Читать интересную книгу Остров Южный Камуи - Кётаро Нисимура

Девочка с выражением испуга на личике, естественно, залилась истерическим рёвом: это я невольно раздавил краба в руке, слишком сильно сжав его. Я постарался как мог извиниться по-японски, но девочка, сильно побледнев, опасливо пятилась от меня, а потом повернулась и пустилась бежать прочь. Я медленно поднялся с колен. Краб выпал у меня из ладони и теперь лежал на спине, показывая белое брюшко. Ножки его чуть заметно подёргивались, но двигаться он уже не мог. Вскоре он умер, и нахлынувшая волна смыла в море отломанную клешню.

4

Когда наступил вечер, этот тип и не думал возвращаться к себе. Она тоже советовала ему остаться заночевать. Я не хотел видеть его и, быстро покончив с ужином, сразу же ушёл в свою комнату на втором этаже.

Распахнув окно, я смотрел на ночное море. Стоял конец августа — ветер был уже прохладен. Вышла луна, но море было покрыто мраком. Глухо и зловеще рокотал во тьме прибой, словно хотел поведать сокровенную тайну. В моей памяти на фоне тёмного моря всплыло лицо светловолосой девочки, которую я встретил сегодня на пляже. Когда она завопила от страха, я, наверное, нарочно скорчил рожу, чтобы ещё больше её напугать. А что, когда я смотрю на Неё с этим типом, наверное, у меня от ревности тоже появляется на лице такая неприглядная гримаса? Если даже и так, я ничего не могу с собой поделать…

В семнадцать лет нет ничего хуже неприглядного на вид. В словах «неприглядная молодость» смысла нет. Что ж, тогда надо держаться и не раскисать.

Я открыл дверцу шкафа и посмотрел на себя в зеркало. На меня смотрело молодое загорелое лицо с выражением тревоги и озабоченности.

— Но не так уж неприглядно! — сказал я себе.

Да с чего бы моему лицу быть таким неприглядным? Взгляд суровый — это признак молодости. Я невольно сравнил себя с тем типом. Он уже в преклонных летах. По сравнению со мной, семнадцатилетним, этот тип в свои сорок уже старик. Да по сравнению с Ней, двадцативосьмилетней, он тоже старик. И ярко-красная спортивная машина ему совершенно не идёт. Это же просто курам на смех — старичок в спортивной машине! Клоун какой-то! Вот чушь! Я мог сколько угодно ругать и поносить этого типа. Только веселее мне от этого не становилось — наоборот, настроение портилось. Ну да, он ничтожество, старичок в спортивной машине, но это ещё не доказывало, что я такой уж замечательный юноша. К тому же вот сейчас этот тип ведёт с Ней приятную беседу. Оттуда иногда доносится её смех. И этот её радостный смех разбивает вдребезги всё моё дутое чувство превосходства. Я резко захлопнул дверцу гардероба и вытащил из стенного шкафа подаренное отцом охотничье ружьё. Это была английская двустволка — отец её специально для меня выписал. Отец любил ходить на охоту и часто брал меня с собой, когда я ещё был мальчишкой. Он любил повторять, что охота — настоящая мужская игра. Я тоже любил охотиться. Стоило взять в руки большое увесистое ружьё, как настроение чудесным образом улучшилось и я стал спокоен. Почему это произошло, я и сам не понял. То ли само ощущение, что я держу в руках ружьё, придавало уверенности, то ли через посредство этого ружья в меня вселился дух покойного отца.

Я зарядил ружьё и потихоньку вышел из дома. Отчего-то вдруг захотелось подстрелить какую-нибудь дичь. С ружьём в руке я направился вдоль пляжа к оконечности мыса. На берегу никого не было. Свистел ветер, с гулом набегали волны прибоя, и я, будто окутанный покровом глубокой отрешённости, пребывал в странном состоянии духа. На крайней точке мыса, упиравшейся в море, гудели на ветру кроны сосен и заросли тростника. Упёршись покрепче в поросшую травой землю я поднял ружьё и прицелился в сторону моря. Водная гладь была окутана тьмой, и я сам не мог бы сказать, кого собираюсь там подстрелить. «Вот так Юкибэ хочет кого-нибудь убить в знак протеста против всей общественной системы», — сказал мне суровый внутренний голос. Может быть, она сейчас как раз бродит по ночному городу — ищет какого-то врага, чтобы его убить. Счастливая она, Юкибэ. У неё, по крайней мере, есть определённый враг, с которым надо сражаться. А вот я? ума не приложу, во что мне стрелять. Прикусив губу, я нажал курок, целясь куда-то во мрак.

Отдачи я почти не почувствовал. В то же мгновенье тьму разорвала яркая вспышка. Во что же я стрелял? Может быть, в его отвислое брюшко? Или в её прекрасное лицо? Или в ту светловолосую девчушку, что встретил сегодня на пляже? А может быть, в себя самого?

