Читать интересную книгу Испепеляющий ад - Аскольд Шейкин

— Давай! Давай!

Скрибный спотыкается, падает, бежит уже без мешка. Но и поезд прибавляет хода.

Наконец Скрибный переваливается через борт платформы, распластывается на ее полу. Шорохов подползает к нему:

— Жив?

— Пронесло, Леонтий…

Поезд вырывается за пределы станции. Слева и справа снежное поле…

* * *

…К паровозу не пробраться, цепочка платформ — пустых, без какого-либо груза — упирается в торец товарного вагона. Если и удастся влезть на его крышу, то бежать по ней, на ходу поезда перепрыгивать с вагона на вагон, не суметь. Решиться на такое непривычное, рисковое дело Шорохов не сможет. Он знает это. Остается одно: сидеть в кондукторской будке, открытой всем ветрам и снегу.

Часа через три, в темноте раннего зимнего вечера, поезд, наконец, останавливается. Спрыгнув на землю, Скрибный и Шорохов бегут к голове состава.

Поздно! Не сделав и сотни шагов, видят, что, оставив цепочку платформ, паровоз и вагоны ушли.

Сквозь снежную мглу проглядывает диск луны. В свете его Шорохов замечает: сбоку от железнодорожного полотна какие-то строения. Скрибный их тоже увидел. Подходят. Дома, но вместо окон и дверей — проломы, крыш нет. В прогалах между домами — убитые лошади, люди. Красные? Белые? Ночная темень и снег всех сравняли.

Шорохов машинально считает: один, два… десять… тридцать пять…

Снег, укрывающий трупы, неровен, местами подтаял. Бой был не далее минувшего полудня.

У самого большого из домов — в шесть окон по фасаду, кирпичного, тоже обезображенного взрывами и пожаром, с провалившейся крышей — убитых особенно много.

Что тут происходило? Шорохов в это пока не вдумывается. Напряжен до предела. Не идет — крадется. Сделает шаг, озирается. Неожиданность возможна любая, Кто-то в бою уцелел, хоть и ранен. Уйти не смог. Врежет в уnop.

Внутри дома, точней, внутри его стен, тоже убитые. Заметены снегом. Лежат, как в саванах. На полу, местами, где снега поменьше, заметны листки бумаги. Некоторые из них Шорохов поднимает. Исписаны. Надо бы прочитать, да темно.

— Что будем делать? — спрашивает Скрибный. — Жрать нечего, холод скаженный. Костер, что ли, зажечь?

Шорохов кивает на трупы:

— Соседство…

— Свеженькие. До утра не засмердят, — жестоко отзывается Скрибный. — Тогда все равно уходить…

* * *

…Костер горит ярко. Скрибный лежит, подставив спину огню. Спит? Нет ли?

Шорохов всматривается в подобранные на полу бумажки: "Здравствуй дорогая мама. Жив и здоров, чего и Вам желаю от Господа Бога. Дорогая мама, я по-прежнему служу старшим адъютантом 4-го Отдельного конного корпуса у генерала Мамонтова. Работать приходится много, потому что бои каждый день идут. Но все это пустяки. Соскучился за Лелей и за Вами. Когда был на Германском фронте, то там как-то и воевалось, а тут впереди нет ни конца, ни просвета, черти что за война. Ведь и Лелю без гроша оставил, и вы без копейки сидите, прямо голова кругом идет, а тут жалованье и не предвидится за этими боями скоро получить. Прямо хоть караул кричи. Думаю, думаю, и ничего моя головушка придумать не может. И тебя жаль, и Маню, бедную, жаль, ее необходимо бы поддержать. Мама, дорогая мама, хоть ты не падай духом. Крепись, родная, ведь я болею душой за вас, помог бы, да сам имею 200 рублей в кармане, будут деньги, помогу. Ну и зима же здесь. Иногда приходится утопать в снегу, а тут жители ничего не имеют, хотя, благодаря Господу, голодать-то не приходится. За меня не беспокойтесь. Бога ради, как-нибудь сами обходитесь. Вот времена настали. Зима скорее бы проходила, а то ведь ужас, что делается в Воронежской губернии. Жители питаются жмыхой. Но будьте здоровы. Целую папу, Маню, Борю, Витю и тебя, дорогая мама. Твой сын Александр".

Кто писал это? Один из тех, кого здесь покосили? Полегли, значит, тут белые.

"…Штакор 4, Наконтразпункт № 1. 22 сентября у начальника контрразведывательного пункта Хоперского округа чиновника Катанского в поезде ограблены деньги и удостоверение, выданное ему Особым департаментом от 8 сентября за № I7I4, одетыми в офицерскую форму. Сообщаю для сведения. Милерово, Наконтразот-Дон. Генштаба подполковник Кадыкин".

Что же в этом доме находилось? Скорей всего контрразведывательное отделение при штабе корпуса Мамонтова, Контрразведывательный пункт, как его именуют официально. Да, так. Ведь и подпись под телеграммой: «Наконтразот-Дон» — Начальник контр-разведывательного отделения штаба донской Армии.

