И вот он сейчас везет Машеньку в церковь, где ждет ее жених. Везет венчаться свою любимую дочь, а сам понять не может, отчего так бледно ее лицо, отчего она вроде бы и не радостна. Может, раздумала? Кто их разберет, девок нынешних? Они все такие, ну уж таки не Дидоны!..
А вот будет смеху, ежели Марья в церкви вдруг скажет: не хочу-де за Львова, не стану венчаться с ним, передумала!
Дьяков мысленно перекрестился: Господи помилуй, ну уж этого он не переживет, точно не переживет! Да пусть Машка попробует зауросить! Он ее своими руками под венец потащит! Пинками, а выдаст за Львова!
Для венчания выбрали церковь в Ревеле, где жил граф Стейнбок и его жена Екатерина. В их огромном доме решено было устроить свадебный пир. Однако по категорическому настоянию жениха и невесты на венчании должно было присутствовать лишь самое малое количество народу, не более десяти человек самых близких родственников и друзей.
Сначала Алексей Афанасьевич ничего против этого не имел, однако сейчас ему во всем виделось недоброе…
Когда карета с невестою и ее отцом въехала на церковный двор, Дьякова поразили вытянутые лица собравшихся. Жена, прибывшая загодя, была явно не в себе и то и дело промокала платочком глаза. У дочек и сына Николая лица были такие, словно никто из них не знал толком, смеяться или плакать. Только Александра Алексеевна, жена Капниста, улыбалась и задорно поглядывала на мужа.
Василий Васильевич Капнист заторопился к тестю. От него не отставал и Львов, и Дьяков услышал, как Маша глубоко вздохнула при виде озабоченного жениха.
«Ой, что сейчас будет…» – обреченно подумал обер-прокурор, сердце которого вдруг сжалось от недоброго предчувствия.
– Не сказала еще? – прошептал Львов, целуя руку невесте и исподтишка заглядывая в ее прекрасные голубые глаза.
Она покачала головой, шепнула дрожащими губами:
– Не осмелилась. Вы уж с Васенькой сами скажите.
– Батюшка, – сухо кашлянув, проговорил Капнист. – Мне следует вас осведомить…
– Нет, погоди, Василий, друг, лучше я! – Львов решительно шагнул вперед. – Простите великодушно, сударь, Алексей Афанасьевич, но… но обстоятельства так складываются, что мы с Машенькою ныне повенчаны быть не можем. И никогда уже не сможем. Никак…
Санкт-Петербург, 1779 год
– Батюшка, – робко сказала Маша, – вы все говорите, Николай-де Александрович человек легкомысленный, а он по службе семимильными шагами продвигается. К нашему посольству в Испании причислен…
– Ну и пускай едет в свою Испанию! – фыркнул Дьяков. – Самое ему там место!
Маша опустила глаза. Сашенька и ее жених Василий Васильевич Капнист переглянулись, но промолчали, ни словом не поперечились.
– Опаздываем, господа хорошие! – сказал Дьяков, весьма довольный таким послушанием. – Ведь не к кому-нибудь на бал званы, а к самому Безбородко! Негоже опаздывать к министрам. А мне еще по пути надобно в Сенат заглянуть…
– Да вы поезжайте по своим делам, сударь, – сказал Капнист. – А я Сашеньку с Машенькой сам на бал доставлю, в своих санях. Там с вами и встретимся.
– Хорошее дело! – обрадовался Дьяков тому, что не придется всю дорогу смотреть в обиженные глаза дочери, и укатил.
Лишь только за ним закрылась дверь, как молодые лица оживились, словно по волшебству.
– Ну, скорее! – велел Капнист. – Нам еще Свечина по пути забрать.
Сашенька схватила сестру за руку и повлекла к лестнице.
Разместились в санях.
– В Галерную гавань! – велел Капнист вознице и подмигнул.
Тот улыбнулся в ответ и разобрал вожжи.
Покатили.
– Третьеводни, – вдруг сказала Сашенька с самым невинным видом, – у Пономаревых видела список новых стихов:
Мне и воздух грудь стесняет.Вид утех стесняет дух.И приятных песен слухТяготит, не утешает.Мне несносен целый свет –Машеньки со мною нет…
– Хорошие стихи, – солидно произнес Капнист. – А кто автор?
– Имени автора не называли! – Тут Сашенька не удержалась и хихикнула.
– А Львовинька меня в Испанию звал – тайно венчаться… – промолвила Маша.
– Зачем так далеко? – отозвался Капнист.
За поворотом линии маялся Свечин, общий приятель Львова и Капниста. Завидев подъезжающих, просиял, замахал руками, вскочил в сани, сестрицам ручки расцеловал, Капниста хлопнул по плечу, ну а вознице, конечно, подмигнул.
Подкатили к маленькой церквушке в Галерной гавани.
У крыльца топтался… Львов.
Засиял, кинулся к саням, подал руку Маше, но не утерпел, выдернул ее из саней, прижал к себе…
Сашенька хихикнула, Капнист деликатно отвел глаза.
– Непорядок, – солидно сказал Свечин. – Невесту вести к алтарю – дело посаженого отца. Мое, стало быть! А ты, Николаша, иди, иди, ты нас в церкви встречать должен.
Львов, бросив пылкий взгляд в Машины испуганные глаза, ринулся в церковь. Спустя некоторое время чинно, медленно прошли две пары: Свечин с Машей и Капнист с Сашенькой. В церкви уже ждали священник и брат Львова, Федор, который и стал шафером у жениха. Венец над Машей держал Капнист.
Новобрачные обменялись кольцами, которые надеть на пальцы было невозможно: и Маша, и Львов будут носить их до поры до времени на шее, рядом с крестильными крестами.
– Ну вот, – пробормотал Капнист, пожимая руку счастливому другу. – А вы говорите – в Испанию бежать! Небось и на Руси церкви не перевелись. А ты пишешь: «Машеньки со мною нет…» Вот она, с тобой теперь.
«С тобой», да не совсем: муж и жена поцеловались… и разъехались. Львов с братом и Свечиным – к нему на квартиру в Почтовом ведомстве, ну а Капнист с сестрами, одна из которых пока еще оставалась Дьяковой, а другая теперь уже стала Львовой, поспешили к дому Безбородко.
На крыльце, словно нарочно, столкнулись с Дьяковым.
– Что столь долго-то?! – удивился он.
Сашенька так и вцепилась в руку сестры. Ой, что будет! Однако Маша была совершенно спокойна:
– Простите, батюшка. Веер отыскать не могла, вот и задержались.
– А, ну-ну… – пробормотал Дьяков и вошел в дом.
Капнист обернулся к вознице и подмигнул на прощанье.
Тайну сего венчания участники его хранили свято – не год и не два, а четыре года!
Никто из людей посторонних и помыслить не мог, отчего блестящая красавица Мария Дьякова дает от ворот поворот одному жениху за другим. Открыла она правду только человеку, который истинно сходил по ней с ума – так же, как она сходила с ума по Николаю Львову. Имя этого человека было – Иван Хемницер…