Читать интересную книгу Эльвис Карлссон - Мария Грипе

Перед ним стеной стоял чёрный туман, почти совсем чёрный. Дверь притворилась за ним. Эльвис стоял, не решаясь вернуться в дом, не решаясь уйти. Он не знал, как быть.

Вдруг он вспомнил, что взял с собой карманный фонарик. Он вынул его, включил. Но свет был совсем слабый.

Эльвис потушил фонарик и нырнул в туман.

10

Он сделал несколько шагов…

Перед ним возник чёрный ствол, и он едва успел вытянуть вперёд руки, чуть-чуть не напоролся. Он не разбирал дороги — такая густая стояла кругом тьма: мгла и туман, нигде ни огонька… Он прислушался…

Так тихо везде. Будто ни свет, ни звук не пробиваются сюда, будто всё поглотил туман. Эльвис крепко уцепился за дерево — единственную опору в этой зыбкой мгле — и долго не отпускал его.

Он не заметил, сколько времени простоял так, ни о чём не думая, будто туман поглотил и его мысли тоже. Потом он вдруг понял, что надо поторопиться. Он должен вернуться домой.

Эльвис выпустил ствол и пошёл, выставив вперёд руки, чтобы не напороться на что-нибудь. Шаг за шагом, ощупью он продвигался вперёд. Под ногами была трава.

Но шёл ли он в нужную сторону? Откуда ему знать? А вдруг он просто бродит по кругу?

Наконец под ногами у него скрипнул гравий, и он словно обрёл твёрдую почву. Теперь он хоть знал, что идёт по дорожке, которая вела от дома к калитке. Только бы не сбиться с неё — тогда он в конце концов выберется из сада.

Он шёл и шёл. Он и не подозревал, что дорожка такая длинная. Казалось, ей нет конца. Всё сегодня не такое, как всегда.

Где же калитка? Может, он миновал её, сам того не заметив? Но если так, то под ногами уже должен быть асфальт. А его нет. Всё тот же гравий. Может, парни сняли калитку с петель? Чтобы вывести из сада машину?

Нет. Вот наконец и калитка. Она открыта. Эльвис вышел и закрыл её за собой.

Хорошо. Хоть выбрался из сада.

Теперь, главное, перейти деревянный мост: по нему как раз едет машина с зажжёнными фарами. Но она едет сюда, навстречу Эльвису. Машина бесшумно проплыла мимо и остановилась.

Может, это бандиты вернулись назад? Эльвис не стал задерживаться, чтобы это проверить. Он со всех ног бросился бежать через мост, скользя рукой по перилам.

Потом оставалось только идти и идти. Улицу отыскать уже легче, главное — надо теснее прижиматься к стенам домов, чтобы не угодить на мостовую, не попасть под машину. Было жутко оттого, что вдруг вспыхивали и проносились мимо автомобильные фары. Жутко, когда вдруг кончился тротуар и надо было переходить на другую сторону. Вот-вот полетишь в пропасть. Временами слышались звуки шагов и чьи-то голоса, его обгоняли бледные тени. Жутко.

Вдруг из тумана выступила фигура, два глаза заглянули Эльвису в лицо, блеснули и скрылись. Ещё один мальчик… Но его лицо растаяло и исчезло во мгле раньше, чем они успели что-либо сказать друг другу. Эльвис обернулся, но мальчика уже не было видно, и вздумай тот обернуться, он тоже Эльвиса не увидел бы. Они так и не решились окликнуть друг друга.

После этой встречи Эльвис всё же повеселел: он не одинок, в этом тумане бродит ещё один такой же мальчик.

Эльвис проходит мимо освещённых окон. Мгла уже не такая призрачная и страшная, как прежде. Мир по-прежнему существует, он не растворился во мгле, как казалось вначале. Несмотря ни на что, он остался таким, как был. А Эльвис скоро уже доберётся до дома. Последний отрезок пути он одолевает быстро.

И вот он уже у своего дома. Но не спешит войти, прислушивается. И в первый раз в жизни жалеет, что не слышно радио.

В доме тихо. Где-то захлопнулось окно. Но больше никаких звуков.

Парадный вход всё же не заперт. Чёрный ход тоже ещё не заперт. Остаётся только войти. Как просто всё… Никаких препятствий…

У Эльвиса только одно желание — лечь спать.

Он распахнул дверь и понял, что сразу лечь не придётся. Посреди комнаты — в свете люстры — стояли мама с папой и глядели на него так, как будто увидели привидение. В их глазах был сплошной укор.

Сначала все молчали, ни радио, ни телевизора не было

слышно. Тишина вдруг показалась ему в тысячу раз страшнее всех слов.

Потом залаяла Сессан. И сразу же на него обрушились вопросы.

Эльвис мигал на свет, тёр глаза.

Ужас до чего ему хотелось спать! Вопросы барабанили по ушам, не проникая внутрь. Сколько пришлось бы объяснять, сколько всего… Эльвис еле заметно зевнул.

