Читать интересную книгу Император открывает глаза - Дмитрий Колосов

Из золота выплавили кубок и чашу, из которых император пил и ел. У-ди уверял, что это укрепит его силы. Может, оно так и было, но особого прилива сил царь тогда не почувствовал.

Оставалось последнее средство – испить эликсир бусычжияо. И дело теперь было за малым – добраться до горы Пэнлай, что плавала в море Ланье, и принять из рук небожителей чашу с драгоценным питьем. Но путь к заветной горе преграждали царства, вот уже семь поколений враждебные Цинь. Ни одно из них не пропустило бы Ин Чжэна через свои земли. И выход был один – война.

Для этой войны Ин Чжэн собрал войско, равного которому еще не знала Тянься. Он облачил шицзу в блестящие латы и вооружил их арбалетами-дахуанами, стрела из которых пробивала самый прочный доспех. Он отказался от неуклюжих колесниц и создал полки из всадников, вооруженных и сражающихся по образцу северных варваров. Ни одна армия не могла противостоять бронированным ратям царства Цинь.

Год из года циньцы шли на восток, подобно шелковичному червю объедая цветение вражеских царств. Пылали города и села, обагренные кровью мечи выкашивали посевы, длинные секиры-мао с хрустом вгрызались в стволы яблонь и вишен, злые руки забрасывали падалью и землей колодцы. На пепелищах оставались лежать горы трупов. Сколько? Кто их считал! Но известно, что число казненных порой исчислялось сотнями тысяч.

Все это длилось целых двадцать пять лет. Ровно четверть века понадобилось на то, чтоб источить корни враждебных древ и повалить их одно за другим на опаленную солнцем землю.

Год из года Ин Чжэн содрогался от мысли, что не успеет опередить смерть, что она настигнет его раньше того дня, как он увидит гору Пэнлай. Мысль точила циньского царя, иссушая душу и источая тело. От рождения не отличавшийся крепким здоровьем, он страдал от многих болезней: все сильнее болела грудь, ныли колени, покалывало в правом боку. Все чаще приходилось прибегать к чудодейственным средствам, изготавливаемым фанши, что поддерживали силы, а потом вновь ослабляли тело. Ин Чжэну стали сниться кошмары. Он кричал по ночам, а пред тем, как улечься в постель, клал под подушку меч, ибо боялся нежданной Смерти.

И, наконец, все было кончено. Путь к бессмертию был открыт. Император мог смеяться над Смертью. Мог…

Позади послышался негромкий кашель. Ши-хуан обернулся. Чжао Гао, его правая рука, отвесил поклон. Нефритовые шарики на колпаке евнуха глухо ударились друг о друга. Император чуть дернул головой, что означало высшую степень благоволения.

– Все готово, Бися.

Ши-хуан вновь кивнул. Поддерживая левой рукой полу широкого халата, украшенного златотканными изображениями диковинных животных, император направился в тронную залу, где уже ждали близкие к нему люди, первые сановники государства.

Тронная зала была невелика, как бы невелик и сам дворец Циняньгун, который вряд ли бы произвел впечатление на путешественника, повидавшего хоромы царей Ассирии, Вавилона и Парсы, тиранов Сиракуз и Галикарнаса, владык Сирии и Египта. Дворец представлял собой довольно просторное и вместе с тем безыскусное строение, по форме почти правильный квадрат, сооруженное по большей части из дерева, а также из мягкого камня, крытое черепицей. Едва ли не добрую половину его занимала тронная зала, чьи своды поддерживали двенадцать колонн, отделанных серебром и нефритом. Эти колонны, пожалуй, были единственным, на чем задерживался взор. Нет, такой дворец был явно недостоин владыки Тянься. Повелитель Поднебесной нуждался в новом, величественном и роскошном жилище, подобающем его положению.

Сейчас тронная зала была полна людей. Здесь собралось несколько сот гуандай и хоу высших ранга. Тесной толпой сгрудившиеся перед троном, они при появлении Ши-хуана дружно пали на колени, приветствуя своего повелителя. Император неторопливо прошел мимо распростершихся ниц людей, поднялся на двенадцатиступенчатое возвышение, на котором стоял трон и опустился на расшитое шелком сиденье. На него дохнуло дымком возженных на треножниках благовоний. Ши-хуан поморщился: ароматы южных трав напоминали страшный запах тлена.

Но он совладал с собой и кивнул ставшему справа Чжао Гао. Евнух хлопнул в ладоши, давая понять, что можно встать. Придворные поднялись с колен.

Ши Хуан изобразил милостивую улыбку, неестественно натянутую на хищном нервном лице. Затем он заговорил, и голос его был хрипл, словно карканье ворона. Криво дрогнула щека, рот исторгнул орлиный клекот.

– Мы рады сообщить нашим слугам добрую весть. Отныне больше не существует ни Чу, ни Ци, ни Янь, ни Чжао, ни Хань, ни Вэй![11] Отныне есть только Цинь. Отныне есть единый народ, единое государство, единый правитель. Настала эпоха нашего величия, эпоха Хэй-ди! Радуйтесь, люди Цинь!

Шквал восторженных криков перекрыл последние слова повелителя Поднебесной.

