– О чем это ты?
– Так, Сигурни, ни о чем. Как там Бернт?
– Я с ним не виделась, – резко сказала она. – Нашлись дела поважнее. Что с тобой такое, ты пьян?
– Пока нет, но скоро напьюсь. На поминках. Очень уж меня похороны расстраивают. Он сделал ее для тебя, – карлик показал на перчатку. – Подарок любимой – так ее, думаю, можно назвать. Сшил ее и нарядился в свой лучший камзол. Хотел, чтоб ты увидела его во всем блеске. Но ты не потрудилась прийти, и он, прождав до рассвета, взял да и повесился на дубу. Одним из тех дураков, которые так тебе докучают, стало меньше.
Замерев, она стянула с руки перчатку.
– Она лежала прямо под ним, – пояснил Баллистар. – Ты уж прости за пятна.
Сигурни швырнула перчатку наземь.
– Ты винишь в его смерти меня?
– Тебя, принцесса? Ну что ты, – саркастически произнес карлик. – Он просто хотел повидать тебя напоследок. Просил меня передать, как это для него важно. Я передал, но теперь для него ничего важного уже нет.
– Ты все сказал? – тихо, но с гневом во взоре спросила она.
Карлик повернулся и зашагал прочь.
Она посидела на крыльце, собираясь с мыслями. Да, так и есть. Карлик думает, что в смерти Бернта виновата она. Но почему? Если она спала с пастухом какое-то время, это еще не значит, что она обязана была печься о его душе. Она его не просила в нее влюбляться, даже и не старалась, чтобы влюбился.
"Надо было пойти к нему, как ты обещала", – сказал тихий голос внутри.
Ей стало горько, и она побрела прочь от дома, к заветному водопаду, ее всегдашнему прибежищу в час гнева или печали.
Именно здесь ее нашли в ту страшную ночь, когда погибли ее родители: она сидела под ивой, с пустыми глазами, и ее белокурые волосы подернулись серебром. Сама она ничего об этом не помнила, кроме того, что заводь показалась ей единственным надежным местом в потерявшем устойчивость мире.
Но в этот вечер она и там не нашла покоя. Умер человек, хороший и добрый. То, что он был глуп, больше не имело значения. Ей вспоминалась его улыбка, его нежность, его отчаянные усилия сделать ее счастливой.
– Напрасные труды, Бернт, – промолвила она вслух. – Ты не тот мужчина, который мне предназначен. Я пока не встретила его, но когда встречу, узнаю. – Слезы заволокли ей глаза. – Мне жаль, что ты умер, искренне жаль. Я жалею, что к тебе не пришла. Я думала, что ты будешь молить меня о любви, потому и уклонялась от встречи.
Туман, клубящийся над водой, принял смутные очертания человека. Ветер погнал призрачную фигуру к Сигурни, и она, вскочив, отступила назад.
– Не убегай, – прошептал голос, но она бросилась прочь – по камням, по старой оленьей тропе.
Добежав до хижины, она заперла дверь и развела в очаге жаркий огонь. Взгляд ее блуждал по бревенчатой стене, где висело оружие: широкий меч, лук, колчан с черными стрелами, кинжалы, шлем с железной верхушкой и надбровием из полированной меди. Она взяла один из кинжалов и села точить его на бруске.
Прошел час, прежде чем она перестала дрожать.
Во рту у Гвалчмая пересохло, точно он жевал барсучью шерсть всю ночь напролет. Дневной свет резал глаза, от собачьей скачки выворачивало кишки. Он шумно пустил ветры, и ему несколько полегчало. Раньше ему нравилось выпивать с утра, но в последние годы это удовольствие обернулось тяжкой повинностью. Ездовые волкодавы внезапно стали. Шемол уставился куда-то в лес у дороги, Кабрис просто сел со скучающим видом.
– Нынче вам зайцев не будет, ребята. – Гвалч тряхнул поводьями. Шемол нехотя тронул, Кабрис, не успев подняться, едва не угодил под тележку, разозлился и тяпнул напарника. Оба пса ощетинились и зарычали.
