не брюзжать? Просто жить — разве это мало? Свободно ходить по улицам, читать газету, радоваться, что опять ходит автобус, что дети шумят в школе, что милиционер регулирует движение, что все вокруг живут, суетятся, поют или бранятся…
Л е м а н с к и й. Вы уж меня извините: я из тех, кто больше бранится, чем поет. Но, пожалуй, такие молодые существа, как Мадзя…
О к у л и ч. Да, особенно если они еще только два месяца прожили в Польше!
М а т и л ь д а. Я не считала, папа! Не считала! Может, уже год, а может, только один долгий-долгий день!
Л е м а н с к а я. Ах, это все май, май так настраивает молодежь! Кстати, Мадзя, я видела тебя в среду на первомайской демонстрации.
Л е м а н с к и й. Теперь это не имеет значения. Кого там только не увидишь!
О к у л и ч. Я не видел никого. Я просто в этот день не выходил из дому.
М а т и л ь д а. Мнение отсутствующих не в счет, папа!
О к у л и ч. Для тебя, Мадзя, важно только мнение твоего директора… ах, извини, товарища директора… Ягмина, или как его там…
Л е м а н с к а я. Этот Ягмин, видимо, у них важная особа.
М а т и л ь д а. Никакая он не особа, пани Целина! Просто очень умный и обаятельный человек.
О к у л и ч. Тем хуже.
М а т и л ь д а. Почему хуже? Для кого?
О к у л и ч. Умный и обаятельный враг гораздо опаснее, чем глупый и подлый.
М а т и л ь д а. Папа! Не говори таких вещей, противно слушать!
О к у л и ч. Не сентиментальничай, дочка! В политике люди оцениваются иначе, чем на товарищеской вечеринке.
М а т и л ь д а (вскакивает). Тогда это не политика… (Порывисто отходит к окну, стоит спиной к отцу. Через минуту говорит через плечо.) Это просто ненависть! (Смотрит в окно.)
Л е м а н с к а я. Признаюсь, никогда я не могла понять, для чего люди занимаются политикой! Право, все зло на свете от людей с так называемыми убеждениями.
О к у л и ч. Все зависит от того, какие убеждения…
Л е м а н с к а я. Все равно какие. Всякий, у кого есть убеждения, непременно хочет переубедить других, и от этого все беды. Ты со мной согласен, Виктор?
О к у л и ч (снисходительно). Вот и ты, очевидно, желаешь меня переубедить. Но это тебе не удастся.
Л е м а н с к и й. Все же Целина до некоторой степени права. Убеждения — вещь прекрасная, но обременительная. Зачем, скажите, всякий раз доставать из кармана тысячу, если надо купить только коробку спичек? Нет, я свои убеждения прячу подальше, как прячут в бумажник подальше крупную ассигнацию. А на каждый день у меня имеются мелкие, разменные…
О к у л и ч. А я, наоборот, всю жизнь ставил крупные ставки.
Л е м а н с к а я. Не удивительно, ведь ты был кавалерийский офицер! Ах, как ты был хорош в те годы, до тридцать девятого! Я чуть было не влюбилась в тебя.
О к у л и ч. Да, я играл и продолжаю играть на крупные, хотя мне сейчас временно не везет.
Л е м а н с к и й. Ну конечно, временно! Такая уж полоса…
О к у л и ч. Все или ничего — вот мое правило. Только так и стоит играть. Понимаешь, Людвик?
Л е м а н с к и й. Понимаю. Это наш пресловутый польский стиль. «Все или ничего». А чаще всего получается «ни то ни се».
Входит С а б и н а.
С а б и н а. Что же вы не едите?
О к у л и ч. Нам недоставало хозяйки, Сабина. Надо было подать пример.
С а б и н а. Прошу прощения. Я выходила на крыльцо. Места себе не нахожу!
Л е м а н с к а я. Ну, ты уж вообразила бог весть что… А твой негодник, наверное, сейчас явится.
Матильда отходит от окна и садится около Сабины на ручку ее кресла.