Льстецы ликовали. Чжао Гао улыбался. Цинь Ши-хуан собирался отправиться к морю Ланье. Китай вступал в эпоху невиданного расцвета…

1.5

Острова близ Иллирии издревле пользовались дурной славой. Еще во времена Кипсела в адриатических бухтах обустроились пираты, дерзкие молодцы, дикие обличьем и сердцем. На легких суденышках – человек по полсотни на каждом – эти молодцы охотились за неосторожно приблизившимися к живописным берегам купцами. Едва лишь коринфский или тарентийский навигатор начинал подумывать о том, чтобы причалить к суше и набрать воды, как из-за какого-нибудь ничтожного островка без имени и прозвания выскакивали узкобортные лодки, набитые уродливыми, истошно вопящими людьми. И нужно было что есть сил налегать на весла, ибо в противном случае можно было расстаться не только с кораблем и грузом, но и с собственной шкурой. И бледный, как мел, триерарх что есть мочи кричал келевсту, чтобы тот подстегнул фебиов. И матросы карабкались на мачту, дабы попытаться поймать слабый ветер, а немногочисленные воины спешили к бортам. И благодарение богам, если они вмешаются! Если Посейдон ударит быстрой волной или Зевс пошлет на подмогу стремительного Эола. А если нет, то запоют стрелы и ударят мечи о мечи. И сотня лихих головушек отправится на корм местным крабам, и ни купцу, ни его спутникам больше не увидеть родных очагов, жен и детей. Дурные места. Дурные! Но изобильные и прекрасные. И потому-то тянуло сюда человека. Тянуло с давних пор…

Тянет и сейчас. Особенно с тех пор, как железная калига Римских легионов придавила Апеннины. Кому-то это пришлось не по вкусу. Но, как верно замечено, что плохо одним – хорошо Для других. Пришедшее на берега Италии успокоение оживило торговлю. Все чаше эллинские, македонские, а то и сирийские купцы заходили в ласкающие взор воды Адриатики. Все чаще появлялись здесь и римские корабли. А значит, есть добыча у пирата!

Иллирийские корсары, дикие обликом и сердцем, заслуживают отдельной книги. В нашей же истории они лишь эпизод, ибо пришло время других героев, но эпизод занимательный. Звезда иллирийцев взошла во времена, когда погрязли в хаосе междоусобиц и войн Македония и Эпир, равно претендовавшие на власть на Адриатике. Увлекшимся битьем горшков соседям было не до теплого моря, и иллирийцы воспользовались этим. Как-то незаметно, не за день и не за два, они покинули укромные гавани и вышли на морские просторы. Но вышли не за тем, чтоб торговать. Почтенное занятие торговлей иллирийцы недолюбливали по той простой причине, что торговать им было нечем, благо имели они лишь самый хлеб насущный, да еще немного рыбки и винца к этому хлебу. Но и вкусно покушать, и славно одеться иллирийцы, как и все прочие обитатели мира любили. Потому-то они и открыли охоту сначала на одинокие корабли, потом на морские караваны, а потом и на прибрежные города.

Неблагородное, скажете, дело?

Еще как благородное! Сам Одиссей, некогда правивший неподалеку, на Итаке, не брезговал добычей с морского разбоя. Сам Одиссей, исчезнувший в никуда.

А сколько иных имен, прославленных словесами Гомера иль старика Геродота! Геракл, Ахиллес, Аякс – едва ли кто считал неприличным опасное ремесло волка морей. А Поликрат, оспаривавший счастье у самих бессмертных богов! Так, что ни говорите, обитатели Средиземноморья, именовавшегося в те времена Ойкуменой, не видели в пиратском промысле ничего постыдного, хотя и не считали его почетным, как во времена Моргана или Дрейка. Они просто считали это занятие ремеслом и соответственно к сему ремеслу относились – как к работе, дающей хлеб и вино, чрезмерным морализаторством себя не отягощая. Никто, ни один – ни египтянин с финикийцем, ни грек или сириец, ни обитатель богом затерянной на задворках мира Иллирии…

Афон, достойный вождь иллирийцев и первейший из местных пиратов, объединил собратьев по ремеслу и превратил морской разбой в доходный промысел. Начал сей достойный искатель приключений вполне скромно – с ограбления купцов, да разорения эпирских и греческих берегов. Но аппетиты росли, как росла и уверенность в силе пиратской ватаги. Очень скоро Афон ощутил силу, чтобы заявить о себе во всю иллирийскую глотку. Не имея особых пристрастий ни к македонянам, ни к этолийцам, ни к ахеянам, Афон избирал врага и друга, руководствуясь прагматичными соображениями. Тот, кто платил, становился другом, у кого не было денег на то, чтобы стать тем, кто платит, становился врагом. А так как вожделенное злато есть предмет непостоянный и преходящий, враги и друзья Агрона частенько менялись местами. В общем, все было правильно, все было хорошо. Ну а закончил свой жизненный путь пират Афон просто блестяще, избежав и меча, и креста, и даже яда от лучших друзей. За македонские деньги он пришел на помощь жителям Медиона, терпевшим разорение от гнусных этолийцев, вчерашних друзей и сегодняшних врагов Афона. Он приступил к Медиону, еще не зная, что будет делать. И тут вдруг совершенно случайно узнал – многие большие удачи свершаются благодаря этому самому «совершенно случайно»! – что его враги, бестолковые и самоуверенные, назначили назавтра выборы фрурарха города, ими еще не захваченного.