— Тэк-с, тэк-с, тэк-с, новенький, — сказал он густым голосом. — Идём в класс.
Он повёл Андрея по длинному пустому коридору мимо высоких жёлтых дверей, за которыми слышались шум, какое-то хлопанье, смех.
«А ведь это школа — догадался Андрей. — Только очень не похожа на нашу. И что это за человек? Почему у него синяя форма и какие-то звёздочки на лацканах пиджака?»
Одна из дверей открылась, из неё высунулась стриженая мальчишеская голова.
Увидев Андрея и человека в форме, мальчишка пискнул: «Инспектор!» — и захлопнул дверь. Но было поздно.
Инспектор, всё так же держа Андрея за руку, отворил дверь и заглянул в класс.
Там, за жёлтыми партами с чёрными блестящими крышками, сидели мальчишки в одинаковых серых рубашках со стоячими воротниками, и все, как один, стриженные ёжиком.
Увидев инспектора, мальчишки вскочили.
Дробно хлопнули крышки парт.
— В ожидании преподавателя в классе должна быть тишина, — сказал инспектор мягким и в то же время противным голосом. — Ты думаешь, я тебя не заметил, Семёнов? Четвёрка за поведение. После урока принесёшь мне в учительскую твою записную тетрадь.
Выглядывавший в коридор мальчишка опустил голову.
Инспектор обвёл своими прищуренными глазами ребят и подтолкнул Андрея к правому проходу между партами:
— Третья у окна. Запомни.
Андрей прошёл к третьей парте и встал рядом с толстым, на целую голову выше него парнем.
Инспектор подошёл к кафедре.
— Тэк-с. Ну, стрючки, отшарлатанили? Погоняли голубей? Смирно!! Гавря Степан, убери брюхо! Спрячь живот в ранец! Второй год, мерзавец, сидишь, а за партой стоять не умеешь, болван! У-у, хохляндия! Эй, чей это там дурацкий затылок? А-а, это твой, Туфельд? Я тебе говорю, слышишь? Чего рожу воротишь. Оболтус! Доберусь до тебя… Ну, что, обормоты? Не хочется небось начинать учёбу? Распустились, разболтались за лето, отвыкли? Ничего, нахватаете лебедей и колов, живо в себя придёте! Горлопаны! Галахи!
Никогда ещё Андрей не слышал таких слов.
Он толкнул в бок толстого соседа:
— Чего это он ругается?
— Молчи! — прошипел сосед. — А то как запишет в кондуит…
— Виркель, молчать! — крикнул инспектор. — Два часа без обеда! Повтори!
— Два часа без обеда… — уныло повторил толстый и переступил с ноги на ногу.
Андрей осторожно повернул голову.
Ребята стояли за партами с равнодушными тупыми лицами.
Ну и школа!
— А ты, ты новенький! — продолжал инспектор. — Прощаю на первый раз. Запомни, что ты не в приготовительном, а в Покровской мужской гимназии. Повтори!
— В Покровской мужской гимназии… — повторил Андрей.
— Тэк-с… Стоять! Не шевелиться! Не шуметь!
Инспектор вышел из класса.
Сейчас же в дверь протиснулся очень широкий и очень рыжий человек. Он был тоже в форменном мундире, но мундир сидел на нём так, будто вот-вот лопнет. Крахмальный воротник подпирал снизу толстые бегемотовые щёки. Из-под рыжих косматых бровей смотрели водянистые зеленоватые глазки.
— У-у, баргамот… — прошептал толстый сосед Андрея.
Преподаватель положил на кафедру журнал, уставился на класс и захихикал:
— Хи-хи-хи! Отгуляли каникулы? Ну, здравствуйте, хи-хи-хи, здравствуйте! Садитесь, хи-хи-хи, садитесь, садитесь..
Ребята сели.
Преподаватель тоже расплылся на стуле. Рыжий хохол топорщился на его голове. Рыжее хихиканье заполнило все уголки класса.
— А вот сейчас мы, хи-хи-хи, посмотрим, хи-хи, что вы забыли за лето… Сейчас, хи-хи-хи, пойдёт к доске, хи-хи, Алеференко.
К кафедре вышел высокий худой мальчишка. Взял мел.
— Нарисуйте, хи-хи-хи, треугольничек.
Алеференко начал рисовать треугольник.
— Это кто, математик? — шёпотом спросил Андрей у Виркеля.
— Математик. Монохордов его фамилиё.
— Злой?
— А ты думаешь!..
— Так, так, так, Алеференко, хи-хи-хи… — повернулся Монохордов к доске. — Это что же, хи-хи, ты нам здесь изобразил, хи-хи-хи?..
— Этот… как его… треугольник, — ответил Алеференко.
— А теперь, хи-хи-хи, покажи у этого треугольника, хи-хи, гипотенузу.
Алеференко начал водить мелом по сторонам треугольника, но гипотенузы не обнаружил. Гипотенуза пропала неизвестно куда.
— Хи-хи-хи… какой это ты, хи-хи, треугольник мне нарисовал?
— Какой? — Алеференко упёрся тяжёлым взглядом в доску. — Самый простой… треугольный…
— Так-так-так, хи-хи-хи… Ну что ж, хи-хи-хи, нарисуй мне тогда четырёхугольный треугольник, хи-хи.
