валун и огляделся. Величественные горы Сыли можно было разглядеть на северо-востоке, с такого расстояния они казались серо-зеленой туманной громадой. Если идти на север, пока горы не окажутся по правую руку, есть шанс наткнуться на упомянутые в свитке руины.
Во всяком случае, других вариантов нет, и пустыня слишком велика, чтобы в ней бродить наугад.
Шен спрыгнул, скатал свиток, сунул его за пазуху и пошел в выбранном направлении.
* * *
— Не лучше ли было оставить госпожу Иль’Лин в обители или отправить домой? — спросил осторожно Цзюрен.
Ильян обернулся через плечо. Лин шла позади, то и дело отвлекаясь. Путь их лежал через разнотравные луга, где произрастало множество полезных растений. Ильян и сам задержался ради редчайших корней морочника и на последнем привале чистил их под непроницаемым взглядом прославленного Дзянсина.
Как-то так получилось, что из обители Сыли они вышли втроем, да так втроем и пошли. На второй день путешествия, когда они едва не столкнулись с толпой больных и озлобленных оборванцев, Ильян решил, что в компании знаменитого воина ему куда спокойнее.
— Лин податься некуда. Мать ее, прислужница в доме, скончалась от жестоких побоев. Отцу — Юэ Сану — она была не нужна. Старик едва не продал ее в бордель. Так что я — ее единственный родственник.
Ильян предпочитал не думать, что родство это продлится недолго. Но голова его закружилась предательски, в глазах потемнело, а боль грубо стиснула сердце. Цзюрен пришел на помощь.
— Сделаем привал.
Ильян медитировал, пока Лин и Дзянсин собирали хворост, разжигали костер и вполголоса спорили, что готовить первым: лекарство или горячее питье. Старая техника уже не помогала, никак не выходило отрешаться от боли и восстановить дыхание, и потому Ильян вскоре открыл глаза и принял с благодарным кивком и чай, и лекарство.
Цзюрен сел рядом.
— Завтра мы доберемся наконец до границы пустыни, и что дальше? У нас нет карты.
— Ее и в монастыре не было, — напомнил Ильян. — И мы можем только надеяться, что библиотекарь все правильно запомнил. «Идти на северо-запад через древний, мертвый, оставленный город и спросить у четырех столбов, как достичь процветания».
— Шарада, — проворчал Цзюрен. Подобно всем воинам, он предпочитал, очевидно, четкие и ясные указания.
— Тот иероглиф, который мне показал этот «Лю Сан»… — Ильян начертил в пыли дюжину черт. — Если он, конечно, не ошибся, не выглядел он образованным человеоком. Но если этот иероглиф начертан правильно, то это в самом деле «Процветание». Мне он попадался только в очень старых книгах по медицине. Второе его значение — «Вечность», и тогда он еще может читаться как «Райя».
— Странное слово, — робко заметила Лин. С появлением Цзюрена она держалась скромно, в разговоры почти не вступала и только бросала на мужчину взгляды, которые Ильяну очень не нравились. — Иностранное?
— Вероятно, — кивнул Ильян. — Это может быть название того города, и тогда инструкция выглядит чуть четче: четыре столба укажут путь к Процветанию.
— Но где начинать поиски? Где эта руина?
— Юг пустыни изучен вдоль и поперек, — проговорил Цзюрен задумчиво. — Там очень сухо, и нет и следа жилья. На севере — горы, а о них ни слова… Полагаю, если мы войдем где-то здесь, недалеко от Сыли, то рано или поздно наткнемся на руины. Темнеет…
Он посмотрел на Ильяна, борющегося с ознобом под двумя халатами.
— Заночуем здесь, а завтра выйдем пораньше. Нужно еще пополнить запасы воды.
Ночь прошла спокойно, хотя издалека и доносились крики, лязг металла и, кажется, даже треск огня. Словно проходила мимо призрачная армия. На следующий день, двигаясь на запад мимо темной и мрачной заброшенной Башни, остатков давно разрушенного монастыря, они наткнулись на пепелище, оставшееся от в круг поставленных повозок. Над сухой степью, сменившей разнотравье, висел тяжелый и густой запах гари и сожженной плоти.
Лин прикрыла лицо рукавом.
— Если мор не прекратится, будет только хуже, — предупредил ее Ильян.
Ему было семнадцать, когда разразилась смута на юге. Там требовались лекари, и Ильян отправился к границе, где свирепствовали кочевники, мятежники и чума. И до сих пор еще иногда сожалел об этом своем решении.
— Нам лучше бы поостеречься, — сказал Цзюрен, и рука его легла на рукоять меча.
Здесь, на этом пепелище, Ильян вновь искренне порадовался, что с ними путешествует прославленный фехтовальщик.
Спустя два с небольшим часа они наконец добрались до края пустыни. Зрелище было странное, словно мир, и так уже иссохший и истощенный, вдруг закончился, и потянулись вдаль, до самого горизонта, безжизненные пески. Ильян много где бывал, но вот в пустыне не доводилось, и не очень-то и хотелось.
Следующий час они потратили, проверяя и собирая вещи. Пока Ильян с Лин раскладывали по бумажным сверткам снадобья, которые могли пригодиться в пустыне, и пополняли запасы воды, Цзюрен сходил на охоту и подстрелил полдюжины жирных диких куриц — их тут было великое множество. Птицу приготовили в собственном жиру с травами, такой провизии должно было хватить на несколько дней.
На наивный вопрос Лин, что же вообще можно найти в пустыне съедобного, и что они будут есть, когда курица закончится, Цзюрен ответил невозмутимо:
— Змей.
— Если они хороши на настойки и притирки, — утешил девушку Ильян, — то и в пищу сойдут.
Лин отнюдь не выглядела после этих слов успокоенной, но промолчала.
Переночевали в последнюю ночь у костра, слушая, как ветер шелестит в высокой траве, а наутро вступили наконец в Северо-Западную пустыню.
* * *
Эту часть пустыни нельзя было назвать совсем уж безжизненной. Здесь попадались растения, а значит, была и вода. Далеко на юге, где Цзюрену доводилось сражаться когда-то, найти можно только песок, камни и мертвецов. Впрочем, путешествие это все равно нельзя было назвать легкой прогулкой. Ноги вязли в песке, от которого поднимался мучительный жар. Солнце припекало, и постоянно хотелось пить. И приходилось напоминать себе, что воду нужно экономить. Ильян упрямо кутался в свои халаты, больше напоминающие шубы. Точно так же мерзла все время Ин-Ин, и это наводило на дурные мысли. Впрочем, лекарю Цзюрен верил на слово.
Цзюрен все эти дни гнал сами мысли о жене прочь. Они не помогали. Невозможно спокойно и уверенно делать свое дело, когда сердце все время замирает от тревоги. Но сейчас заняться было особенно нечем, они шли в выбранном направлении, не спеша, в не такие уж большие промежутки, когда солнце не пекло их головы и ночные ветры не выстуживали до костей, потому что берегли силы, и времени на размышления было предостаточно.
Когда они встретились, Цзюрен был еще очень молод. Он только что вернулся из военного похода — первого значимого в своей жизни — только что получил от повелителя милости, почетное