представлял, какими бывают скотницы, да и само название ему показалось забавным. Сейчас дубовая окованная дверь была отворена, но Ваня увидел мощные запоры и висячие замки, двух стражников на входе. Они стояли с каменными лицами, и не остановили царевича. А когда Ваня вошёл в скотницу, то ему оставалось только ахнуть. По стенам висели щиты и мечи в ножнах. От кривых, отдалённо напоминавших месяц, до узких и длинных сабель с витыми рукоятками. Ножны были богато украшены золотой и серебряной вязью, драгоценными камнями и самоцветами. В сундуках лежали куньи и собольи меха, их можно было рассмотреть, потому что крышки были откинуты. Маленькие сундучки, в которых могли храниться драгоценности, стояли повсюду. Ваню удивили гусли, инкрустированные самоцветами, скрипки, изготовленные из драгоценных пород дерева, тонкие и почти невесомые на вид. Когда он спросил о них, услужливый казначей подробно рассказал, что это за диковины, откуда привезены и в чём состоит их неимоверная цена. Посуда и кухонная утварь, богато украшенные лошадиные сбруи… Скотница была чудесным местом. Сюда наверняка хотели попасть воры с дальних мест и свои окрест.
— Откуда ты взял всё это, братец? — промолвил Ваня.
— Это добыча из заморских походов, дары послов и подношения посадских и других гостей. У иного богатство — что вода, пришла и ушла. А у рачительного хозяина всё копится. Авось и пригодится, — нравоучительно произнес Дмитрий, — вот и волшебное перо принес сюда. Пусть хранится подальше от завистливых глаз.
— Оно могло бы всех людей радовать, в твоём терему светить, — робко произнес Ваня.
— Жаль, что я саму диковинную птицу не поймал. Но надежды терять не буду. Поручу златокузнецу сделать прочную клетку, позолотить её. Раз птица сюда носик показала, значит, снова вернётся. Поля наши тучные, богатые. Прилетит лакомиться, а мы её в силки. Буду я единственным князем в округе, у кого такая диковина будет.
Ваня вздохнул, а князь Дмитрий улыбнулся.
— Вижу, ты со мной не согласен. Молод ещё. О счастье для других мечтаешь. Я тоже таким был. Теперь понимаю, что людей много, а счастья — мало. Хорошо, если оно ко мне одному придёт, а может и не прийти.
* * *
Афтандил приезжать к Дмитрию в терем отказался. Гонец вернулся и передал слова: «Сказал старец, что когда он был молод, то царям кланялся, а теперь состарился, и спина его не гнется». Дмитрий скривился и ответил, что не бывать такому, чтобы на поклон к простолюдину царский сын ходил, а Ваня встрепенулся и посмотрел просительно.
— А мне ох как надо переговорить со стариком. Может, он путь-дорогу до острова Буяна укажет. Ведь я и впрямь не знаю, в какой стороне искать его. Поди туда, не знаю, куда. Принеси то, не знаю что.
— И как только отец тебя отправил с поручением! — удивился Дмитрий, — Видно совсем умом плох. Это же скитание бродяжье и верная погибель. Поедешь ты к Афтандилу да увидишь, что тот из ума выжил, а осталась в нём только спесь да гордыня. Сам он никакого Буяна сроду не видывал. Говорят, что каждый, кто туда попадает — назад не ворочается.
— Как так? — изумился Ваня.
— Будто бы там есть всё, что для счастья нужно. Потому Змея Огненного и не победить. Заманивает он к себе, одурманивает ласковыми речами, сулит богатства и радости любые. Так человек становится его рабом, постепенно и семью, и друзей забывает.
— А отец не говорил мне ничего… Повелел отыскать остров Буян, украсть молодильные яблоки, чтобы исцелить и его, и матушку. Может, и не знал он ничего про тот остров…
— Может, и не знал, — с сомнением протянул князь и тут же спохватился, — а скорее всего, думал, что душа твоя добрая и светлая, и потому искуса у тебя не будет. О долге своём не забудешь и в скорости домой вернёшься.
Всё-таки уговорил Ваня старшего брата отпустить его к Афтандилу и дать провожатого, но заметил, как погрустнел Дмитрий, омрачилось его лицо. Перед выездом из княжьего подворья, где Ваня уже гостил целую неделю, заглянул царевич в горницу к Красе. Он застал её за прялкой в кругу таких же девушек и узнал не сразу. Новый голубой сарафан и вышитая по рукавам и вороту рубашка, а главное — короткие сапожки вместо лаптей. Русая коса плотно заплетена, на лбу — аккуратная лента в тон сарафану. Понравилось Ване, что уважили его подругу. Как только он в горницу вошёл, девушки порскнули в стороны, побросали веретёна. Крася подняла несмелые глаза.
— Как ножка твоя?
— Зажила. Ключница такую мазь мне дала, что я к утру и забыла о ранке.
— Не обижают тебя здесь?
— Нет, Ваня, — ответила Крася, — только скажи ты мне, сколько я тут гостить буду? Не хочу чужой хлеб есть, обузой быть. И служанкой стать не желаю.
— А бродяжкой быть нравилось? — спросил Ваня и тут же осёкся.
Девушка встала с лавки и отложила веретено, подошла к юноше так близко, что он почувствовал её медовое дыхание. Крася смотрела в его серые глаза, и в её взгляде искрилась и насмешка, и осуждение, и даже жалость. Эта смесь странных чувств удивила Ваню. Неужели бродяжка безродная сочувствует ему, царскому сыну?
— Я свою дорогу сама выбрала. А вот ты идешь по той, что тебе назначили. Так кто из нас счастливее?
Ваня вспыхнул, покоробили его слова коробейницы.
— Не тебе, Крася, судить царского сына.
— Напрасно ты так думаешь, Ванюша, — ответила девушка и на шаг от него отступила, — нам только и дела, что государей обсуждать. Дивятся люди простые, как на верную смерть царь младшего сына посылает? Не от того ли, что наследники у него уже есть, и Ваню не жаль?
Круто развернулся Ваня на каблуках и из горницы вышел. Такая его злость охватила, такое отчаяние. Задела девка самую больную струну в его душе. То, чего он сам себе сказать не мог, она ему в лицо, как подачку бросила. Смотри, мол, неразумный, все вокруг тебя Иваном-дураком считают.
«Хочется ей под кустом спать, милостыней жить — кто же мешает! Пусть хоть теперь вон идёт, ни разу не пожалею», — злился Ваня, стуча каблуками по лестнице. Выскочил на широкий двор и оглянулся. Попался бы кто-то под горячую