Коллаборанты в составе вермахта предпочитали умалчивать о том, что не соблюдали обычаев войны. Так Кромиади, вспоминая свою службу в РННА, утверждал: «В оперативном отношении… ничего особенного не было. За лето пришлось четыре раза выделить по батальону в больших антипартизанских акциях, но все они кончились безобидно, за исключением одного случая, когда в одной деревне эсэсовцы расстреляли учительницу (за связь с партизанами) и сожгли деревню. В связи с этим майору Иванову еле удалось удержать своих людей от выступления против эсэсовцев»{182}. Последнее мало соответствует действительности — лишь за время только одной контрпартизанской операции «Орел» (Adler), проходившей с 20 июля по 7 августа 1942 года, в которой принимали участие и «народники», за помощь лесным солдатам было сожжено 30 деревень, расстреляны более 300 жителей{183}.[35] Естественно, РННА также участвовала в этих преступных деяниях, и, судя по всему, германское командование осталось ею довольно. В одном из рапортов, в частности, подчеркивалось: «опыт показал, что русские соединения более пригодны для борьбы с партизанами, чем немецкие… использование русских формирований против партизан оказывает большое пропагандистское воздействие на население»{184}.
Нередко военные преступления обуславливались не политической волей, а крайне низкой дисциплиной, что вынуждены были признать и сами власовцы. В ходе инспекционной поездки (5 мая — 16 июня 1943 г.) в обращении к военнослужащим восточных батальонов полковник РОА Владимир Баерский говорил: «Большевики с народом плохо обращались, немцы только в последнее время начали стараться сделать кое-что в этом отношении. Мы также не можем похвалиться, что ведем себя примерно. Все еще время от времени случается, что добровольцы, принадлежащие к РОА, обижают народ. Это должно прекратиться! Таких солдат надо не только исключать из наших рядов, а просто уничтожать. Для нас это может стать катастрофой»{185}. В свою очередь член КОНР, ветеран Гражданской войны генерал-лейтенант Федор Абрамов с сожалением писал по этому поводу 10 марта
1944 года главе Русского Общевоинского Союза генерал-лейтенанту Алексею Архангельскому, также симпатизировавшему власовскому движению. Он отмечал, что 5-й Донской полк 1-й Казачьей кавалерийской дивизии (в дальнейшем 15-го Казачьего кавалерийского корпуса) подполковника Ивана Кононова выделяется не только боевыми отличиями, но и грабежами в сочувствующих партизанам деревнях, «вызывая этим заслуженные кары со стороны начальника дивизии»{186}. В дневнике Вячеслава Науменко отмечено, что кононовцы «пока воюют хорошо, но стоят на первом месте по грабежам, насилиям над женщинами и дезертирствам». Последнее опровергает утверждение приводящего эти слова Кирилла Александрова о несостоятельности обвинений казаков в массовых изнасилованиях в Югославии{187}.
Поэтому дисциплина в частях могла поддерживаться исключительно драконовскими методами{188}.[36] Аналогичные проблемы были и в другом крупном соединении казаков — Казачьем стане. Участник Гражданской войны генерал-майор Иван Поляков, инспектировавший Стан, признавал, что «много способствовали отрицательному и даже враждебному отношению населения к казакам и сами последние, своим поведением и даже случаями воровства и грабежа», в том числе «исключительно из озорства»{189}. Не отличалась высокой дисциплиной и 2-я дивизия ВС КОНР{190}.
А ведь коллаборанты служили не только в вермахте, но и в карательных войсках, охране концлагерей. Например, через учебный лагерь «Травники» (SS-Ausbildungslager Trawniki) прошло с октября 1941 по май 1944 года примерно 5082 охранников, в основном граждан СССР. Учебный процесс был организован на основе программы подготовки, принятой в частях СС «Мертвая голова». «Травниковцы» в числе прочего служили в концлагерях Собибор, Треблинка, участвовали в подавлении восстания в Варшавском гетто 19 апреля — 16 мая 1943 года{191}.
В подчинении СС на оккупированных территориях находилась созданная летом 1941 года вспомогательная полиция{192}. В состав ваффен СС входила 29-я дивизия бригадефюрера Бронислава Каминского, сформированная из граждан СССР.
