Вскоре, однако, волна настолько усилилась, что удары ее стали чувствоваться уже и на лодке, и хотя она и продолжала довольно хорошо держать свой курс, тем не менее такие толчки были опасны для верхней ее надстройки, поэтому я решил погрузиться на такую глубину, где волна была уже бессильной против нас. Для этого пришлось уйти под воду вместе с перископом, только изредка показывая его на поверхности для необходимой ориентировки, и поддерживать курс по глубомеру и жироскопу{10}, который пришлось пустить в ход взамен обыкновенного компаса. Действие этого последнего при погружении лодки становится очень неправильным на том основании, что магнитная стрелка под водой теряет свои свойства.
Один раз, когда я всплыл на поверхность, чтобы через иллюминаторы рубки проверить свой курс, волна с такой безумной силой ударила в лодку, что почти вся команда попадала с своих мест, и я едва удержался в своей рубке, а сама лодка так затряслась в какой-то ужасной судороге, что мне показалось, что вот-вот она не выдержит и разлетится по частям... Поэтому я быстро поторопился снова нырнуть туда, где было поспокойнее.
Однако долго идти в такой неприятной обстановке было невозможно, нужно было подумать и о чем-нибудь другом, к тому же аккумуляторная батарея у меня была и без того уже довольно сильно разряжена. К счастью, невдалеке находилась бухта, хотя сейчас и открытая для ветра, но не особенно глубокая и с хорошим песчаным грунтом, куда, при желании, и можно было укрыться от непогоды.
Так и сделал - взял курс на эту бухту; когда находился посредине ее на глубине около 18 сажен, остановил машину, почему тотчас вынырнул на поверхность, но вслед за этим немедленно прибавил плавучесть, отчего камнем полетел на дно...
После страшного на поверхности шума и рева волн, на дне нас сразу окружила такая мертвая, гробовая тишина, такая тьма, что даже нам, уже привычным к таким резким переменам, стало как-то жутко. Но все-таки такое сидение на дне я предпочитал пребыванию на любом корабле на поверхности в такую дикую погоду.
Быстро, однако, человек осваивается со всякой обстановкой; несмотря на глубину в 18 сажен, мой экипаж скоро забыл, что он на дне моря, и почувствовал такую потребность в еде, что не было никакой уже возможности удержаться от соблазна пустить в ход электрическую кухню, и вскоре все мы с большим аппетитом принялись за свои пайки...
Был уже седьмой час вечера, когда я стал подумывать и о подъеме на поверхность, так как оставаться на ночь на такой довольно изрядной глубине, и притом на дне, не представлялось особенно соблазнительным, становиться же на подводный якорь тоже не хотелось.
Едва только успел и отдать распоряжения о приготовлении к подъему на поверхность, как вдруг из командирской рубки с бледным, страшным лицом не появился, а буквально выбросился мой боцман, который за минуту до этого влез туда, чтобы опробовать там все приборы. Лицо его выражало такое изумление, такой немой ужас, что у меня чуть не подкосились ноги, я почувствовал, что быстро теряю остатки самообладания.
"Там что-то..."- едва расслышал я его слова; больше ничего он не в состоянии был произнести и только каким-то резким, отчаянным движением указал наверх.
Я собрал в себе все свое мужество и бросился в рубку... Правда, там самообладание вернулось ко мне, но тем не менее зрелище, так ужаснувшее моего испытанного боцмана, поразило и меня,- сквозь иллюминаторы, в темноте, окружающей лодку, виднелся какой-то странный свет... Непрозрачность воды мешала разобрать, откуда он исходил, но было ясно одно: что он несомненно находился где-то невдалеке от нас, впереди лодки.
Первая мысль, что это какое-нибудь морское животное с неведомым источником света, не особенно укладывалась в моей голове, поэтому оставалось одно жуткое предположение - не находилась ли возле нас по соседству какая-нибудь таинственная подводная лодка...
Когда я оправился от первого острого и всепоглощающего впечатления, я решил немедленно подняться на поверхность, хотя бы наверху ревел самый ужасный ураган.
По счастью, когда мы всплыли на поверхность, погода уже немного улеглась.
Когда я вылетел на верхнюю палубу, а за мной и мой боцман, все еще бледный, мы оба остановились как вкопанные, и я почувствовал, как постепенно краска смущения стала покрывать мое лицо, и вслед за этим мы оба почти одновременно вдруг разразились громким смехом; наше внимание было сосредоточено на носу лодки, где мы неожиданно заметили причину нашего невольного на дне ужаса - на штаге почему-то горели опознавательные фонари...{11}
Вероятно, боцман, когда был в рубке, нечаянно для себя включил их, за что первый же и был так жестоко наказан.
Удивительно, насколько, однако, тяжело отзывается на нервной системе продолжительное плавание под водой; достаточно другой раз какой-нибудь мелочи в подводном царстве, чтобы вызвать целую бурю суеверного страха и неожиданной тревоги, от которых так недалеко и до несчастия...
4-го октября.
Сегодня утром вернулся я наконец к своему отряду, который стоит сейчас в бухте невдалеке от порта.
Теперь наш отряд представляет уже солидную флотилию из целой серии подводных лодок и одного транспорта, который служит для нас нашей главной мастерской, где исправляются все повреждения лодок, нашим складом, где находится на хранении все лишнее имущество отряда, общей нашей "кают-компанией" и, наконец, общим жильем, поэтому этот последний и получил у нас название "мамаши подводных лодок".
И. Ризнич. Подводные лодки в морской войне
Иван Иванович Ризнич - один из пионеров русского подводного плавания. Выпускник Морского корпуса. Командовал в 1906-1908 годах подводными лодками "Лосось", "Стерлядь". Автор "Командных с лов по управлению подводными лодками", теоретических брошюр и публичных лекций. За пропаганду прогрессивных взглядов был уволен с флота в запас. Призван по общей мобилизации в 1914 году и назначен командиром дивизиона подводных лодок особого назначения. В 1917 году на подводной лодке "Святой Георгий" совершил первое океанское плавание среди русских подводников, перейдя из Средиземного моря в Белое.
Военное значение подводных лодок можно пояснить следующим примером: 11 января (1912 г.- Н. Ч.) в Нью-Йорк, по сообщениям газет, прибыл пароход из Бомбея; на нем оказалось несколько трупов и около двадцати умалишенных; остальные пассажиры и команда все были в страшно подавленном состоянии, некоторые даже поседели. Оказалось, что причиной этого несчастья и волнений были несколько ядовитых змей-кобр, каким-то образом выбравшихся из ящика, в котором их перевозили. Казалось бы: неужели несколько десятков людей не могли справиться с ничтожным количеством змей? На деле выяснилось, что с врагом, почти невидимым среди тюков и внезапно жалящим, борьба оказалась невозможной и люди отказались даже от мысли уничтожать змей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});