В ту ночь во сне я убил Её.

Она была совершенно голая. Труп её был очень красив. Во сне выходило так, что я должен был её застрелить. Из её белой груди лилась алая кровь. Когда она упала замертво, меня охватил восторженный экстаз.

Когда я проснулся, в груди ещё трепетал отзвук того блаженства. Я заметил, что все трусы у меня мокрые: во сне случилась поллюция. Обычно я в таком случае сразу же вскакиваю и иду мыться, но тут, прикрывая глаза от бивших в окно солнечных лучей, ещё некоторое время лежал и, как вол, тупо пытался осмыслить этот сон.

Почему мне такое приснилось? Я стал вспоминать, что говорится на эту тему в прочитанном когда-то «Толковании сновидений» Фрейда. Однако толком припомнить ничего так и не смог, да и вообще я был не уверен, что это всё можно так запросто объяснить. Единственное, что я отчётливо понимал: в реальной жизни я в Неё стрелять не буду. Я просто не могу в Неё стрелять из ружья или что-то там ещё в этом роде. Если даже она выйдет за того типа замуж, я уж только его пристрелю.

И всё-таки почему же во сне я её застрелил? И почему испытал от этого такое блаженство? Наверное, где-то в глубине души у меня всё же таится смутное желание ею овладеть. Придя к этой мысли, я в смятении присел на постели. Сразу же появилось неприятное ощущение от мокрых трусов, и я поспешно обтёрся лежавшим рядом полотенцем. Потом натянул плавки и отправился на пляж. Хотелось сделать себе больно.

Я думал, что на берегу никого не будет, но этот тип уже стоял там в картинной позе, одетый в трикотажную майку и просторные пляжные штаны ниже колен.

— Доброе утро! — приветливо улыбнулся он мне. — Собираешься поплавать с утра пораньше?

— А что, нельзя? — грубовато ответил я.

Он только изменившимся голосом выдохнул «Во как!..», будто свалял дурака.

— Ты что, не с той ноги встал?.. Или я тебе так не нравлюсь?

— А чего это я должен любить сочинителя каких-то романов?

— Вон оно что! Так это, значит, ты был…

— О чём это вы?

— Ты ведь зашвырнул мою книжку в море? Её тут как раз к берегу прибило. Ну, я особо не сержусь. Для писателя это почётно, если его книгу бросают в море или сжигают.

— Неужели?

— Я бы хотел с тобой серьёзно поговорить. Только будешь ли ты меня слушать?

— Нет! — отрезал я и пошёл к воде. Серьёзно поговорить? Какой ещё у него ко мне серьёзный разговор? Может, хочет сказать, чтобы не баловался с ружьём? Или, может, что-то вроде: «Ты только и знаешь, что плаваешь тут. А надо заниматься днём и ночью, в университет готовиться!» Что он, возомнил себя моим отцом? Вот ведь мерзкий тип!

Я сосредоточился и прыгнул в воду головой вперёд. Вода была холоднее, чем вчера, но мне такая холодина нравилась.

— Эй! — громко крикнул он мне с берега. — Смотри не заплывай слишком далеко!

Словно доказывая, что буду делать всё наоборот, я продолжал плыть всё дальше и дальше. Я же молодой! Не старичок какой-нибудь, как этот тип. Могу, если надо, легко проплыть туда и обратно километров десять. Доплыв до оконечности мыса, я набрал воздуха и глубоко нырнул.

Здесь море, выцветшее и полинявшее на поверхности, растерявшее летнее буйство красок, возвращало себе изначальную синеву. То был мир синевы. Прозрачная синева окутывала моё тело. Все звуки вокруг исчезли, угасли. Передо мной бесшумно шевелились мои собственные руки. Это было здорово! Я стал погружаться ещё глубже. Однако, отдавшись переполнявшему меня восторгу, я начисто забыл о том, что море может быть ещё и жестоким. Мои руки и ноги вдруг сковало слоем ледяной воды. Зашумело в ушах, конечности будто окаменели и отказывались повиноваться.

Я не знал, что делать. С трудом всплыв на поверхность, я повернулся лицом к берегу и стал громко звать на помощь. Этот тип, стоявший на пляже, посмотрел в мою сторону. Глотая воду и захлёбываясь, я снова и снова кричал ему: «Помогите!»

Он должен был меня услышать. Он сделал несколько шагов, но остановился. Потом, к моему удивлению, повернулся спиной. Ну да, он решил бросить меня на произвол судьбы: пусть тонет! Но ведь он же меня…

5

Проваливаясь в беспросветный мрак, я потерял сознание. Когда очнулся, то обнаружил, что лежу в собственной постели. Зачем-то меня укрыли несколькими одеялами. Уже придя в себя, я чувствовал, как меня колотит дрожь.

Я поднял глаза и увидел над собой её бледное лицо. То, что она сейчас здесь стоит, представлялось мне большей загадкой, чем моё чудесное спасение.