Несмотря на все, моя семья с радостью встретила меня. Все плакали и улыбались, мать взяла меня в свои руки, восклицала, как я вырос, затем угощала меня белешом, перемячами и чак-чаком так, что я думал, взорвусь. Отец благословил меня, угостил кумысом и слушал мои рассказы о моих делах. В конце он сказал лишь: «Бог благословит тебя. Возможно, необходимо, чтобы ты уехал». Разумеется, я тогда не думал, что мы все видимся в последний раз в жизни. Хотел бы вспомнить больше, но не могу. Прошли три дня, затем отец запряг фургон, тот же фургон наших путешествий, и доставил меня на железнодорожную станцию вне Орска. В то время другая часть моей семьи не провожала меня. Правда, путешествие туда и обратно было долгим, но отсутствие моей матери, братьев и сестер опечалило меня немного больше, чем дома старых казаков, указывающих, как сильно разошлись наши дороги. На станции отец благословил меня на дорогу. Впервые, однако, он не дал мне своего последнего совета. Может быть, он подумал, что я уже перерос его.
Скоро после возвращения в Оренбург, все мои сомнения в связи с Ново-Орском были скоро позабыты. Я был слишком взволнован, слишком отвлечен с думами о скором путешествии в новые страны, с отъездом в Ташкент. С упаковкой моих вещей не было никаких проблем. Все, что я имел, уместилось в деревянном «чемодане» со сменными рубашками и нижним бельем. С группой из двадцати человек мы везли с собой общий чайник.
Великое путешествие в новый мир началось теплым утром августа 1921 года. Для меня оно было роскошным мероприятием и впервые я ехал в пассажирском вагоне. Наше купе было «жестким», с деревянными сиденьями и койками над восемью пассажирами, однако, для меня оно было чудесным. И хотя наш поезд никогда не шел со скоростью, больше чем 50–60 км в час, он был наиболее скорым из всех, на которых я ездил до этого. Я боролся за место у окна, чтобы чувствовать ветер, дующий на мое лицо и мои волосы.
Два дня пересечения великих степей Казахстана мне теперь показались унылыми. Для семнадцатилетнего парня, однако, каждая остановка, каждая станция были новыми и интригующими событиями. Даже перед тем, как тормоза переставали скрипеть, мы выскакивали на станции, чтобы посмотреть, задавать вопросы, покупать жареную курицу или баранину, хлеб, пирожное или горячую воду для нашего чайника у крестьян, которые обычно толпами приходили в эти места, пока советизация не отставила их от этого бизнеса.
На почти полпути мы увидели берега Арала, мое первое в жизни море. В конце третьего дня мы уже наблюдали вдали к юго-востоку, на самом горизонте, покрытые снегом вершины тянь-шанского хребта. Это были первые увиденные мною вечные снежные горы. Столь много первых впечатлений за короткое время. На утро четвертого дня мы увидели ташкентскую долину, блестящую со своими огромными зелеными полями и садами в цветах радуги юга. Что за радость и чудеса после блеклости и однотонности степей!
Воздух был чистым и свежим, наполненным ароматом фруктовых деревьев и цветов. Повсюду висели гроздья винограда, и бежала вода вдоль многочисленных арыков или в редкие хавузы. Мы вступали в страну хлопка, фруктов, шелка, лучшего в мире каракуля. Мы вступали в сердце русской Центральной Азии. Пораженный ее богатствами, я сказал и всегда скажу: «Привет тебе солнечный Узбекистан».
На ташкентской станции нас встретили представители народного комиссариата образования, которые повезли нас на конной повозке в старую часть города под названием Шейхан-Тавур, к сожалению, уже разрушенного коммунистами. По пути мы проехали через новый или русский квартал, который нам показался наиболее прекрасным городом с красивыми магазинами и зданиями, широкими улицами с высокими тополями и канавами по обе стороны, по которой текла чистая вода. По сравнению с этим городом наш Оренбург, которого мы считали значительным местом, выглядел лишь как обыкновенная деревня. Также по сравнению со скудостью в хлебе и других товарах на севере, вызванных революцией, Ташкент смотрелся как рай. Изобилие ломилось во фруктовых палатках, столько можно было покупать. Национализация еще не достигла юга.
