Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он взобрался на камень, нависавший над водой, и крикнул, обращаясь к горам:
— Я знаю, что ты там! Почему ты прячешься? Я не злой! Выходи! Ну пожалуйста…
Мальчик чувствовал себя глупым и беспомощным. Полдень выдался спокойным — ни ветра, ни шелеста травы. Себастьян набрал в грудь воздуха и закричал еще громче:
— Сезар расставил вокруг овчарни капканы! Тебе нельзя туда ходить! Волки отгрызают себе лапы, чтобы вырваться на волю из этой мерзости, а я не хочу, чтобы ты поранилась!
Полная тишина была ему ответом. Солнце жарко пекло в затылок. Но Себастьян не обращал на это внимания. Он присел на камень, положил руки на колени и решил ждать. А чтобы подбодрить себя, прошептал:
— Как хочешь, но я буду сидеть тут, пока ты не придешь. Я не хочу, чтобы ты погибла!
Он закрыл глаза и медленно сосчитал до двадцати. Дальше он считать просто не умел. Конечно, когда-нибудь он тоже пойдет в школу, как другие дети, и научится считать и до сотни, и даже до тысячи! Он начал заново. А потом еще раз и еще. Временами мальчик прерывал счет и кричал, повернувшись лицом к горам: «Ну же, выходи!», но пес так и не показался.
Он просидел на камне долго, пока голова не разболелась так, что уже не получалось ни считать, ни даже думать. Наконец он сдался, слез с камня и спустился к реке напиться.
Вода была приятно холодной, и напился Себастьян не скоро. А когда встал на ноги, вынул из кармана кусок сыра, весь в капельках жира. Он спрятал его в карман за завтраком, еще до того, как они с Сезаром пошли расставлять капканы. Подарок для собаки Себастьян оставил на песке, в том месте, где утром нашел следы.
Притаившись в кустах, в тридцати метрах выше по склону, огромный серый пес следил за каждым движением мальчика. Стоило ему унюхать острый сырный запах, как изо рта потекли слюни, но он даже не шевельнулся. Еще много минут лежал затаившись и после того, как ребенок ушел.
Когда солнце начало клониться к закату, он, прижимаясь к земле всем телом, осторожно пробрался на пляж. Мгновение — и оставленный Себастьяном кусок сыра исчез в его клыкастой пасти.
2
То был пятый по счету понедельник, их пятая встреча. Он появлялся всегда в одно и то же время, когда она закрывала лавку, и он знал, что никто не будет путаться под ногами.
И каждая встреча подразумевала молчаливое противостояние между ним, немецким офицером, и ею, молодой француженкой. Все было ясно без слов. Анжелина вела себя осмотрительно, однако даже речи не могло быть о том, чтобы она перед ним лебезила. Если их взгляды встречались, то девушка всегда смотрела на немца с вызовом.
Для маленькой пекарни тридцать килограммов хлеба — огромное количество, и Жермену приходилось работать вдвое больше обычного. К счастью, за последние месяцы он приобрел сноровку настоящего хлебопека. Как и Жермен, Анжелина не выбирала для себя этой работы: война все решила за них. В 1940-м сен-мартенский булочник не вернулся из Арденнов, а его супруга, едва узнав о смерти мужа, переехала жить к своим родителям. Нужно было срочно найти подмастерье, который бы возился с тестом и у печей, а также продавца, чтобы продавать готовый хлеб и вести дела с поставщиками. Желающих не нашлось, поэтому Анжелина взяла обязанности продавца на себя. Что до подмастерьев, то первый проработал год и подался в маки,[5] другой очень скоро сбежал в город, потом на это место пришел Жермен.
Во второй понедельник она пожаловалась Брауну, что удалось найти только пшеничную муку с примесью ячменя и ржи, и тот сунул ей в руку несколько продовольственных карточек. Она уже готова была сказать ему «спасибо», но в последний момент опомнилась. За что, собственно, его благодарить? За оккупацию? Девушка понимала: обер-лейтенант ее испытывает. И догадывалась, что с другими булочниками вряд ли обходятся так мягко, как с ней, не говоря уже о карточках, дающих право на получение нескольких дополнительных килограммов муки… То был их с ним секрет, больше похожий на спекулятивную сделку. Но, с другой стороны, глупо отказываться от этих карточек и кормить немецких солдат за счет своих односельчан!
Поэтому понедельников Анжелина ждала с трепетом, и волнение в ее душе нарастало по мере того, как часовая стрелка подбиралась к трем…
Когда звякнул колокольчик, она как раз листала блокнот, куда записывала заказы и количество проданного товара. Не промолвив ни слова, он застыл посреди лавки. Прошло не меньше минуты, но ни он, ни она не нарушили тишины даже вздохом. Ей вдруг подумалось, что от него исходит энергия, которую невозможно не почувствовать. Моментально устыдившись подобных мыслей, Анжелина подняла голову, в душе сожалея, что так легко отдает ему победу. Что ж, сегодня первый раунд противостояния остался за ним… Она вскинула брови, словно бы до этого мгновения не подозревала о его присутствии в лавке, а он поприветствовал ее изысканным поклоном.
