Читать интересную книгу Семь писем о лете - Дмитрий Вересов

– По-моему, похож, – сказала гримерша заглянувшей в комнату Галине.

– Ах, милочка, не то слово, сходство разительное! – Галина экспансивно чмокнула гримершу в щечку и обратилась ко мне: – Встаньте, походите, обвыкнитесь… Заодно вот, подучите. Ваша роль.

Она вручила мне листочек бумаги с крупно распечатанным текстом, судя по которому, ничего сверхъестественного от меня не требовалось. Моему герою (ну не моему, конечно, а знаменитого артиста Юрия Алексеевича, чью фамилию я так и не умудрился запомнить) предстояло с сурово-озабоченным видом прошагать по коридору, командным голосом рявкнуть высыпавшему туда народу «Продолжайте работать!», потом некто Леонид набрасывает мне на плечи шинель, и мы выходим из кадра. Второй раз я появляюсь во дворе перед зданием и в сопровождении того же Леонида направляюсь к машине. Он раскрывает передо мной дверцу, и тут из дверей выбегает персонаж, обозначенный в сценарии как «Ирина», и кричит: «Викентий Павлович, вернитесь, вам звонят из райкома партии!» – на что я отвечаю: «Передайте, что я уехал на президиум», сажусь в машину, и мы трогаемся с места.

Свой небогатый текст я доучивал и отчасти репетировал уже в коридоре – в гримерку набилось человек пять артистов, и меня оттуда попросили. Рядом молча курил мужчина лет сорока пяти, одетый, как и я, в офицерскую форму послевоенного образца, с грубоватым, но выразительным, как принято говорить волевым, лицом типичного положительного героя советских фильмов. Мне он напомнил одновременно и Евгения Урбанского, и Леонида Быкова. Мимо проходили, а чаще пробегали всевозможные люди, не обращая на нас никакого внимания. Впрочем, одна высокая старуха с красиво уложенными седыми кудрями, мимоходом взглянув на меня, вдруг резко притормозила, посмотрела еще раз, уже пристально, и направилась было в мою сторону, но ее остановил громкий женский голос:

– Лялечка! На площадку!

Она тут же вернулась на прежний курс, пронзительно глянув на меня уже через плечо.

– Ничего себе Лялечка! – обернулся я к соседу. – Да ей уж поди лет восемьдесят!

Вообще-то, у меня нет обыкновения вот так запросто, по-свойски, обращаться к совершенно незнакомым людям. Но то ли располагающая внешность этого человека, то ли его мундир с капитанскими погонами (сам-то я, вживаясь в роль, начал ощущать себя полковником), то ли общность нашей сегодняшней работы невольно развязали мне язык.

Сосед широко улыбнулся.

– Семьдесят восемь, – уточнил он. – А вообще, эта Лялечка – что надо Лялечка! Королева эпизода, живая легенда «Ленфильма».

– А отчего же это она на меня так странно отреагировала? Должно быть, перепутала с этим… ну, кого я сегодня заменяю?

– Чурило? Да бросьте, они у Гетмана на «Поляков, телегу» семь лет вместе отмучились, можно сказать породнились, она с Юрием Алексеевичем через день по скайпу общается… Хотя… может, заинтересовалась, какого такого заместителя подобрала ему наша курица.

– В смысле Галина Бланк?

– Она самая. Хоть бы фамилию поменяла, что ли, – натуру-то все одно не изменишь…

Мы дружно усмехнулись – и в этот самый момент чертом из табакерки на нас выскочила запыхавшаяся Галина.

– Платон, вот вы где! На площадку, срочно! – Собеседник мой резко встал и бросил едва начатую сигарету в урну. Галина ткнула пальцем в моем направлении: – Андрей, вас тоже касается.

Съемка первого эпизода прошла для меня в каком-то умственном тумане, в памяти остался лишь страх – не зафиксировала бы бесстрастная, но чуткая камера нервическую дрожь в коленях, не потекли бы поверх гримерской пудры предательские ручейки пота, не сохранились бы в окончательном варианте те истерично-визгливые интонации, с которыми я выкрикнул единственную свою реплику… Однако крестный путь от команды «начали!» до команды «стоп, снято!» был дважды пройден без заминок и остановок, от «крупняков» режиссер и оператор по понятным причинам отказались, и вот уже я обнаружил себя на лавочке у входа – обессиленного, судорожно заглатывающего воздух открытым ртом.

– С почином! – Рядом со мной присел Платон, по сценарию он и был тем самым Леонидом, сопровождавшим меня по коридору.

– Спасибо на добром слове, Платон, – ответил я после тяжкого вздоха. – Кстати, впервые в жизни встречаю тезку своего отца.

– Даже так? – Он посмотрел на меня с интересом. – Получается, вы Андрей Платонович.