– Тихо! – прикрикнул Гвалч. – Адова кухня, у меня голова так не болела с тех пор, как ее топором разрубили. Чтоб я вас не слыхал больше! Вперед! – Собаки оглянулись на него и послушно двинулись дальше, а Гвалч глотнул меду из кувшина.
Впереди показалась хижина Сигурни, у порога сидела черная сука Леди. Шемол и Кабрис при виде нее помчались галопом. Гвалч держался, не зная, что спасать прежде – собственные кости или кувшин. С холма тележка слетела благополучно, и он стал надеяться, что худшее позади. Но тут Леди, устремившаяся навстречу упряжке, вдруг свернула на луг. Волкодавы поскакали за ней, тележка накренилась, Гвалч с кувшином, прижатым к костлявой груди, взмыл в воздух. Упасть он исхитрился на спину, и мед всего лишь промочил его камзол из зеленой шерсти. Гвалч сел и надолго припал к кувшину. Собаки, сидя рядом с опрокинутым экипажем, смотрели на него мрачно. Он поставил кувшин и распряг их. Шемол задержался, чтобы лизнуть хозяйскую руку, Кабрис же дернул прямиком в лес, за Леди.
Гвалч с кувшином проследовал в дом. Сигурни сидела у стола, положив перед собой длинный нож. Волосы немытые, лицо осунулось, глаза усталые. Гвалч налил мед в две чашки, подвинул одну ей.
Она потрясла головой.
– Выпей, девочка, – сказал он, садясь напротив. – Вреда не будет.
– Прочти мои мысли, – приказала она.
– Нет. Ты вспомнишь все, когда будешь готова.
– Будь ты неладен, Гвалч! Всем предсказываешь судьбу, а мне не хочешь? Что случилось в ту ночь, когда убили моих родителей? Говори!
– Ты сама знаешь, что случилось. Твой… отец и его жена были убиты. Ты спаслась. Что еще я могу тебе рассказать?
– Отчего мои волосы поседели? Зачем обоих схоронили так скоро, не дав мне проститься с ними?
– Расскажи лучше ты. Про минувшую ночь.
– Ты и так уже знаешь. Призрак Бернта явился мне в заводи.
– Нет, это был не Бернт. Бедняга пастух ушел из этого мира, а тот дух явился к тебе из иных времен. Зачем ты от него убежала?
– Испугалась. – Светлые глаза смотрели на Гвалча с вызовом.
– В этом нелегко сознаваться, знаю, – улыбнулся он. – Особенно Сигурни-Охотнице, женщине, которая ни в ком не нуждается. Знаешь ли ты, что нынче день моего рождения? Семьдесят восемь лет назад я испустил первый крик, а четырнадцать лет спустя впервые убил человека, коровьего вора. Он увел отцовского призового быка, и я три дня шел по его следу. У меня долгая жизнь, Сигурни, и в ней столько всего, что самому тошно. – Разлив остатки меда, он осушил свою чашку одним глотком и с грустью уставился на пустой кувшин.
– Кто он был, этот призрак?
– Пойди и спроси его сама, женщина. Позови его.
Она, содрогнувшись, отвела глаза.
– Не могу.
– Нет на свете такого, чего ты не можешь, Сигурни. Нет. Она ласково погладила его руку.
– Полно, Гвалч, мы же друзья. Почему ты не хочешь помочь?
– Я тебе помогаю. Советом. Ты не помнишь Кровавую Ночь, но вспомнишь, когда придет время. Мы заперли твою память, когда нашли тебя там, у заводи. Ты была безумна, дитя. Сидела в луже собственной мочи, раскрыв рот, с пустыми глазами. Меня сопровождал друг по имени Талиесен. Это он расправился с убийцами – он и еще один человек. Он сказал, что надо закрыть на замок твою память и вернуть тебя в мир живых. Это самое мы и сделали. Когда ты станешь достаточно сильной, чтобы повернуть ключ, дверь откроется – так он сказал мне.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});