Читать интересную книгу Журнал «Вокруг Света» №12 за 1988 год - Вокруг Света

Они вернулись в ярангу.

Полог грела и освещала свеча в высоком подсвечнике, на небольшом ящичке стояло уккэм, блюдо с едой: миска дымящейся вареной оленины, чашка бульона, галеты, масло, сахар. Сбоку пыхтел еще не успевший успокоиться после очага чайник. За меховой стенкой полога раздались тонкие голоса:

— Етти, эпэкэй!

— Заходите, заходите,— приветливо отозвалась Тэгрэт.— Садитесь...

Костя хлебнул бульон. Вку-у-усен... Это пацаны пришли из соседних яранг. Как и во всем мире, чукотские дети любят сказки, а бабка — мастерица. Иногда такое заплетет, аж у него, зоотехника, уши до плеч отвиснут...

— Какомэй! — приглушенным хором удивились за стенкой дети.

«Ну, бабуля, кажется, в своем репертуаре,— подумал Костя.— О чем это она?»

И в этот момент голос старой Тэгрэт заглушила Къэли:

— Р-р-р-ав! Авав?!

В голосе явный вопрос: кто идет? Окот, наверное, из стада. Он в дальнем конце был, пока сменили, пока добредет...

— Ава-ва-ва... х-хавв! — голос Къэли раздался уже с улицы, перешел на хрип, и в нем полыхнула лютая ненависть. Нет, так на своих не лают! Костя подскочил, прямо в чижах — меховых носках — выкатился из полога. Разноголосый вой, гавканье вспыхнули по всей бригаде. На басовых нотах загудели могучие упряжные псы, привязанные вокруг яранг. Зверь какой-то пришел. В прошлую пургу волки петлю вокруг яранг сделали...

Тэгрэт стояла справа от очага. Под мышкой — длинный японский «всестихийный» фонарь, под руками дети. И тут с улицы, перекрывая собачий гав, раздался необычный, неслыханный ранее, надрывный то ли взрев, то ли всхлип.

— Куликул! — прохрипела Тэгрэт. Да, какой-то дикий крик. Нет, это не волки и не собаки! Костя ухватил с шеста карабин, вогнал патроны, дернул у Тэгрэт фонарь и выскочил на улицу. Луч метнулся и увяз в снежной круговерти. Проскочила между ног за ярангу раздувшаяся как шар от вставшей дыбом шерсти Къэли. Костя побежал следом. За ярангой, прижавшись задами к рэтэму, кучей, рычали, хрипели и визжали собаки. Что это они? Боятся? Такой стаей боятся?!

Костя повел лучом. Метрах в пятнадцати от яранги между снежными зарядами мелькнула легкая нарта Окота, за ней — детская нарта с меховой кибиточкой, дальше где-то должна быть вереница грузовых нарт. Вот... Что это?! Костя даже зубами лязгнул.

У ближней грузовой нарты шевелилось что-то темное, по величине ничуть не меньше яранги. Снежные вихри скрывали и вновь открывали огромный живой бугор. Пятно света ярко осветило рыжий бок бугра, и Костя успел даже заметить лохмы шерсти, а потом фонарь дрогнул в руке, пятно переместилось влево и выше, и в центре белого круга сверкнули два алых живых луча. Они, видно, достали и собак, потому что лай обратился в жалобное визжание. Животные бросились Косте под ноги, и он упал в дрожащую кучу. Барахтаясь среди прыгающих на него и друг на друга собак, он старался не потерять только одну мысль: «Фонарь и оружие!» Белый круг метался, выхватывая из темени морды зверей, стенки яранг, косые вихри снега и бока, а потом зад огромной живой глыбы, удалявшейся от грузовых нарт к близкому склону сопки. Когда до нее было уже не менее сотни метров, рядом с Костей раздался пронзительный крик Тэгрэт:

— Кочатко!

Потом раздался хлопок, снежные вихри прочертил блестящий красный росчерк, и над тундрой, раздвинув сумрак бушующей ночи, повис красный световой купол. От соседней яранги мелькнул второй росчерк, белый, дальше зеленый и снова красный. В этом фантастическом смешении искусственных огней все увидели силуэт огромного зверя, поднимавшегося по склону сопки. Очертаниями он походил на медведя, но голова была непомерно огромной, и она торчала далеко впереди на длиннейшей шее и свисала к самой земле. Таким зверь и запомнился жителям...

Рацию мы обычно включали минут за пять-десять перед началом сеанса: часы вечно барахлят, на будильники в Заполярье вообще надеяться нельзя. Механизмы их четко реагируют на изменения погоды. Магнитный полюс рядом, и он властно распоряжается всяческими железяками, регистрирующими время.

В тот вечер трубка лежала на краю стола, испуская шорохи, трески, завывания и вздохи.

Наконец в трубке раздался щелчок, потом голос радистки ближней бригады. Ей ответили другие, жена тоже взяла трубку, послушала с минуту, затем лицо ее напряглось, и она громко сказала:

— Ой! Не может быть!