– Именно. Пользуясь случаем, представлюсь по полной программе: Андрей Платонович Афанасьев, в прошлом главный специалист Геодезического управления, ныне – пенсионер, а с этого дня еще и актер-пересменщик… Что это там Раневская говорила про плевок в вечность?

– Да бросьте вы, Андрей Платонович, у вас классно получилось, ни одна собака не отличит… Между прочим, вон там чай с бутербродами дают. Не желаете?

– А успеем?

– Да они еще долго переставляться будут… Вы сидите, сидите, я принесу…

Чай был выпит, бутерброды доедены, а во дворе все еще колдовали с фасадом, прикрывая современные вывески и рекламы досками и тряпками, таскали приборы, вызванивали запропавшую где-то в дороге «игровую» машину ЗИС-110. Доносились громкие призывы администратора поторопиться и стенания оператора, что уходит свет.

– Да-а, – протянул Платон, – похоже, в обозримом будущем нас в кадр не позовут… Андрей, простите, позвольте задать один странный вопрос. Можете не отвечать, если не хотите, просто для меня это важно… Ваш отец – он кем был?

– В смысле – по профессии? Военный, на момент моего рождения – уже отставной, служил на каком-то заводе не то кадровиком, не то военпредом…

– Воевал?

– Да. Впрочем, как и все его поколение. Прошел всю войну, дослужился до полковника – я потом еще его папаху таскал! – демобилизовался в сорок восьмом, и его подселили в нашу квартиру, в выморочную комнату. Так они и познакомились, родители. Он был старше мамы на тринадцать лет… А потом родители разошлись, и он уехал куда-то в Казахстан. Я, честно говоря, его и не помню почти, мне тогда лет пять было, не больше.

– Вообще-то в пять лет память цепкая. Я вот до сих пор всех мальчишек со двора по именам помню, даже дворничиху, которая нас гоняла.

– Так это все и я прекрасно помню, да и многое другое. А вот отца… Знаете, есть такие люди, которые умеют быть незаметными, как бы отсутствуют, даже находясь рядом. Отец был из таких – молчун, одиночка, крайне скупой на проявления чувств. В этом они с матерью были похожи…

Отчего-то я не испытывал ни малейшей неловкости, откровенничая с этим малознакомым человеком. Наоборот, мне было приятно заинтересованное внимание, читавшееся в его лице. Да и кому теперь могла повредить моя откровенность?

– Умел быть незаметным… – с каким-то напряжением проговорил Платон. – А вы не в курсе, в каких он войсках служил?

– Мама как-то не очень любила говорить о нем, но однажды обмолвилась, что он имел отношение к контрразведке. Особист, может и смершевец.

– Н-К-В-Д… – четко, по буквам проговорил Платон, словно обращаясь сам к себе.

– Разве это теперь имеет значение?

– Для меня – имеет! Хотите знать, почему? – Я кивнул. – Тогда слушайте!

Невероятную историю, рассказанную мне Платоном, я начал записывать в тот же вечер и закончил через неделю. В отличие от моего премудрого соседушки никакой я не писатель, так что прошу: не судите строго…

* * *

Второй режиссер похлопал в ладоши, привлекая внимание находящихся на площадке.

– Все, кто заняты в сценах 32, 34, 38 и… и… – Он сверился со сценарием, – 40 и 41 свободны до восьми часов. До восьми! – Он посмотрел на часы. – То есть у вас четыре часа свободного времени… Так, где бригадир массовки?! Юля, соберите ваших людей на лестнице…

Платон поискал глазами ассистента по актерам. Вернее, ассистентку, девушку по имени Анжела, худенькую, невысокую, с длинноватым носиком, светлыми прямыми волосами до ключиц и голубыми глазами за линзами очков в тонкой металлической оправе. В группе её звали Белоснежкой. Анжела сидела, сгорбившись, на пластмассовом стуле и, подложив под бумагу папку, что-то писала на коленке. Платон поставил недопитый чай на буфетный столик и направился к ней. «Интересно, почему последние десять лет ассистенток по актерам непременно зовут Анжелами, Анжеликами, Дианами или Снежанами, а если подвернется Галина – то обязательно Бланк», – как-то не в контексте ситуации подумалось ему.

Белоснежка подняла на него глаза.

– А, Платон Сергеевич, да вы отдохните, ваши сцены переносятся на вечер…

– Я слышал, Макс объявил. Анжела, я живу в полутора кварталах отсюда, четыре часа до восьми, если можно, я дойду до дома… вернее доеду…

– Конечно, Платон Сергеевич, только телефон держите рядом, если что, я позвоню. Текст у вас есть?

– Да, вот он.

Платон улыбнулся и, вынув из кармана шинели свернутый в трубочку сценарий, показал девушке.