Позднее, почти через полтора года, Верещагина вновь возвращается к этой теме, которая стала постоянным предметом их бесед:
«Я часто спорю с Елизаветой Алексеевной – слышать не хочет, чтоб Миша при ней женился. Любить будет жену – говорит, что это ее измучит, и – не хочу, чтоб он при жизни моей женился» (письмо от 21–22 марта/2–3 апр. 1840 г., л. 4 об.)81.
Помимо этого письма, в другом, написанном чуть ранее, Е.А. Верещагина сообщала:
Нашей почтенной Ели[завете] Алексеевне сокрушенье – все думает, что Мишу женят, все ловят. Он ездил в каруселе с Карамзиными. Но это не К[атенька] Суш[кова]. Эта компания ловят или богатых, или чиновных, а Миша для них беден. Что такое 20 тысяч его доходу? Здесь толкуют: сто тысяч – мало, говорят, petite fortune. А старуха сокрушается, боится beau monde» (там же, л. 1)82.
Собственно, это все, на чем основывается предположение о диком собственническом поведении Е.А. Арсеньевой. Если посмотреть на другие письма Е.А. Верещагиной, то без труда можно отметить в них язвительность, необъективность и даже… личную заинтересованность:
8/20 декабря 1838 г. Е.А. Верещагина получила известие о рождении внучки Лизаньки. Тотчас же послали сообщить всем родственникам и прежде всего Е.А. Арсеньевой. Лермонтов и его бабушка оказываются среди первых, кто разделяет ее радость. Весь вечер и весь следующий день Е.А. Верещагина принимала поздравления. Рассказывая о них, она не забывала упомянуть: «Миша Лермонтов, как узнал, сказал, что будет дожидаться, не женится» (письмо от 14/26 дек. 1838 г., л. 2)83.
Т.е. дожидаться времени, когда можно будет жениться на внучке Е.А. Верещагиной. Кроме писем последней, других свидетельств о том, что Арсеньева не хотела отношений внука с женщинами, нет.
Были ли сказаны бабушкой Лермонтова подобные слова («не хочу, чтоб он при жизни моей женился»)? Если да, то при каких обстоятельствах, в каком контексте? Кто начинал подобные разговоры? Была ли реальная невеста или гипотетическая? Не может ли быть так, что Елизавета Алексеевна, пригубив чарочку, доверительно, как на исповеди, поведала близкой родственнице о борьбе со своим чувством гипертрофированной любви? Религиозная Арсеньева понимала, что такая любовь нарушает заповедь «не сотвори себе кумира», и боролась со своей натурой, о чем, кстати, сама говорила в приводимом уже нами ранее письме к П.А. Крюковой84. Е.А. Арсеньева радовалась успехам внука не только в учебе и творчестве: «…я рада, что он любит по балам ездить…»85, – сообщала она тому же адресату. М.Н. Логинов (родственник Елизаветы Алексеевны по линии Арсеньевых) писал о ней:
Она была женщина чрезвычайно замечательная по уму и любезности. Я знал ее лично и часто видал у матушки, которой она по мужу была родня. Не знаю почти никого, кто бы пользовался таким общим уважением и любовью, как Елизавета Алексеевна. Что это была за веселость, что за снисходительность! Даже молодежь с ней не скучала, несмотря на ее преклонные лета86.
И еще один момент: представьте, что Лермонтов действительно надумал жениться. Слабо верится, что его кто-нибудь мог бы остановить. В любом случае история не сохранила доказательств того, что Е.А. Арсеньева каким-либо образом препятствовала личной жизни внука. Это факт.
Исследователи еще часто упрекают Елизавету Алексеевну в лукавстве: дескать, года себе специально прибавила и называла себя старухой, чтобы внуку блага выпрашивать. Как видно из письма Верещагиной, окружающие сами звали Елизавету Алексеевну старухой; да и вообще в то время женщина за 45 считалась за старуху. Это факт. Года прибавила… А не прибавила ли она себе года после смерти мужа, с той целью чтобы обезопасить себя от нового замужества? Почему бы и нет? Заметим, что современники вспоминают, что Елизавета Алексеевна постоянно одевалась в темную одежду…
Сохранилось единственное письмо Елизаветы Алексеевны, адресованное Михаилу Юрьевичу. Поэтому приведем письмо полностью:
Милый любезный друг Мишенька. Конечно, мне грустно, что долго тебя не увижу, но, видя из письма твоего привязанность твою ко мне, я плакала от благодарности к богу, после двадцати пяти лет страдания любовию своею и хорошим поведением ты заживляешь раны моего сердца. Что делать, богу так угодно, но бог умилосердится надо мной и тебя отпустят, меня беспокоит, что ты без денег, я с десятого сентября всякой час тебя ждала, 12 октября получила письмо твое, что тебя не отпускают, целую неделю надо было почты ждать, посылаю теперь тебе, мой милый друг, тысячу четыреста рублей ассигнациями да писала к брату Афанасию, чтоб он тебе послал две тысячи рублей, надеюсь на милость божию, что нонешний год порядочный доход получим, но теперь еще никаких цен нет на хлеб, а задаром жалко продать хлеб, невестка Марья Александровна была у меня и сама предложила написать к Афанасию, и ты, верно, через неделю получишь от него две тысячи, еще мы теперь не устроились. Я в Москве была нездорова, оттого долго там и прожила, долго ехала, слаба еще была и домой приехала 25 июля, а в сентябре ждала тебя, моего друга, и до смерти мне грустно, что ты нуждаешься в деньгах, я к тебе буду посылать всякие три месяца по две тысячи по пятьсот рублей, а всякой месяц хуже слишком по малу, а может иной месяц мундир надо сшить, я долго к тебе не писала, мой друг, всякой час ждала тебя, но не беспокойся обо мне, я здорова; береги свое здоровье, мой милой, ты здоров, весел, хорошо себя ведешь, и я счастлива и истинно, мой друг, забываю все горести и со слезами благодарю бога, что он на старости послал в тебе мне утешения, лошадей тройку тебе купила и говорят, как птицы летят, они одной породы с буланой и цвет одинакой, только черный ремень на спине и черные гривы, забыла, как их называют, домашних лошадей шесть, выбирай любых, пара темно-гнедых, пара светло-гнедых и пара серых, но здесь никто не умеет выезжать лошадей, у Матюшки силы нет. Никанорка объезжает купленных лошадей, но я боюсь, что нехорошо их приездит, лучше думаю тебе и Митьку кучера взять. Можно до Москвы в седейки его отправить дни за четыре до твоего отъезда, ежели ты своих вятских продашь, и сундучок с мундирами и с бельем с ним можно отправить, впрочем как ты сам лучше придумаешь, тебе уже 21 год, Катерина Аркадьевна переезжает в Москву, то в Средниково тебе не нужно заезжать, да ты после меня ни разу не писал к Афанасию Алексеичу, через письма родство и дружба сохраняется, он друг был твоей матери и любит тебя как родного племянника, да к Марье Акимовне и