Л е м а н с к а я. Боже, как летят годы! Кажется, совсем недавно у вас в Варшаве был парадный вечер по случаю крестин Юлека! Мальчику было месяца три, а мы целых полчаса спорили, на кого он похож: на тебя, Сабина, или на Виктора.
М а т и л ь д а. Он всегда был похож на маму.
Л е м а н с к а я. Ну не сказала бы. По-моему, глаза у него совершенно отцовские. Правда, Виктор?
М а т и л ь д а. Ах будет вам! Не все ли равно, какие у него глаза, — лишь бы хорошо видели.
Л е м а н с к а я. Самое главное, чтобы характер у него был отцовский. И сдается мне, что в этом отношении он весь в отца.
О к у л и ч. Характер — результат воспитания. Должен сказать, я делал все, чтобы Юлек стал настоящим человеком.
Л е м а н с к а я. И тебе это удалось! Жизнь Юлека во время оккупации — это ведь сплошной подвиг! Да и ты, Виктор, был образцом отца-героя!
О к у л и ч. Ну, надо сказать, образцом весьма несовершенным!
Л е м а н с к и й. Не говори, мы знаем. Ты не щадил своих отцовских чувств.
О к у л и ч. Это верно. Самые опасные задания я давал собственному сыну. Но я не вижу в этом никакого героизма. Так обязан поступать каждый начальник и руководитель. Это завещали нам римляне… и наши предки.
Л е м а н с к а я. Не по душе мне эти римские доблести: слишком много в них жестокости.
О к у л и ч. Очень жаль, Целина, что они тебе не нравятся.
С а б и н а. Мне тоже они не нравятся. На самом деле эти доблести часто не так прекрасны, как думают. Они бывают сродни бесчеловечности.
О к у л и ч. Возможно, что ты права, моя милая. Я сам сейчас признал, что был небезупречным отцом.
М а т и л ь д а. Ты говоришь это неискренне, отец.
С а б и н а. Не вмешивайся, Матильда!
О к у л и ч. А ты не одергивай ее, Сабина. Пусть учится быть смелой, даже дерзкой. Браво, дочка!
М а т и л ь д а. Извини, папа! Я говорю всегда то, что думаю. Не сердись!
Л е м а н с к и й. Вижу, дорогие мои, что вы все немного устали. Целинка, не будем надоедать хозяевам. Пойдем.
С а б и н а. Посидите еще!
Л е м а н с к а я. Нет, милочка, нам пора. Побойтесь бога, десять часов! А я сегодня встала в шесть!
О к у л и ч. Мне надо сказать тебе два слова, Людвик.
Л е м а н с к а я. Ну, Сабинка, до свидания. Поцелуй за нас Юлека, когда он придет.
С а б и н а. Пройдемся с тобой до автобусной остановки, хорошо?
Обе выходят. М а т и л ь д а уходит в кабинет.
О к у л и ч (берет Леманского под руку, вполголоса). Прежде всего скажи мне, мой милый, как обстоит дело с бумагой?
Л е м а н с к и й. Что? Ах с бумагой… Ясное дело, все труднее и труднее. Контролируют очень строго, недавно в Нижней Силезии опять посадили двоих.
О к у л и ч. Но ты же обещал! Мы очень на тебя надеялись.
Л е м а н с к и й. Ну ладно, раз обещал, надо сделать… Через неделю получите две тонны.
О к у л и ч. Уговор был насчет трех.
Л е м а н с к и й. Ах, Виктор, что такое уговор? Даже государственные мужи частенько говорят одно, а делают другое — чего же требовать от нас, простых смертных?
О к у л и ч. Ну хорошо, давай хотя бы две. Деньги заплатим сразу при сдаче.
Л е м а н с к и й. Да что там деньги?! Надеюсь, ты понимаешь, что я не по-коммерчески подхожу к этому делу. Можете заплатить даже через месяц. Не люблю распространяться о своих убеждениях — ведь тебе они известны. Но осторожность никогда не мешает. (Тихо.) Советовал бы и тебе…
О к у л и ч. Только не надо впадать в крайности… (С ударением.) Чрезмерная осторожность тоже иногда опасна!
Л е м а н с к и й. Не понимаю.