"Штакор 4 Отдельной. Наконтразпункт № I… По полученным сведениям многие 39252=73780=61829= 61553=20673=8426I=45l4I=748I2=69249=67I20=62I24=92I69=68000= 20422=I9700 получив задачи от 82869=52076= 86937=91458=29383=49720 уезжают на Северный Кавказ на 40869=21673=81736=9528=86955= 92975 точка Пoкa выяснены фамилии следующих уволившихся лиц двоеточие 76278=19328=78205=19800 запятая 7I507=97354=206I9 =80000 запятая 78038= 28621=41370 точка Изложенное сообщаю для наблюдения означенными лицами…"

Да, конечно, располагалась тут контрразведка мамонтовского корпуса. Красные налетели, разгромили. Только вот, как попало сюда письмо старшего адъютанта? Приехал по какому-то делу и случайно сложил голову? "Мама, дорогая мама, хоть ты не падай духом…"

"…Наштакор 4 Отдельного, Наконтразпункт № 1.

Из Николаева выехал удостоверением шофера штабс-капитана Бродивского агроном Марвянский — видный большевик. Лицо это подлежит задержанию…"

"…Штакор 4 Отд… Не было ли в составе офицеров штаба есаула Тушина?.."

"..при сем препровождается Вам 750 экземпляров секретного издания для срочного распространения его отдельно от другой литературы в глубоком тылу противника, путем разбрасывания с аэропланов при соблюдении строжайшей конспирации".

Тут же это "секретное издание": пачка листовок.

* * *

"ОБРАЩЕНИЕ К КРАСНЫМ СОЛДАТАМ.

Многострадальная наша Отчизна, Родина-мать истекает кровью. Опустела крестьянская нива. Толпы сирот, беспомощных стариков мечутся, не имея пристанища. Только комиссары ликуют. И есть отчего! Лишить православного веры, голодного оставить без куска хлеба, у бедного отобрать последнюю рубашку.

А чтобы вы, русские люди, покорно шли в бой, за вашими спинами китайцы и латыши с пулеметами. Этих китайцев и латышей хорошо кормят, у них прекрасное обмундирование, им платят большие деньги. И что ждет тебя, красный солдат? Слепая покорность правительству, состоящему из жидов, латышей и бывших каторжников.

Так сделай окончательный выбор — переходи на сторону истинных борцов за свободу.

Не верь комиссарам! Не верь слухам. Каждого, кто сдается в плен, мы принимаем как друга. Голодного накормить, раздетого одеть, больного, раненного поместить в лазарет, дать ему потом возможность мирно трудиться, — другой цели у Добровольческой армии, нет. Добрый брат ждет тебя, протягивает руку помощи".

* * *

"А раненные на полу в Щиграх? — вяло думает Шорохов. — И на своих не хватает заботы. Чем дальше, тем больше будет ее не хватать. Вот в чем вся правда…"

Теперь в его руках голубой конверт. На нем коричневая сургучная печать: казак с ружьем, сидящий верхом на бочке. По краю печати надпись: "5-й Донской конный полк". Внутри конверта листочки в мелкую клетку, густо исписанные химическим карандашом.

* * *

"Генерального штаба полковнику Кислову Григорию Яковлевичу, генерал-квартирмейстеру штаба Донской Армии, г. Калединск.

I.XI–I9 г. Д.Михайловские выселки.

Многоуважаемый Григории Яковлевич!

Не смел бы беспокоить Вас своим письмом, но факты, развернувшиеся за последние дни на моих глазах, заставляют меня обратиться к вам со своими словами.

26 октября мы сдали противнику ст. Лиски. Позорное дело… дело, за которое всю жизнь нужно краснеть. В наших руках были все возможности не только удержать нужный нам узел, но и набить противнику физиономию так, что вряд ли бы он рискнул вторично повести наступление на Лиски. Численное превосходство было несомненно у нас. Артиллерии у нас также было больше. Были у нас и снаряды. Кроме того, нам помогали и танки.

Все же мы Лиски отдали, и в последний момент, когда наши части в паническом ужасе, сбивая друг друга, бросая оружие, сапоги, шинели и др., бросились к мостам через Дон — я ясно видел, что наступало на нас — это на обстрелянную довольно стойкую пехоту, поддержанную тяжелой и легкой артиллерией, бронепоездами, 7-ю конными сотнями — наступало не больше 4-х эскадронов противника с двумя-тремя ротами пехоты без артиллерии. Это невероятно, но это так.

Со своим полком я был на крайнем правом фланге нашей Лискинской группы в районе Среднего и Нижнего Икорцев, потом у ст. Битюг. В финале операции прикрывал отступление наших частей и никакого труда не составляло отстреливаться от обнаглевшей конницы противника (кубанские казаки). В конце-концов мы все же все оказались на правом берегу Дона.

Такого позора никогда я в жизни не видел. Такой беспомощности и растерянности среди командного состава тоже нигде не встречал.