Важно, что коллаборанты взаимно обвиняли друг друга в преступлениях. Так, поручик ВС КОНР В. Балтинш после войны выступил с жесткой критикой военнослужащих Латышского добровольческого легиона ваффен СС (Lettische SS-Freiwilligen-Legion). Он писал о безсудных расправах над мирным населением, в частности ликвидации рижского гетто («не стоит распространяться о зверствах, которые там творились») и массовых казнях русского населения. Мотивируя репрессии в отношении жителей деревни Морочково, легионеры заявляли: «мы убили их, чтобы уничтожить как можно больше русских»{193}.[37] В свою очередь штандартеноберюнкер[38] 38-й дивизии СС «Нибелунген» (38.SS-Grenadier-Division «Nibelungen») Ян Мунк вспоминал, как в конце войны «на нашем пути, мы проходили мимо старой деревянной лачуги — когда из неё послышались женские крики. Когда мы попытались разобраться в чём дело, то обнаружили трех хиви, это значит русских, которые перебежали на сторону германской армии, и молодую раздетую девушку, с которой они хотели немного позабавиться. Ее собирались изнасиловать. Мы не насиловали женщин, а значит, и они не должны были изнасиловать эту. Мы их расстреляли»{194}.
В контексте данной мифологемы следует также отметить стойкое стремление коллаборантов дистанцироваться от СС и других структур, названных на Нюрнбергском процессе преступными организациями. Так, например, в заметке «От издательства» к русскому реферату книги Торвальда «Wen Sie Verderben Wollen. Der Versuch einer Geschichte der deutschen Erobenmgs und Besatzungspolitik in der Sowjetunion», утверждалось, что «дивизий СС, состоящих из русских, не было»{195}.
Понятное с точки зрения изменившейся после войны политической конъюнктуры желание создало миф об отрицательном отношении к КОНРу представителей СС. В частности, уже упоминавшийся офицер связи Власова оберфюрер СС доктор Эрхард Крегер выступил в мемуарной литературе злым гением главы РОА. Так Штрик-Штрикфельдт считал, что Крегер стремился держать генерала в своих руках{196}.
Вместе с тем подобные и другие оценки Штрик-Штрикфельдта парадоксальным образом сочетаются у него с воспоминаниями о том, что пропуск для свободного передвижения в прифронтовой полосе ему выдал именно Крегер. Оберфюрер знал, что документ Штрик-Штрикфельдту нужен для беспрепятственного перехода линии фронта для переговоров с союзниками, с целью спасения власовцев{197}. Именно Крегер сыграл важную роль в объединении под началом Власова казачьих частей. Не любивший оберфюрера гауптман СА Фрелих вспоминал, что в отношении Крегера «мог себе многое позволить, что было бы невозможно при других условиях»{198}.
Также надо учитывать, что именно при кураторстве СС власовская акция достигла своих максимальных вершин. Был сформирован Комитет освобождения народов России, утверждена политическая программа («Пражский манифест»), у Власова появилась возможность реально командовать войсками. Поэтому нельзя не согласиться с Джеральдом Рейтлингером, иронизировавшем по поводу «потрясающей слабости власовских покровителей» из вермахта{199}.
Поствоенная конъюнктура заставляла коллаборантов делать заявления, будто «казаки во Вторую мировую войну не сражались с англичанами, французами и американцами… и немцев они тоже не считали своими друзьями»{200}. На самом деле на Западном фронте действовали в числе прочих 5-й казачий полк, 750-й казачий полк особого назначения, 570-й казачий батальон{201}.
Также в послевоенных биографиях факт службы в вооруженных силах на стороне Германии опускался. И не только в эмигрантской периодике, как это было в заметке, посвященной 85-летию генерал-майора Вячеслава Науменко, или в некрологе Борису Ко-верде{202}. Так, в книге Николая Рутыча (Рутченко)[39] «Биографический справочник высших чинов Добровольческой армии и Вооруженных Сил Юга России (Материалы к истории Белого движения)» в статье о полковнике генерального штаба Сергее Ряснянском ничего не сказано о его службе в 1-й Русской национальной армии Хольмстона-Смысловского в должности начальника штаба, в статье о генерал-лейтенанте Иване Кириенко о его службе в Русском корпусе (командир 1-го полка, затем 1-й бригады), а в статье о генерале от кавалерии Абраме Драгомирове о сотрудничестве последнего с Власовым (состоял в резерве ВС КОНР){203}. В случае с Драгомировым информация о его коллаборации имела место в периодике Русского зарубежья{204}. Подобный факт умолчания в данном случае нельзя объяснить желанием скрыть кем-либо из них своего участия в сотрудничестве с немцами, из-за совершенных преступлений или же во избежание проблем с въездом в США.
К моменту публикации юбилейной заметки в «Часовом» Науменко уже напечатал часть материалов, посвященных насильственной депортации союзниками казаков. А работа Рутыча вышла уже после смерти лиц, упомянутых в справочнике.