Михалков — человек эстетический, к этим запросам чуток, драматургию угадывает. Его утвердили на роль. И он играет.
Слабость моей позиции в том, что я не понимаю — действительно не понимаю, — кем и как установлен этот закон, назначающий одних на хорошие, а других на плохие роли. Я вижу только, что главной трагедией России является именно несоответствие актёра и роли (отсюда огромная популярность Гамлета в наших палестинах).
У нас и репрессируют против воли, и геройствуют спустя рукава, и какой уж, казалось бы, путчист из покойного Янаева?! Видимо, такой же, как реформатор из Медведева. Но ничего не поделаешь: написано «входит» — значит, входит.
Поэт, реформатор, палач. Роли одни и те же, типология мгновенно узнаётся, и если Ходорковский типологически соответствует Тухачевскому, о чём автору этих строк приходилось писать неоднократно, то Михалков всё больше — и даже внешне — воплощает собою Демьяна Бедного. Подчёркиваю: Демьян Бедный был человек неглупый и, возможно, даже образованней Тухачевского. Книги собирал. Словом владел недурно. Но вёл себя неприлично — отлично это сознавая. Значит, зачем-то так было нужно: история в России тасует людей, не сообразуясь с их наклонностями.
Манифест Михалкова нужен только потому, что на его фоне манифест Ходорковского выглядит ослепительно. Он бы и без него выглядел, но с ним соблюдена парность — важный драматургический закон.
Бессмысленно спрашивать, «а почему Никита Михалков именно сейчас…». Он сам не знает. Но он идеальный актёр — а потому вышел со своим монологом вовремя. Так, парой, они и войдут в историю переломного для русских судеб 2010-го года. Нужно оттенить отвагу и самостоятельность верноподданностью и компилятивностью. Надо синхронно показать, как благотворны (даже для сложного, неоднозначного, жёсткого человека) оппозиционные взгляды — и как губительна верноподданность и сверхлояльность даже для большого и бесспорного таланта.
Этот текст, замечу, получился у меня несколько более личным, нежели я предполагал. Потому что приходится отвечать на вопрос: а сам-то я? Какова моя роль или, по крайней мере, каково амплуа, к которому я стремлюсь?
Отвечаю: всё моё здесь поведение (кроме собственно сочинительства, в котором я не властен) диктуется единственной стратегической целью, единственным лейтмотивом, позволяющим объяснить все мои эскапады: я не хочу вписываться тут ни в одну нишу. Этот спектакль настолько мне не нравится, что я не хочу играть в нём ни одну роль — и всё делаю для того, чтобы ломать любое амплуа. Потому что я знаю, что сохранить лицо в этом спектакле невозможно.
Сохранение лица интересует меня больше, чем смысл всей этой хорошо написанной, плохо сыгранной, безобразно однообразной пьесы.
Это единственный манифест, который я осмеливаюсь предложить почтеннейшей публике.
3 ноября 2010 года
Это я
Думаю, истинным протагонистом Киры Муратовой в фильме «Два в одном» является не актер, не режиссер, не декоратор и вообще никто из героев первой новеллы, равно как и ни одна из героинь второй. Только о безумце-эротомане, которого сыграл Богдан Ступка, Кира Муратова могла бы сказать, как Флобер о г-же Бовари: «Это я». Общего много: абсолютный артистизм, обаяние, жестокость, иррациональность поведения, и главное… Но об этом позже.
«Никто из вас не выйдет отсюда, пока я не кончу», — предупреждает герой Ступки своих пленниц, заперев громадную квартиру на ключ. И пока Муратова не кончит рассказывать свои две истории, никто из нас, зрителей, даже ругаясь про себя, даже краснея за любимого мастера, тоже не выйдет из зала. Держать она умеет.
Можно нагнать густейшего туману, маскируя полную несоотносимость и несвязанность обеих новелл, а также совершенную искусственность их объединения в одно произведение, и тем не менее понятно, что все внутренние рифмы здесь натянуты, искусственны и зачастую придуманы интерпретаторами: картина отчетливо распадается на две половины, и ничто, кроме истерии, ее в итоге не цементирует.
Истерия налицо, — в этом фильме может произойти решительно все что угодно. Дегенерат — рабочий сцены в исполнении Александра Баширова — может зашибить, а может и пощадить издевающегося над ним декоратора. А может и живьем его сожрать, очень запросто. При таком градусе истерики можно расцеловать, искусать, надрать уши — вопроса о художественной логике не возникнет, эта логика уже давно осталась где-то за гранью экрана. Тот факт, что актер повесился на сцене, не вызывает ни сострадания, ни тоски, ни даже черной издевки, — сюжетная условность, не более.
