Читать интересную книгу Новые идеи в философии. Сборник номер 4 - Коллектив авторов

И это различие самое резкое из всех, какие нам известны. Ни один предикат мира явлений (разве только время) не относится к психическим функциям. Даже интенсивностью они обладают, во всяком случае, не в таком смысле, как звуки, запахи. Мы различаем в них особого рода признаки, как ясность восприятий, очевидность суждений, ступени общности понятий. Мы не должны на этом основании отрицать, что эмоциональные функции могут быть аналогичны силе чувственных впечатлений, но мы должны также помнить, что здесь речь идет именно об аналогии, а не об интенсивности в тожественном смысле слова23.

Точно также между психическими функциями существуют своеобразные отношения самого различного рода, отличающиеся от всех прочих видов отношений между явлениями; например, удивительное сплетение интеллектуальных функций с эмоциональными, или же внутри первых – отношение суждений к понятиям, понятий к воззрениям, внутри вторых – отношение хотения средств к хотению целей, воления вообще к его мотивам и т. д.

И наоборот: никакой функциональный предикат не может быть приписан явлениям. Когда я представляю себе красный цвет, фигуру, движение, то при этом я, правда, сознаю и акт восприятия и все актуально-психическое состояние, но только вместе с цветом, а не в нем. Он не есть признак явления, подобно светлости или протяженности.

Вообще понятие психических функций не связано логически необходимо с понятием явлений. Тут нельзя найти никакой логической связи. Явления без относящихся к ним функций, функции без явлений мыслимы без противоречий (хотя функции и немыслимы без содержания вообще). К звуку с логической необходимостью принадлежат только признаки высоты, силы и т. п., которые нужны для полного описания явления. Признак воспринимаемости сюда не относится. Он не отличает один тон от другого. Он переходит за ощущение и входит в совершенно иную сферу.

Утверждение Беркли, что протяженность мыслима лишь как воспринятая протяженность, представляет поэтому недоразумение. Таким путем нельзя обосновать феноменализма. Противоречивым в себе принципиально не является ни реализм физиков, ни даже наивный реализм24. Лишь косвенным образом, путем умозаключений из подробностей явлений, можно доказать бесплодность таких допущений. В природе наших представлений пространства и времени, несомненно, имеются для таких умозаключений точки опоры, если не приведенные Кантом, то другие и более доказательные. Но простой общий факт, что явления известны нам только, как содержание ощущений и представлений, сам еще не ведет необходимо к такому умозаключению в данном направлении. Из этого следует разве только то, что явления, которые существовали бы объективно, независимо от всякого сознания25, все же должны были бы аналогичным образом быть связаны с какой-нибудь нам, быть может, неизвестной функцией x, как ощущаемые цвета – с функцией ощущения. Но это реннее свойство к цвету, но присуща ей как отношение, и от этого отношения цвет так же неотделим, как от внутреннего свойства интенсивности.

Дальнейшее изложение направлено против этого положения, которое разделяется также многими другими.

трансцендентное не должно было бы быть непременно психической функцией, родственной по характеру с тем, что нам из опыта известно под этим именем.

Внутри самой области явлений мы имеем случай, который с успехом может служить для пояснения. Цвет и протяженность, несомненно, также образуют целое, в котором их можно отделить друг от друга только при помощи абстракции. Если бы кто-нибудь захотел сделать из этого умозаключение: «следовательно, протяженность не может встретиться без цвета», то такое умозаключение было бы все-таки ошибочно. Действительно, чувство осязания показывает нам, что протяженность хотя и не встречается без какого-нибудь качественного момента вообще, но может быть и без цвета. И ничем нельзя доказать, что эта протяженность была бы протяженностью в совершенно другом смысле. Слепой от рождения Саундерсон составил учебник геометрии. Как ни медленно слепорожденные по понятным причинам переносят после операции специальные пространственные понятия и названия из осязательного пространства в зрительное, такое перенесение все-таки возможно и происходит в конце концов, причем природа относящихся сюда представлений не выдвигает на пути в каком-нибудь месте непреодолимого препятствия. Следовательно, тут мы отнюдь не имеем дела с чем-то совершенно несравнимым. И, следовательно, умозаключение, что протяженности, не связанной с оптическими качествами, быть не может, отнюдь не является логически необходимым.

