собеседника, пока картотека в голове все еще продолжала работать.
— Не ошибаетесь, — ответила трубка, — чем могу оказаться полезен для вас? — в интонации угадывался искренний интерес, нежели вежливое и праздное любопытство.
Прежде, чем я успел ответить на вопрос, прозвучавший в телефоне, пролистывания архива в голове завершилось ничем. Личность собеседника осталось неопознанной, не смотря на тот вопиющий факт, что я уже слышал его голос. Раньше со мной такого не случалось: голос — лицо, лицо — голос, так было всегда, вплоть до этого момента, из чего следовал резонный вывод — я слышал, но не видел своего собеседника. Оставив это вопрос на потом, я продолжил беседу по телефону.
— Вас беспокоит капитан Федотов из следственных органов, сможете уделить мне немного свободного времени? — я умышленно не стал называть аббревиатуру организации, не всегда это действует на руку. Бывает и такое, что эти грозные согласные буквы ввергают собеседника в состояние шока, а в шоковом состоянии подозреваемые не редко признают вину, даже если они ни в чем не виновны, свидетели же и вовсе, впадают в ступор и начинают молчать, а я рассчитываю на помощь этого человека. Конечно, если соколов в нем не ошибся, и Семенихин мог действительно чем-то помочь.
— Да-да, — снова ответил профессор, — я внимательно слушаю вас!
— Вашу визитку мне передал мой коллега, Вадим Соколов, если вы такого помните.
— Вадим Леонидович, конечно-конечно, — оживился голос на том конце.
А вот дальше нужно взвешивать каждое слово, которое я собирался произнести. Я по-прежнему не имею представления о том, кто такой этот уважаемый, но неизвестный профессор и кому он может передать наш разговор, а ведь речь идет о тайнах следствия, которые не успели просочиться в печать.
— Мы расследуем одно преступление, — по существу, но уклончиво начал я, — на месте трагедии был обнаружен загадочный символ, — красочно, как только смог, я постарался объяснить этот неопознанный таинственный символ. — А днем ранее, я был на месте несчастного случая, — говоря это, я вспомнил про Хорька, печенкой чувствую, что он доставит нам еще неприятности, — и там обнаружился в точности такой же знак, только гораздо меньшего размера.
— Позвольте догадаюсь, — отозвался профессор, в его голосе больше не слышалась жизнерадостность, теперь в нем сквозили усталость и печаль, — вы допускаете, что в преступлениях замешана секта сатанистов и полагаете, что я по описанию символа могу ее запросто назвать?
Честно говоря, я и сам не понимал до конца, что ожидаю услышать от этого человека, поэтому мой ответ прозвучал неопределенно, — я надеялся, что вы сможете мне помочь.
— Будьте добры, господин Федотов, представьтесь, пожалуйста, по имен-отчеству. Я человек старых взглядов и мне неудобно беседовать с незнакомым человеком, обращаясь к нему по званию, или только по фамилии.
— Федотов Сергей Петрович, — коротко ответил я.
— Очень приятно, Сергей Петрович, вот, так уже удобней говорить. Итак, уважаемый Сергей Петрович, ваше описание таинственного символа мне говорит о многом и ни о чем! Этот ваш треугольник, нарисованный внутри круга, да вдобавок и надписи, которые вы не смогли прочитать… Ну разве можно помочь в расследовании, обладая таким скудным набором данных? Это может быть все, что угодно, начиная от пентаграммы и заканчивая бессмысленной ерундой. Мне необходимо увидеть этот символ своими глазами, прежде, чем я смогу о нем хоть что-то сказать. И вот еще, Сергей Петрович, если вы действительно хотите, чтобы я вам помог, мне необходимо услышать все детали преступления. вы меня понимаете? Все! Где и при каких обстоятельствах это случилось, есть ли жертвы и каково их число.
И впервые за всю карьеру в следственных органах, я передал закрытую информацию незнакомому собеседнику, не утаив ничего. Я поведал о странном телефонном звонке, после которого профессор Бороздкин, странным образом и без видимой причины, решил свести счеты с жизнью, рассказал все подробности о массовом буйстве в метро, унесшим жизни пятерых человек. Когда я говорил про парня в обносках, предположительно, наркомана, мои кулаки непроизвольно сжались. Пусть он и не наставлял дуло пистолета на модную блондинку, и не он размозжил череп молодому патрульному, но интуиция подсказывала, что во всем случившемся виноват непосредственно и только он. Даже не смотря на то обстоятельство, что никаких прямых доказательств его виновности на данный момент у меня нет.
— Голос камеры наблюдения не записывают, — профессор скорее ответил, чем задал вопрос, — ну… может быть, это к лучшему, мало ли… Итак, Сергей Петрович, мне необходимо увидеть этот символ своими глазами, и очень желательно увидеть место трагедии. Да-да, я понимаю, что это закрытая информация, но она сможет пролить свет на некоторые вопросы, которых, полагаю, у вас сейчас, хоть отбавляй.
— Я вышлю вам фотографию на мессенджер, — предложил я.
— Я человек старомодных традиций, — осторожно начал Михаил Александрович, — будет гораздо удобней, если вы отправите фотографию по электронной почте, она указан в моей визитке.
Глава 10
Я повесил трубку, пообещав профессору, что так и поступлю, взвешивая в уме, как далеко зашел этот мир: электронная почта и старомодных взглядов. И в этот момент телефон в моей руке неожиданно зазвонил. Почувствовав в пальцах виброзвонок, прежде чем мои уши уловили мелодию, я едва не выронил дорогой аппарат.
— Слушаю, Михаил Александрович, — ответил я в трубку, уверенный, что мне перезванивает профессор Семенихин, но в трубке говорил всего лишь Вадим.
— Сергей Петрович, я нашел этих девочек!
И снова это — по имени, отчеству, — значит Соколов напал на след.
— Где ты, Вадик, я уже выезжаю? — я рывком поднялся на ноги, ища на стуле свою куртку и не обнаружив ее там, полез в шкаф, где без собой надобности пылился служебный китель с погонами, используемый только для визитов «на верх».
— В клинической больнице, записывай адрес, Чугунная сорок шесть.
Через полчаса я уже был на месте, выскакивая в рубашке под моросящий дождь. Соколов встретил меня в вестибюле и показывая охраннику одно удостоверение на нас двоих, проводил меня в сторону лифта.
— Дарья на верху, беседует с мамой, — на ходу пояснил Вадим.
— А что случилось, почему и как она в больницу попала? — этот вопрос преследовал меня на всем протяжении пути от Пушкинской до Чугунной.
— Ее подруга избила, — понизив голос, отвечает Вадим.
Вот те раз, хотя я и предполагал нечто подобное, но упорно отгонял эту мысль от себя. Ладно, все вопросы я приберегу на потом, чтобы лично задать их девушке-подростку.
— А состояние как? С ней беседовать можно? — на всякий случай уточняю я.
— Ну… — начинает мяться Соколов, ему всегда неловко отвечать на подобные вопросы,