Болевой порог Киры Муратовой (и ее постоянного зрителя, наверное) так давно и безнадежно превышен, что сделать больнее не в силах уже ничто. Правда, не совсем понятно, о каком искусстве после этого может идти речь. А вот примерно о таком: чрезвычайно крикливом и алогичном. Я и до фильма «Два в одном» понял, что жизнь — это повесть, которую пересказал дурак: в ней много слов и страсти, нет лишь смысла. Об этом еще Макбет догадался. Если хотите, жизнь — монолог Гамлета, прочитанный Башировым в роли дегенерата. Или трамвай, который ведет пьяненькая Рената Литвинова с бутылью шампани в одной руке и бутербродом с икрой в другой. У меня нет никаких иллюзий насчет водителя, пассажиров и конечной точки этого трамвая. Но в кино я хожу не за подтверждением худших своих опасений.
Богдан Ступка умудрился сделать чудо — вдохнуть жизнь в новеллу Ренаты Литвиновой «Ждать женщину». В силу гигантского личного обаяния он сумел так сыграть стареющего самца, что мучительное стилистическое упражнение ожило. И вдруг стало понятно что-то главное про Муратову — про то, как человек и режиссер (масштаб того и другого сомнений не вызывает) утратил способность любить, чувствовать, сочувствовать, но не утратил желания заниматься главным делом своей жизни. В случае величайшего Мужчины — это похоть и желание затащить на свою черную постель Идеальную Женщину, в случае Муратовой — это кино. Без любви и смысла, конечно, уже не очень получается, но хочется-то по-прежнему, ведь жить как-то иначе еще хуже. С этим трагическим ощущением и остается зритель самого крикливого, стилистически виртуозного и бессмысленного муратовского фильма. Кажется, высказывание получилось чуть более личным и автобиографичным, чем хотел автор. Впрочем, откуда мы знаем, чего автор на самом деле хотел?
№ 33/34, апрель 2008 года
«Сеансу» отвечают…
Сюжеты и герои. Влияние на массовое сознание
Считаете ли Вы, что сюжеты и герои модных фильмов (как в своё время героиня «Интердевочки») могут сегодня реально повлиять на общественное сознание и стать объектом для подражания? Стали ли таковыми герои «Брата», «Бригады»? (если возможно, назовите другие примеры). Несут ли авторы фильмов ответственность за это влияние?
— Стереотипы создает хорошее кино. В «Чапаева» играли потому, что это было мощно и заразительно. Дело не в материале, а в отсутствии фильмов такой силы, чтобы героям хотелось подражать. Заразна только серьезная болезнь, заразительна только могучая эмоция, а в кого из современных героев можно хотя бы влюбиться?
Сюжеты и герои. Реальные события как основа для фильма
Какие реальные события, на Ваш взгляд, могут или должны стать основой кинофильмов (в т. ч. события последних пяти лет)?
— Путч 1993 года и его подавление. Матери, едущие в Чечню выкупать сыновей (уже сняли, но лучше бы не снимали). Раскол общества на ужасных демократов и отвратительных почвенников. Региональные выборы с их красным, голубым, черным, серо-буро-малиновым пиаром. Беслан, о котором когда-нибудь будет снят очень сильный фильм. Дубровка. Череда отъездов за границу и соответственно разлучений: почти все, кого я любил, уехали, а оставшиеся жалеют о своем решении. Чукотская эпопея Абрамовича. Да все просится в кино — но это опять-таки потребует гротеска, точности, беспощадности. А я не уверен, что кто-то сегодня способен посмотреть на эту реальность с должной мерой отстраненности и с той точностью, которая покупается только ненавистью.
Сюжеты и герои. Цензура политкорректности
Существует ли, на Ваш взгляд, в современном российском кинематографе, «цензура политкорректности»?
— Наверное. Нельзя называть вещи своими именами. В семидесятые все понимали, что происходит, и молчали об этом. Теперь тоже молчат, но не потому, что политкорректность, а потому, что не понимают. Если же открытым текстом сказать, что Россия ходит по кругу и не может из него выпрыгнуть, — придется отвечать на корневые вопросы и смотреть на себя слишком нелицеприятно. Этого мы себе позволить не можем — или не хотим.