Подошла мама и принялась чистить щёткой, его куртку и брюки. Все вещи перепачканы чем-то белым, раздражённо говорила она.

— Чем это?

— Это от тумана, — отвечал Эльвис.

— Ты, что, смеёшься над нами?

У папы сердитый голос, он трясёт его за руку.

Мама всё чистит и чистит. У неё тоже сердитый вид. Оба ругают Эльвиса. А он изо всех сил старается проснуться и понять, что ему говорят.

Эльвису кажется, будто голова у него тоже в тумане. Он вовсе не думал смеяться над мамой и папой, когда сказал, что белые пятна на его вещах от тумана. Но рядом ещё и чёрные пятна тоже; когда мама показала их Эльвису, он ответил: ничего удивительного, сначала туман был белый, а после стал чёрный. Больше ничего он не мог им объяснить. И совсем не понимал, почему они негодуют, всё ведь так просто.

Под конец родители отступились. Упрямый, несносный мальчишка, сказали они, всегда одно и то же. В наказание надо бы отослать его спать без ужина. Всё же мама выставила для него на кухонный столик еду. Это потому, что она такая добрая, объяснила она, Эльвис совсем этого не заслужил.

Хотя вообще-то Эльвис не голоден, он только очень сонный. Просто удивительно, как действует на человека туман. А ужин пусть себе стоит, у Эльвиса нет даже сил жевать.

Тут наконец ему разрешают раздеться и лечь в кровать, а может, это мама раздела его, он не помнит, он уже спит.

11

На другой день он снова весел, как воробей. Туман растаял и в голове, и на улице. Всюду солнце. Папа проснулся рано. Эльвис сразу вскочил и сейчас сидит с папой за кухонным столом и ест. Мама ещё в постели, и завтрак готовил папа. Сегодня во всём полный порядок. На кухне спокойно, тихо. Никаких вопросов. С папой вообще хорошо по утрам: ни лишних разговоров, ни радио. Папа только жуёт и читает газету. Бывает, он что-то буркнет себе под нос, если про футбол написана какая-нибудь чепуха, но отвечать на это не обязательно, можно и дальше думать о своём.

В будний день с папой на кухне очень даже приятно, хуже будет, когда он уйдёт. Обычно Эльвис старается улизнуть из дома вслед за папой, хотя папа этого не любит. Пусть Эльвис подождёт, пока проснётся мама, говорит он. Мама решит, когда ему можно пойти гулять.

Сегодня мама решила, что он вообще не пойдёт гулять. Пусть весь день сидит дома. По справедливости, следовало бы вообще оставить его в постели за то, что он вчера натворил. Но ладно уж: мама добрая. А выпустить его на улицу она боится. Эльвис пытается возразить, но всё напрасно, мама непреклонна.

Конечно, дома он тоже мешает ей, говорит она, но все же лучше так, чем весь день волноваться. Тем более, что он не хочет сказать, где был вчера. Хоть бы объяснил, почему он пришёл весь в грязи и всю одежду изорвал и. перепачкал.

Пусть сам пеняет на себя, говорит мама. Ей нисколечки его не жалко.

— Я добра тебе желаю, можешь ты это понять? — спрашивает она.

Да, конечно, он это понимает. Он был бы рад рассказать, что с ним приключилось, но только это невозможно. И чем больше мама распекает его, тем это становится невозможней.

— Раз ты не можешь сказать, что ты вчера делал, значит, ты натворил что-то ужасное! — заявляет она, впиваясь в него глазами.

Он ещё пожалеет, что не хочет ничего говорить. Она, может, больше никогда в жизни не решится выпустить его на улицу.

Эльвис не знал, что ей ответить. Вчера было очень страшно. Но если он ей расскажет, будет ещё страшней, потому что мама такая невыдержанная. Самое лучшее — забыть обо всём. И никогда больше не вспоминать. Под конец, как бы в утешение и себе и маме, он говорит:

— Ты, мама, не огорчайся. По телевидению, бывает, ещё ужасней вещи показывают…

И правда, по телевидению они с мамой ещё и не такое видели. Но маму его слова ничуть не успокоили. Что поделаешь, они говорят на разных языках, им трудно понять друг друга.

Всё утро звонил телефон, и мама сообщала телефонным тётенькам про вчерашнее происшествие. Все с ней совершенно согласны, сказала ему потом мама: будь Эльвис их сыном, они бы ему показали. Звучит это очень страшно, но Эльвис не из пугливых.

Такое он слышит уже не в первый раз, даже неохота спрашивать, что бы ему показали. Мама никогда не может ответить на этот вопрос.

Временами ему просто её жаль. Она твердит одно и то же. Для неё самой было бы лучше, случись ей выдумать что-нибудь новое. О чём бы она ни говорила — о погоде, о еде или о деньгах, но особенно, когда она его воспитывает, мама день за днём повторяет одно и то же. Всегда заранее знаешь, что она скажет. Неужели она сама этого не замечает? Наверно, нет. Потому что говорит об этом так, будто только что сделала для себя открытие. Чудно.