Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На столике рядом лежала газета «Рекламные ведомости».
Я ненавижу газеты, потому что им все равно, что со мной будет, и отчего я умру, и как. Но, тем не менее, открываю наугад…
…«Журнал «Монофизитство вчера и сегодня» проводит конкурс на замещение вакантной должности главного редактора».
«Научно-технический центр имени Авиценны предлагает своим заказчикам новый пакет прикладных Программ для насылания автоматизированной порчи «СГЛАЗСОФТ», версия 3.0, операционная система MS DOS».
«Министерство кровопускания и иглоукалывания предлагает новый медицинский аппарат для электрического тестирования эрогенных зон «Казанова». Спешите приобрести его, успех в любви вам обеспечен».
«Академия прикладных искусств проводит конкурс красоты среди людей с гормональными нарушениями.
Почему нет?
Ведь существуют же Олимпийские игры для инвалидов. Это новый шаг к подлинной демократии».
«Обучаю мертвым языкам средиземноморского бассейна второго тысячелетия до нашей эры».
«В помещении лупанария Общества Свободных македонских гребцов состоится выставка-продажа трепангов. Все средстве от нее поступят на счет фонда выкупа наших военнопленных, находящихся в плену у абиссинского Негуса».
«Открытый чемпионат Атлантиды по скороедению…»
…я пью вавилонское пиво.
«Мир просвечивает через призму языковых построений». Людвиг Витгенштейн.
«Наш язык напоминает древний город: множество мелких улиц и переулков, старых и новых домов с пристройками разных периодов, окруженные множеством новых проспектов, прямых улиц, стандартных домов». Людвиг Витгенштейн.
«Слова — это сосуды, наполненные переполняющими их переживаниями. Слова лишь указывают на некое переживание, но сами не являются этим переживанием. В тот момент, когда с Помощью мыслей и слов я выражаю то, что испытываю, само переживание уже исчезает: оно иссушается омертвляется. От него остается одна лишь мысль. Следовательно, бытие невозможно описать словами, и приобщиться к нему можно, только разделив мой опыт. В структуре обладания правят мертвые слова, в структуре бытия — живой невыразимый опыт». Эрих Фромм.
…я ем горячие колбаски по-хеттски.
Интеллект дан человеку для того, чтобы в максимально аргументированной форме оправдывать свои инстинкты.
Внутри и вне меня театр китайских теней.
Ничто так не изнашивает и не старит душу, как бесцельное ожидание.
Чудесное пиво, великолепная пища! Очевидно, что мораль каждого народа зависит от климата и качества продуктов питания. Именно поэтому я столь снисходителен к соплеменникам и современникам.
С нескрываемым отвращением выбросив лист свежих новостей, я вперился очами во фригийский телевизор, что в углу заведения подавал признаки жизни размытыми цветами.
Здесь тоже давали новости:
— Интервью сиамских близнецов перед кругосветным путешествием.
— Ржавеющие корабли в лоне высохшего моря…
…и, мгновение спустя…
…дома, утопающие в Бог весть откуда взявшейся воде.
— Результаты применения нейролептиков при разгоне демонстрации, направленной против переименования кратеров и морей на Луне.
— Количество абортов, юбилеев, самоубийств, изотопов, тараканов, белков, галлонов, метров на условную душу населения, которую давно пора причислить к лику святых за универсальную всеядность и недюжинную покладистость.
Господи, помилуй статистику! В Древнем Риме идеология считалась развлекательным жанром, очевидно, поэтому христианство и взяло верх (…)
…моей руки коснулись.
— Извините, не помешал? — обратился ко мне человек с лицом предводителя островного государства и пивной кружкой в мясистой руке кулачного бойца. По совокупности признаков я не пожалел бы дать ему пятьдесят лет, хотя с таким же точно лицом встречались люди и более молодые. Упругий плотный человек, одетый буднично, как и все его поколение, называющее себя обманутым, нес на лице начатки старческой ребячливости. Он пытался завести со мною разговор, конечной целью которого являлось некое обезболивающее себя откровение.
— Пожалуйста…..Да-да…..Нет-нет…..Конечно, — отбивался я, рискуя обидеть человека, и подливал себе внутрь пиво, чтобы легче было переварить обыкновенную историю жизни. Мое высшее техническое образование и несколько удачных замечаний развеселили человека, отчего его седина заслонилась разрумянившимся лицом, которое в короткие мгновения смеха, казалось, отрывалось от неудавшейся жизни. Он вернул мое откровение, сознавшись, что разведен, и я понял, что его ошибки в браке были всего лишь стилистическими. Когда он рассказывал мне очередные подробности своего бытия, пиво в моей кружке уже закончилось, и я принялся мысленно считать, причем почему-то сразу с трехзначных цифр…
707, 708, 709, 710…
Преодолев несколько новых сотен копошащимися губами, я уже с нескрываемым удивлением уставился в его визитную карточку.