— Мамика, что там? — сразу среагировал сын.

Жена сморщилась и махнула рукой: потом, мол. Я отодвинул кружку с чаем. Какая новость?

— Ой! — опять сказала жена.— Неужели? В нашу сторону?! Ну, уте-е-ешил...

— Отодвинь, мамика! — не выдержал сын.

Жена глянула на него невидящим взглядом, но все же уловила смысл слов через плотную пелену какой-то необычайной информации.

— Бурый, бурый, с рыжиной! — раздался взволнованный голос Кости.— Простого-то, бурого, я сколько раз в колымской тайге видел. Этот раз в пять больше! Спиной под рыно-выргын... под этот... ну... под дымоход!

— Кадьяк? — замирающим голосом спросила жена.

— Не знаю. Тэгрэт говорит — Кочатко. Ха! Но орал, когда потрошил нарту, здорово! — Костя нервно хмыкнул.— На задние лапы встал — выше яранги. Глаза как чеплашки, живым огнем полыхают...

Представилось, как Костя вздрогнул там, у своей рации.

— Что непонятно — собаки и на волка, и на бурого скопом бросаются,— продолжал Костя,— а тут перепугались. До сих пор скулят, в яранги просятся, к той нарте не идут.

— К какой нарте?

— Ну, грузовой, с мясом. Возле которой его засекли. Там копалыын был под шкурами, так зверюга шкуры изодрал, половину мяса сожрал, остальное разбросал вокруг. А на соседней нарте две оленьих туши лежали — не тронул.

— А... клыков у него не было? — наклонившись к тубке, спросил сын.

— Чего-чего?

— Колька спрашивает, клыков у него не заметили?

— Клыко-ов?.. Да нет, Коля. Но и без них наглотались страхов... А вообще, кто его знает... Может, и были — все враз не углядишь в снегу и темени. Хотя, раз такой зверюга, клыки должны быть соответственные... Если не корова,— Костя заговорил веселее. Значит, выговорился.— Да-а... Утром еще посмотрим. Сейчас-то никто не хочет уходить от яранг, а одному... Я нарты с мясом осмотрел и потом тоже домой. Собаки вот не идут, а то бы... Ну, будьте здоровы. До связи.

Жена выключила рацию и сказала:

— Вся тундра слышала. Кругом ахи, вздохи, «какомэй!». Теперь заработает фантазия!

Я тряхнул головой:

— Если половина с грузовых нарт, это килограммов семьдесят... ну пусть еще пополам — тридцать... Тридцать килограммов умолотил. И даже неважно сколько — но ведь ел. Значит — живой зверь.

— Мамонт! — сказал сын.

— Они мясо не едят.

— Олени тоже. И зайцы! — Сын победно усмехнулся...

Тут ничего не возразишь. Потому что мы все трое не раз видели, как и олени, и зайцы, и куропатки ели мороженое мясо. Причем с удовольствием и в очень большом количестве. Мы давно уже знаем, что живущие вокруг северные животные (птицы тоже) всеядны.

— Ладно, с мясом потом,— сказал я.— А что там говорили про нашу сторону?

— Да Костя говорит — за сопку побежал. В вашу, мол, сторону.

— Юмори-и-ст. Попугать, что ли, вздумал? Только черный юмор какой-то.

— Надо наблюдать,— сын покосился на облитое лунным светом окно.

— В нашу — это условно,— успокаивающе сказал я.— Тут полторы сотни верст горной мешанины. Долины запутаны, да и мы севернее бригады. Чего Кадьяку на самом краю Севера делать? Он скорее в любую другую сторону пойдет. Вот если это белый медведь, тогда...

— И Окот подтверждает.

— Именно. Слишком многие подтверждают, и все из местного населения, то есть те, для кого тундра — дом родной. Кстати, были и другие случаи, у приезжих ребят...

— Какие случаи? — спросил сын.

— Давнишние, правда, но это дела не меняет. Я вам уже рассказывал про случай на Элыыгытгыне. Так следующим летом мы вновь приехали на озеро уже впятером. Четверо отпускников из Певека. Куваев прилетел из Москвы. Специально искать Кадьяка.

На противоположной стороне озера в то лето стояла картографическая экспедиция из Ленинграда. У них вездеход был, ездили много, готовили куски территории к аэросъемке. Надо было и нам хоть по очереди ездить с ними, а мы увлеклись охотой да рыбалкой. Молоды были.

Как-то утром у подножия гор, замыкающих широкую долину на западном берегу озера, показались три движущихся предмета.

— Человеки идут! — посмотрев в бинокль, торжественно сказал Олег. Он любил употреблять древние грамматические формы.

Пришедшие оказались геологами Чаунского геологоразведочного управления. Их поисковая партия стояла километрах в пятидесяти от озера. Работы они закончили, партия ждала вывоза, а вот трое не выдержали и пошли к топографам, так как знали, что к ним вертолет летает часто.