Ни у меня, ни у Вацлава Яновича ничего не получалось. Тогда бутылку брал Женя – ему было лет десять-одиннадцать, – тыкал в морду щенка бутылку с соской, и тот начинал, нервно дрожа, высасывать ее. Потом мы поняли, что и этого им мало, тогда я начала готовить манную кашу. Стали кормить по два щеночка, остальных в это время запирали. Какой они устраивали концерт в ожидании кормежки! Щенки залезали в миску всеми четырьмя лапами, что было вокруг – трудно себе вообразить. И конечно, совсем потрясающее зрелище было, когда Вацлав Янович выводил всю свору на прогулку. Впереди шел хозяин, справа совершенно ленивая, как будто абсолютно не заинтересованная в этом выводке, трусила Гера, и эти восемь щенят топ-топ-топ… Со всего двора собирался народ поглазеть. Всех восьмерых мы выкормили и раздали, хотя расставаться было ужасно тяжело.
Однажды Вацлав Янович, уходя в театр, сказал, что придет какой-то дядя за щенком, тогда их еще оставалось четыре или пять. В назначенное время раздается звонок, я подхожу к двери, открываю. Стоит этакий Ноздрев, огромного роста, улыбается в тридцать три зуба: «Это дом Дворжецких?» Дом – это было сильно сказано. Мы переехали в квартиру, в которой до нас жил заведующий музыкальной частью театра. Холостяк, квартира совсем неухоженная, хотя дому всего года два, и когда я впервые вошла, то сказала: «Ребята, это вообще не квартира, это декорация». Ну, ничего, обжились, и я полюбила эту квартиру, с ней связано много интересного и дорогого.
Итак, гость прошел в комнату, я посадила его за стол, положила перед ним справку, родословную, он сел, подпер щеку рукой и стал читать. Справка была на одном листочке. Читает, читает. Я думаю: что он вычитывает? Поднял на меня глаза, внимательно так посмотрел и спросил: «Сталин где?» Я говорю: «Что, что?» Он, абсолютно меня игнорируя, снова стал читать. Прошло какое-то время, и он опять меня спрашивает: «Сталин где?»
– Вы меня простите, но я не понимаю, о чем вы выговорите! – У нас в доме – и вдруг разговор о Сталине.
Он молчит, как не слышит. Тогда я громче:
– Вы меня извините, но я не понимаю о чем вы меня спрашиваете.
Он, опять не отвечая, уставился на справку.
– А-а-а… это ж с другого колена!
– Я ничего не понимаю, объясните, пожалуйста!
Он, уже миролюбиво:
– Ну чего ж ты не понимаешь? Эту породу привез в Москву Василий Сталин! А эта справка с другого колена.
Вот такой был эпизод.
Нам невероятно повезло в Горьком, прежде всего потому, что обрели здесь очень хороших друзей. Однажды, это было, наверное, на второй год нашего пребывания в городе, Вацлав Янович сказал: «Мы должны обязательно познакомиться с удивительным человеком».
– С кем познакомиться? Что случилось?
– Я был на лекции искусствоведа Юлия Иосифовича Волчека и в полном потрясении от эрудиции, от личности этого человека. Я очень хочу, чтобы мы с ним познакомились.
К этому времени я уже работала режиссером-постановщиком в ТЮЗе, ставила пьесу по повести Тендрякова «Чудотворная», была знакома с Лазарем Шерешевским, поэтом. Он вместе с Анной Кузнецовой инсценировал повесть и принес к нам в театр. Шерешевский нас и познакомил с Волчеками. Сложился замечательный кружок российской интеллигенции. Это были искусствоведы Волчек, Фих, Берта Соломоновна Маранц – превосходная пианистка, ученые, физики, математики, биологи, конструктор Юра Соколов, его жена Лена, журналистка, биолог Саша Зевеке и его жена Тамара – красавица и умница, чета Неймарков, режиссер Табачников с женой, Идой Богдановой.