Пиут
Максим Романович
Начальник
реставрационной мастерской
— Приходите ко мне работать. Мне такие люди, как вы, нужны. Денег много не дам, но сестерциев двести положу, а там посмотрим. У нас свободное посещение и очень интересная работа, — заявил он.
Мой собеседник, мечтательно подняв голову и, став сразу красивым и значительным, вдруг сказал:
— А вы знаете? Интересная вещь. Свободы слова стало больше, а политических анекдотов меньше. Я вон раньше столько их знал, а сейчас, хоть казните, ну, ни одного не припомню. Тут в вечерней газете писака один что-то настырно про чистоту народной мудрости распространялся, да поэта все цитировал. Одна беда — поэт-то этот не классик. А жаль. Да… Только я один и изумляюсь. Как зовут-то вас?
— Фома.
— Ну и хорошо.
— Только я, знаете ли, не умею работать реставратором, ведь для этого нужно образование, — вставил я.
— Пустое. Научитесь, теперь столько реставраторов нужно, что и ваше образование сгодится. Я-то вот… Ну, да ладно. До свидания, приходите.
Он ушёл, пожав мне руку и оставив наедине с последними новостями.
Я долго буду шагать по городу, отчаянно вдыхая резкий клокочущий аромат столкновения двух эпох, новой и старой, схватывая их взаимопереплетение почти на уровне сенсорного восприятия. Классические атрибуты старой эпохи получили кощунственные дополнения, а дух новых инициатив гадким полипом привился на обносившихся, но по-прежнему помпезных моральных принципах, нисколько их не украсив. Каменные статуи, исполненные в героическом стиле, повсюду были облеплены лотками с массовыми товарами, недоброкачественность которых с лихвою искупалась их числом и недостатком освещения. А основания постаментов были испещрены интернациональным лингвистическим вирусом. Это сужало полномочия серых каменных монстров, призванных повелевать в пределах серой эпохи и смешить в пределах разноцветной. Судьбообразное значение старых символов истерлость настырной повседневностью, а новые не нажили оной, нисколько не задумываясь о судьбе. Характер культуры принял воинствующий оттенок сиюминутности и посюсторонности. Все вечное, гордое и величественное, бывшее достоянием серой, но каменной эпохи, истерлось под массивным экстазом однодневного проживания состояний, чувств и умов, накануне стремительно сгущающихся конца века и конца света. Моральное помешательство стало массовым недугом, придающим глазам специфический упаковочный блеск. Я молюсь на генетический опыт моих предков, который безошибочно помогает мне читать все с лица у каждого человека, сорвавшегося с судьбы. Легкой уверенной походкой завсегдатая я буду появляться на массовых распродажах и манифестациях, в узилищах новых белокровных культов и сладкострастных бесовств. Я подойду к худому уличному проповеднику, окруженному засыпающими на солнце зеваками, осажу его патетические догмы о непорочном зачатии и всеобщей любви слабеющего человеческого рода. Пережженные крашенные блондинки с поношенными лицами вперят в меня свои взгляды. А я расстегну пуговицы пиджака, широко расставлю ноги и, выпятив грудь, как любимый королевский попугай, спрошу зычным голосом, перекрывая посторонние шумы:
— Скажите пожалуйста, почему языческие религии прославляют культ фаллоса, символ производительной силы природы, и все связанные с этим активные мужские добродетели, а христианство, напротив, славит культ женского начала и все связанные с этим пассивные женские добродетели, называя, кроме того, все плотские желания здорового организма грязными и низменными? Почему язычество славит силу, выносливость, успех, роскошь, победителей, а христианство — послушание, кротость, смирение, нищелюбие и побеждённых? Кому выгодно ослаблять людской род?
- Носорог для Папы Римского - Лоуренс Норфолк - Современная проза
- Дверь в глазу - Уэллс Тауэр - Современная проза
- Первая позиция - Светлана Эст - Современная проза
- Похороны Мойше Дорфера. Убийство на бульваре Бен-Маймон или письма из розовой папки - Цигельман Яков - Современная проза
- Всё о жизни - Михаил Веллер - Современная проза