — писал Тертуллиан, — кроме наших жен».
Однако далеко не все мужчины и женщины, принадлежавшие к первым христианам, имели супругов. Во-первых, девственность являлась признаком полного посвящения себя Богу. Павел из Тарса, которого принято считать женоненавистником, полагал, что женитьба сама по себе дело неплохое, но все-таки лучше от нее воздержаться, соблюдая целибат: он ожидал неизбежного конца света, а посему рассматривал брак как отвлечение от главного. Он также подчеркивал, что тем, кто имеет семью, невольно приходится заботиться о своих супругах, в то время как одинокие люди направляют свои усилия на служение Всевышнему. Однако внимательное чтение его знаменитых посланий позволяет понять, что он вовсе не был пуританином или противником семьи и брака, каким его обычно представляют. Что касается половых отношений, он однозначно считал, что мужья и жены обязаны давать друг другу то, на что каждый из них имеет законное право. И хотя вначале Павел утверждал, что вдовы и вдовцы не должны снова вступать в брак, позднее он изменил свои взгляды, решив, что лучше снова жениться, чем испытывать мучительное вожделение («лучше жениться, чем гореть в огне желаний»).
Тем не менее можно утверждать, что Павел и большинство ранних христиан считали, что семейные узы мешают достижению истинного совершенства. Столь строгое отношение к целибату хотя и встречалось иногда в некоторых еврейских сектах, однако противоречило взглядам ортодоксального иудаизма, в соответствии с которыми всем мужчинам и женщинам сотворивший их Бог предписал «плодиться и размножаться, и наполнять землю, и обладать ею»; однако в Евангелии от Матфея приведены такие слова Сына Божия: «…и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить это, да вместит». Для первых христиан эти слова послужили основой культа целомудрия и воздержания, причем иногда их одержимость этой идеей доходила до крайностей: в III веке молодой христианский теолог Ориген был осужден за вольное литературное изложение сказанного Христом, в чем сам впоследствии раскаивался.
В своей книге по истории христианства Евсевий приводит яркий эпизод: в период гонений женщина-христианка предпочла погибнуть, нежели быть обесчещенной. Доминику вместе с двумя ее дочерьми, «пребывавшими в полном расцвете юной красоты», схватили и отправили в Антиохию, но «когда они проехали уже полпути… то смиренно попросили у охранников прощения и бросились в протекавшую рядом стремительную реку».
В житиях святых немало подобных примеров, рассказывающих о «девственниках и мучениках» того раннего периода, но при этом не говорится ни слова ни о монахинях, ни о монахах. Считалось вполне достаточным, что они жили по-христиански и умерли за веру. И лишь после обращения в христианство императора Константина и превращения церкви из организации гонимой и преследуемой в богатую и привилегированную исповедание христианства стало приносить общественную выгоду и уже не требовало такой максимальной самоотдачи, как раньше. В результате среди основной массы христиан стандарты благочестия заметно упали; однако по-прежнему оставалось небольшое число тех, кто поддерживал пылкий дух первых христианских общин и стремился очиститься от материальной и политической суетности окружающего мира. Растущее благосостояние церкви, на их взгляд, расходилось с евангельским заветом Христа, обратившегося к богатому юноше с такими словами: «Все, что имеешь, продай и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах, и приходи, следуй за Мной… Как трудно имеющим богатство войти в Царствие Божие».
Первый пример прямого следования этому Христову завету можно обнаружить в истории первых христиан, обитавших в Верхнем Египте: некто Павел, пятнадцатилетний юноша, спасаясь от преследований в правление императора Деция, укрылся в пещере, рядом с которой росла пальма и