Совершенно аналогично дело обстоит, мне кажется, с умозаключением, что то, что мы соединяем в слове «явления», не могло бы существовать, не будучи содержанием психических функций. Я не хочу сказать, что отношение между явлением и психической функцией тожественно с отношением между протяженностью и цветом. Напротив, оно, несомненно, совершенно своеобразно. Но общим в обоих отношениях является то, что как в одном, так и в другом случае оба члена могут быть отделены друг от друга только при помощи абстракции. Таким образом, это воспринимаемое внутри явления отношение может служить для пояснения того, что в таких случаях можно и чего нельзя умозаключать. И как, несмотря на тесную связь между протяженностью и цветом, бесцветная протяженность не заключает в себе логического противоречия, так понятие явлений, которые не суть содержания психических функций, логически непротиворечиво.

Если Кант имел право утверждать, что бытие не есть признак какого-либо понятия, то и здесь имеет силу аналогичное положение: представляемость и мыслимость не образуют признака какого-нибудь явления. Поэтому Спиноза правильнее смотрел на дело, чем Беркли, когда учил, что каждый из обоих атрибутов, – «протяжение» и «мышление» – «должен быть постигнут сам через себя»26. Вместо «протяженность и мышление» мы говорим в более общей форме (но соответственно с тенденциями у Спинозы, так же, как и у Декарта), – «явление и психическая функция». В самом деле, в этом пункте ни Спиноза, ни позднейшие философы, действительно, не преодолели дуализма Декарта. Данный нам фактический материал уже в корне показывает две стороны, и что бы мы ни говорили затем об единстве субстанции и реальности, о панпсихизме, универсальном идеализме, эту двойственность преодолеть невозможно.

Можно даже прибавить еще следующее: мы согласны допустить, что признак представляемости или мыслимости содержится в каждом материале мышления. Но даже и в этом случае описанное нами различие не исчезает: признак содержался бы в психических функциях так же, как и в явлениях, так как наше мышление направлено также на психические функции. Мы имели бы тогда, так сказать, в правой и левой части уравнения или в числителе и знаменателе дроби один и тот же множитель и могли бы для упрощения рассуждений спокойно исключить его.

Этим мы ограничимся для пояснения и подкрепления тезиса, что явления и психические функции не связаны логически необходимо друг с другом. Нас в настоящий момент интересует исключительно их непротиворечивое разграничение. Мы не связываем с этим каких-нибудь метафизических утверждений.

III. Взаимно-независимая изменяемость.

Явления и функции в известных пределах меняются независимо друг от друга. Это значит, что при одинаковых явлениях могут иметь место различные функции и при различных явлениях – одинаковые функции. Или иными словами: при изменении функционального состояния не должны непременно происходить какие-либо изменения в индивидуальном явлении. И наоборот, функции могут не меняться, когда в индивидуальном явлении происходят какие-нибудь изменения. Я не утверждаю, конечно, что такое независимое изменение совершается во всех случаях. Я только говорю, что это возможно, но отнюдь не утверждаю, что это всегда и необходимо происходит или хотя бы, что это происходит при обычных сложных обстоятельствах психической жизни. При этом также не необходимо, чтобы обе части этого положения были обе верны или обе неверны. Наконец, я защищаю их не как вполне доказуемые положения, а как тезисы или гипотезы, к доказательству которых, по моему мнению, психология приближается. Для их проверки потребуется еще очень много тонких исследований, частью экспериментальных. Я попытаюсь в дальнейшем изложить лишь то, что можно пока вкратце выразить, и надеюсь, что мне удастся, по крайней мере, точно наметить вопросы и проблемы.

Прежде всего нужно заметить, что точка зрения, противоположная нашей, вовсе не была бы равносильна отрицанию психических функций, как содержаний сознания вообще. Если бы, например, расчленение или соединение данных явлений было невозможно без каких-либо изменений в явлениях, которые мы расчленяем или соединяем, или же даже только во всей области явлений, которые даны в настоящий момент, то из этого не следовало бы еще, что в этом неизбежном феноменальном изменении и состоит само расчленение или соединение. Кто утверждает, что он переживает функцию, как таковую, может сделать в этом случае лишь тот вывод, что ее наступление всегда и необходимо сопровождается определенными изменениями явлений.