Было очевидно, что новый город был запроектирован для русских хозяев, которые завоевали регион в 1865 году. Сравнительно, Шейхан-Тавур, хотя и цветистый, был достойным сожаления местом, оставленным таким, каким он был в седьмом веке, для первоначальных хозяев, узбеков. Старый квартал не имел электричества. Его улицы были кривыми, узкими, непроходимыми во многих местах для современного движения транспорта. Дома были из дерна или из глинобитного кирпича с плоскими крышами и выглядели с улицы безоконными. Тот факт, что мы прибыли сюда после полудня месяца Рамадан, мусульманского месяца воздержания от восхода до заката солнца, не улучшил наше впечатление. Когда нас доставили в наши квартиры в медресе около мечети, улицы были пусты, магазины закрыты.
На закате, однако, спокойствие завершилось с грохотом пушек, что означал конец воздержания этого дня и ухода из публики. Магазины и лавки открылись, торговцы зазывали покупателей. Море людей ринулось на улицы, чтобы потратить ночь для еды, разговоров, покупок, прогулок. Появились мужчины на конях, верблюдах и ослах, многие в одежде из местностей, о которых я не знал. Эти одежды исчезли под советским правлением.
Поскольку узбеки являются очень набожными, наша группа также не выходила в наружу до заката солнца. Даже если нам говорили, что религия есть опиум, нам было сказано, чтобы мы вели себя правильно и не оскорбляли обычаи местного населения. Мы также прогуливались и глазели по сторонам. Мы также сидели в чайхане, попивая зеленый чай под журчанье воды, бегущей по арыкам. Впервые мы увидели и попробовали много вкусных вещей. Здесь были абрикосы, груши, вишни, арбузы, дыни с белой, ароматной, сочной мякотью. Здесь были узбекские кулинарные услады, вкусные пилаус и шишкабобы. В течение краткого времени мы полюбили южный образ жизни. Несмотря на удовольствие, мы испытали также впервые большой дискомфорт. Мы, привыкшие к жестоким зимам и холодным ночам, даже в знойное лето, имели трудности со сном в жаркие ночи Ташкента до тех пор, пока не аклимитазировались.
Однако, мы не надолго задержались в этом конгломерате человечества среди многих мечетей, минаретов и закрытых базаров. Ташкент оказался лишь одним из нескольких пересадочных станций. В течение нескольких дней после нашего прибытия нас опять погрузили на поезд, идущий в Самарканд. Мы проехали через узкие вершины с темными, массивными скалами, возвышающихся с каждой стороны, затем ворвались в плодородную долину реки Зеравшан, означающего золотопад. Его поток был наполнен мощными ледниками Кухистанских гор, чьи вершины возвышаются над Самаркандом с востока. Этот город Тамерлана, о котором мы слышали много раз от наших семей, который был сделан центром искусств, наук и поэзии внуком Тамерлана, Улуг-беком, оказался для нас полным разочарованием. Взятый русскими в 1868 году, он был лишь еще одним русским городом. Правда, Регистан, просторный майдан или площадь и большие здания вокруг него, все еще были здесь. Там была и гробница Тамерлана, у которой мы постояли в молчании, была не способна увести нас в прошлое, поскольку уже ничего не осталось от него. Разочаровавшись, мы побродили по остальной части города, посещая магазины, полные свежими и сушеными фруктами, ярким текстилем, мехами, коврами, все еще находящиеся в частных руках. Узбекистан тогда не был Советской республикой. Он даже не был Социалистической республикой, а был просто народной республикой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});