Душой всего собрания была жена Юлия Иосифовича Волчека – Ирина Сидорова, отличный редактор, человек удивительной красоты, и внешней и внутренней. Ирина Великолепная – называл ее Вацлав Янович. Необыкновенно добрый, мудрый, прекрасный человек, мы с ней дружим до сих пор. Этих людей интересовало всё, что происходило в мире. Собирались за чаем, за обедом, за праздничными столами, но это было не просто времяпрепровождение. Среди нас были люди, которые не могли не поделиться тем, что открыто, прочитано, узнано, и это обязывало всех не дремать, а активно жить и узнавать постоянно что-то новое, интересное. Меня всегда страшно огорчает, когда приходят гости и начинается разговор только о бытовых, малозначительных вещах, лишь о том, кто на кого как посмотрел и что сказал. Этого совсем не было в нашей среде.
Когда мы получили трехкомнатную квартиру, было всеобщее ликование: значит, есть чуть большая площадь для того, чтобы встретиться и поговорить. И всё, что я видела в Москве, Ленинграде, всё, что мы успевали почерпнуть, бывая где-то на гастролях, – всё это неслось в общее собрание, собрание друзей, которые в тяжелую минуту всегда оказывались рядом. Это тесное дружеское общение свойственно больше провинциальным городам. Духовное, интеллектуальное обогащение сейчас вызывает ностальгическое ощущение, потому что иных уж нет, а те далече. Остались считанные друзья, очень близкие, очень дорогие, но их становится все меньше, а жизнь – все суетнее. Своим студентам мне хочется и в этом смысле что-то передать, привить любовь к общению с людьми, умение ценить это. Дороже быть ничего не может. Как говорила моя мама: «Нет ничего лучше, чем большой накрытый стол, за которым собираются родные и друзья».
При всех своих увлечениях, при всех своих заботах, а их всегда было очень много, Вацлав Янович любил дружеские встречи, общение, всегда ощущал себя лидером. Внимание к друзьям ему было очень свойственно, и мы многим обязаны нашим друзьям по Нижнем Новгороду.
В этот круг входили многие приезжавшие из Москвы замечательные актеры, чтецы, такие, как Сергей Юрский, Тоня Кузнецова, гастролеры-музыканты. Таким образом нить, связывавшая нас с тем, что творилось в столицах, никогда не прерывалась, мы не ощущали себя бедными, ограниченными провинциалами. И до сих пор я следую этому принципу жизни – как можно больше общаться с друзьями.
У Вацлава Яновича еще до нашей встречи было двое детей: Владик, родившийся в 1939 году, и дочь Татьяна родилась в 1946-м, а через много лет появился наш общий – Женя. Только Женя рос в нормальной семье, где были папа, мама, определенные устои и традиции. С Владиком наши отношения сложились еще в Омске, потом нас сроднила совместная жизнь в Саратове. Мы очень дружили, просто любили друг друга, он называл меня «родная мачеха», всегда был откровенен и доверчив. Я с Владиком очень тесно, дружески общалась с пятидесятого года, но ни разу не слышала от него ни малейшего желания стать актером. Когда он вернулся с Сахалина в Омск, помню, он сказал: «Вот открылась студия, и я подумал – а почему бы мне не попробовать?» Заниматься фельдшерским делом ему стало неинтересно, хотелось резко поменять свою жизнь, и он поступил в эту студию при Омском ТЮЗе. Совершенно неожиданно для всех в двадцать шесть лет пошел учиться актерскому мастерству, никогда до того не проявляя к этому интереса. Руководил этой студией талантливый человек, Владимир Соколов, с которым я потом познакомилась. Закончил Владик студию обычно, без особенных взлетов, и взяли его в театр драмы, потому что он был Дворжецкий да еще с такими внешними хорошими данными. В театре он сыграл несколько эпизодических ролей и никаких открытий совершить не успел.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});