— Мадемуазель…
— Здравствуйте, обер-лейтенант. Ваш хлеб готов. Тридцать килограммов.
— Никаких проблем на этой неделе?
— Никаких.
— У вас нет жалоб?
— Если они и есть, то общего порядка.
— И что за жалобы?
— Например, на эту войну. Но, я полагаю, вы не смогли бы прекратить ее в одиночку, даже если бы я вас об этом попросила.
— Совершенно верно. Боюсь, это не в моей власти. И все-таки мне бы хотелось сделать для вас что-то приятное.
Анжелина покраснела, в душе проклиная свою наивность. Теперь он будет думать, будто она пытается ему понравиться!
— Вот ваш хлеб! Можете позвать своих людей. И пожалуйста, не задерживайте меня. У нас еще много работы.
На сей раз пришел его черед удивляться, и она получила от этого огромное удовольствие. Он попрощался, щелкнув каблуками, и открыл входную дверь. В булочную вошли его обычные спутники, Ханс и Эрих.
Выходя на улицу, офицер едва не споткнулся о мальчика, сидевшего на верхней ступеньке порожков, и рассеянно погладил его по голове. Каждая встреча с этой француженкой волновала его все больше. Брауна очаровывала не только красота девушки, но и ее манера смотреть на него, и то сияние, которое, как ему казалось, она излучала. Он попытался представить, как эти нежные черты озаряет искренняя улыбка, и дал себе обещание, что в свой следующий приезд обязательно заставит ее улыбнуться.
Он не заметил, как поморщился от его прикосновения мальчик. Браун его попросту не узнал.
Себастьян поджидал Анжелину, чтобы вместе с ней пойти домой, украдкой наблюдая за мальчишками, игравшими в мяч на площади, — Жан-Жаном, Пьеро, Гаспаром и двумя близнецами Тиссо. Деревенские дети даже не смотрели в его сторону, словно он был невидимым. Посидев еще немного, Себастьян пнул ногой свой рюкзак, и он скатился вниз по ступенькам. Мальчик и сам не смог бы сказать, злит ли его безразличие сверстников или огорчает. Прежде чем усесться на порожках, он дважды медленным шагом обошел площадь в надежде, что его позовут играть. Это было глупо, потому что никто из детей никогда с ним не заговаривал, однако Себастьян надеялся, что однажды случится чудо и найдется кто-то, кто из любопытства или дружелюбия сделает первый шаг. Он отдал бы все свои сокровища, только бы иметь друга, которому можно было бы довериться, рассказать о матери и о Зверюге, поделиться секретами и тем, что он услышал от взрослых о войне. Он никак не мог понять, отчего другие от него шарахаются только потому, что он на них не похож? И с тревогой думал о том, что произойдет, если его запишут в школу. Может, будет еще хуже?
Неожиданно мячик подкатился к самым его ботинкам. Себастьян поднял его с земли и посмотрел на Жан-Жана, который шел забрать мяч. Можно просто попросить взять его в игру… Что может быть проще? Он попытался улыбнуться.
Но подошедший мальчик посмотрел на него сердито и сразу отвел глаза.
Себастьян, передернув плечами, разжал руки. Мяч откатился в сторону. Жан-Жан ругнулся себе под нос, подбежал к мячу и одним ударом отправил его на другой конец площади. Повернувшись к Себастьяну, он выпалил:
— Цыган вонючий!
Зазвенел школьный колокольчик, и детвора сразу забыла об игре. Мальчишки похватали сложенные под деревом портфели и завели хором:
— Цыган вонючий! Цыган вонючий!
Себастьян застыл как вкопанный. Казалось, он даже перестал дышать. Он представил себе, что стоит на берегу горной речки, а перед ним — Зверюга. Ему вдруг так сильно захотелось ее увидеть, что даже в груди заболело. Они с ней были похожи. И его и ее остальные люди просто ненавидели. Мальчик закрыл глаза, чтобы не заплакать.
Анжелина удивилась, увидев его на порожках. Но Себастьян был сегодня такой тихий, поэтому она невольно улыбнулась и не стала ругать его за то, что он пришел за ней в понедельник.
- Бешеный Пес - Генрих Бёлль - Современная проза
- Долгая дорога домой - Сару Бриерли - Современная проза
- Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу - Альфред Дёблин - Современная проза
- Поп - Александр Сегень - Современная проза
- Прошло семь лет - Гийом Мюссо - Современная проза