Алеференко начал неуверенно рисовать на доске.
— Хватит, хи-хи, — сказал Монохордов. — Садись, хи-хи-хи, болван! Где ты видел, хи-хи, хотел бы я знать, четырёхугольный треугольник? У тебя голова четырёхугольная. Единица, хи-хи!
Ну и гимназия! Ну и Монохордов!
Андрей повернулся к Виркелю.
— Слушай, у вас все учителя такие?
— Тш-ш-ш! — сказал Виркель. — Запишет!
— Ну и что, что запишет?
— Без обеда оставит.
Тьфу, ну и скучища! Андрей едва дождался конца хихикающего урока. Ему показалось, что никто ничего не знает, даже сам преподаватель.
Когда зазвенел звонок и Монохордов вышел, класс взорвался неистовым грохотом.
Часть гимназистов бросилась в коридор.
Кто-то взобрался на кафедру, и притопывая ногами, запел:
Ды тёмна ноч-ка,Ды я бою-ся…
К Андрею подсел здоровенный парень в потрёпанной гимнастёрке:
— Твоё фамилиё как? Васильев?.. А моё — Фьютингеич-Тпрунтиковский-Чимпарчифаречесалов-Фимин-Трепаковский. А ну, повтори, без передышки!
Андрей повторить не смог.
— Насобачишься! — успокоил парень. — Я второй год в третьем классе сижу… А ты откуда сюда?.. Макуху лопаешь? Нет? Не знаешь, что это такое? Хе! Узнаешь, когда без обеда оставят. Закурить есть? Нема?.. Ну и дурак.
Он хлопнул Андрея по макушке ладонью и побежал в коридор.
Тотчас его место занял другой, белый и лопоухий.
— У тебя отец кто? Инженер? Инженер молодой, в спину раненный, торговал на базаре рыбой жареной… А это что? — Он показал куда-то вниз, под парту.
Андрей наклонил голову.
В тот же миг белобрысый ухватил его пальцами за нос и сильно дёрнул вниз.
— Пусти, дурак!
— Дурачок, дурачок, в магазине пятачок… Ну, что сопли распустил, чего маешься? Без обеда посидишь, напугаешься…Инженеров сынок.
Андрея окружили со всех сторон, затормошили, задёргали.
Какой-то гимназист схватил пуговицу на его рубашке:
— Это чья?
— Моя! — сказал Андрей.
— На, держи, раз твоя! — И, вырвав с мясом пуговицу, он сунул её Андрею в руки.
— А это чья? — схватил он следующую.
— Не знаю, — сказал Андрей.
— Значит, не твоя? — И, вырвав вторую пуговицу, мальчишка бросил её на пол.
— Надзиратель идёт! Цап-Царапыч! — крикнул кто-то от двери.
Мальчишки разбежались.
В классе появился низенький человек с моржовыми усами и круглыми вытаращенными глазами.
Он оглядел вытянувшихся за партами гимназистов и подошёл к Андрею.
— Встать!
Андрей откинул крышку парты и встал.
— Почему в классе шум?
— Н… не знаю.
— Новенький? Почему в таком виде? — Надзиратель показал жёстким пальцем на рубашку Андрея, где лохматились дырки от вырванных пуговиц.
— Это не я… — пробормотал Андрей. — Это они… это случайно…
— Форма должна быть аккуратной. Нужно следить за своей формой, — сказал надзиратель жестяным голосом. — Три часа без обеда. Повтори.
— Три часа без обеда…
— А теперь марш в коридор!
И Цап-Царапыч выгнал всех из класса.
В коридоре Андрея снова окружили мальчишки. Они прыгали, кривлялись, строили страшные рожи, бегали перед ним на четвереньках.
«Может быть, они все сумасшедшие?» — мелькнуло в голове у Андрея.
Кто-то ударил его под вздох так, что потемнело в глазах.
— Инженерский сынок!
— Ах так!..
Не помня себя, Андрей схватил за планку рубашки первого, подвернувшегося под руку, притянул к себе и тоже ударил.
Больно ударили по ногам. Повалили на пол.
— Куча мала!
Сверху рухнули на спину визжащие, барахтающиеся, потные тела. Дышать стало нечем. Андрей почувствовал, что теряет сознание.
— Пустите!!
Щёлк-щёлк. Тишина.
И он снова в комнате, около шкафа.
Ф-фу!..
Он обвёл комнату глазами.
Всё на месте — портфель, куртка, письменный стол, на котором разложены учебники и тетради…
* * *
Уже вечером, лёжа в постели, Андрей сквозь сон услышал разговор мамы с отцом.
— Я не против, что он путешествует в этой твоей машине, — сказала мама. — Но слишком бессистемно всё это у него получается. То Америка, то индейцы, то гимназисты… Представляешь, какой винегрет в голове? Нужно направить его по определённой дороге. Скажем, если революция, то подобрать самые интересные книги по революции— «Юнармию», «Белеет парус», «Старую крепость», «Я — сын трудового народа»… И ещё одно: он не читает подряд, а выхватывает отдельные места из середины. Ему же потом неинтересно будет.