Читать интересную книгу Лёха - Николай Берг

И молча вернулись обратно.

Семёнов деловито развесил мокрые одежки на ветках, так чтоб просохли, ботинки на колышки повесил и стал собираться для выхода в деревню. Решил сначала сходить налегке, взяв с собой только винтовку и сапоги взводного. Если все заладится, то можно потом всей артелью заявиться, с коровой вместе, там глядишь и переночевать по–человечески пустят, а не заладится — так удирать так проще. Подумав, взял с собой сырые купюры, война войной, а деньги — они все — таки деньги.

— Тебя проводить? — спросил Петров. И пошел следом. За прошедшее время он уже стал обстрелянным бойцом и понимал, что вдвоем идти безопаснее. Семёнов мимолетно подумал, что видно чешется язык у Петрова, раздувает его то, что он от потомка этого нелепого услыхал, а вот ему совершенно не хотелось чужих тайн слушать, тем более, что тайны — то эти были опасны. В отличие от Петрова, которому жизнь еще по жопе не хлестала, сам Семёнов успел хлебнуть лиха, семью его раскулачили, аккурат в самом начале коллективизации и все из‑за деда, который неуемно хотел выбиться в купцы гильдейские, для чего ему, крестьянину, надо было скопить весьма приличную сумму денег. Ради этих денег дед всю семью поставил на уши, работали Семёновы как одержимые, начиная работу раньше всех и кончая — позже. Дед еще и лавочку у себя в избе открыл и торговал всякой всячиной, благо в деревне больше лавок и лабазов не было. И потому в любое время суток в окошко стучали — и дед вскакивал продать даже и стакан семечек или полфунта леденцов с красивым названием «Ландрин».

Копеечка к копеечке копил и копил, старый скопидом, а денежки прятал в известном только ему месте. Кончилось все паршиво — когда в далеком Петербурге царя свергли, так и не ставший купцом третьей гильдии старый честолюбец свалился от удара, онемев и став параликом. Прожил после еще несколько лет, лежмя лежа. Семья по инерции работала все так же одержимо, только времена настали странные, нелепые и весь этот труд толку не давал. Одна радость, что в городах жили еще хуже. А потом пришла коллективизация и старших Семёновых сослали, а младших спрятали у себя соседи. Семёнов так и не перестал удивляться тому, что одни соседи бегали искали по деревне его с сестричками, чтобы и детей сослали к черту на рога, а другие соседи вишь спрятали и помогли потом перебраться к родичам, которых раскулачивание стороной обошло. На счастье Семёновых вскоре вышла в газетах известная статья самого Сталина про головокружение от успехов и некоторое время спустя отец с матерью из ссылки возвернулись. Бабушка там осталась, в ссыльном поселении, потому как померла. Имущество, правда, соседушки не отдали — а в ходе раскулачивания только часть добра колхозу пошла, всякое шматье и обувка доброхотам соседям досталась и некоторых из них, на мстительную радость вернувшихся Семёновых позже тоже раскулачили.

Некоторое время пожили лишенцами, потом потихоньку все на круги своя возвратилось, а несколько лет назад в ставшей уже колхозной конюшне детишки нашли клад — сумку старого Семёнова с сотенными Катеньками, как называли взрослые царские еще, вышедшие из употребления деньги. Детишки потом долго этими деньгами играли. Устраивая магазин, где продавали друг другу всякую ерунду типа листиков лебеды, травы, кучек песка и прочей такой же фигни, что в их фантазиях было всяким вкусным, сладким и горожанским. Старый дурень лучше б золотом копил — всердцах сказал на эту находку очередной предколхоза. Менялись они часто, словно в какую‑то странную чехарду играли. Дела у колхоза, тем не менее, шли уже получше, чем раньше и как раз перед войной стало казаться, что еще немного — и совсем хорошо жить станет. Но вот грянуло и о хорошей жизни теперь можно будет забыть надолго. Но то, что всегда может стать еще хуже, Семёнов четко усвоил и не хотел себе неприятностей искать.

С другой стороны взять и просто так пырнуть штыком этого свалившегося ему на голову недотепу рука просто не поднималась. Ну как деревенского дурачка обижать. Хотя слюнтяем Семёнова никто бы не назвал — и до армии он совершенно спокойно резал куриц, мог и поросенка уработать вплоть до разделки, а в армии стал пулеметчиком, чем втайне гордился. Другие гордились хлебными местами типа кладовщиков или там хлеборезов, а Семёнов гордился именно тем, что ему доверили сложную и серьезную машину, с которой он один был по силе как цельный взвод. Ну, может не взвод — но уж отделение точно. И в тех трех боях, где от полнокровной роты остался пшик, пулемет Семёнова себя показал достойно. Не задарма рота погибла, ответно кровушки тоже пустили не хило. Просто силы с той стороны перло чудовищно много. Но одно дело ловить в прицел фигурки, злого, непривычного цвета, а другое — вот такой вот клоун, который явно маменькин сынок, бабенькин внучок. Как он тогда на дороге от трупов‑то шарахался! Опять же Уланов зря бы приказ не дал…

— И вот зачем ты мне про внука сказал! — достаточно сердито буркнул идущий рядом Петров.

— А что? — удивился Семёнов.

— Да ну… Как подумаю. Что от меня такая слякоть заведется… так и неприятно. А шпундель этот — опасен. Это он с виду такой мля, а вот погоди — еще меня вспомнишь.

— Да брось… Ты вон раскиснуть боишься, родственные чувства ощущая. Нет? — ухмыльнулся Семёнов.

— Ну и это тоже — нехотя признал токарь.

Менеджер Лёха.

Насморк замучил. Тем более, что поболеть должным образом- как это можно было сделать в оставшемся черт знает где будущем–прошлом, было невозможно. Ни поваляться в уютной постели под пухлым одеяльцем, не шибко страдая от хвори и одновременно тихо радуясь, что не надо вставать утром и переть на работу. Какая к черту постель — от ночлега на ветках в виде матраса и с шинелью вместо одеялка ломило все кости и тупо болели все мышцы. Ни чаю с лимоном, ни теплой ванны. Мама поила горячим молоком… Ну молока‑то сейчас было полно, но хоть и вкусное и теплое — но никак толку от него не получалось. И даже нос было нечем вытереть, эх, бумажные нежные салфетки, где вы? Лёха всерьез страдал — от всего этого неудобья, от холодрыги ночью, от комаров днем, от диковинных «тухель», как иронично окрестил чоботы из шинельных рукавов ехидный солдат по фамилии Петров. А тут еще и сопли вожжой. И нос распух. Очень хочется все время жрать. Пельменей бы простых сюда хотя бы. Или доширака. Только чтоб горяченького чего, а то от молока пузо барабаном, пучит–дует. Но с этим проблемы. Жратвы нет совсем. И неизвестно когда будет. И еще вопрос, что это будет за жратва.

Трое спутников как‑то переносили все это достаточно спокойно, как дикари какие‑то. Даже зловещего вида мясо сожрали, которое откуда‑то приволок этот дояр–колхозник. Воняло мясо падалью так, что и опухший нос учуял. А они ничего — пожарили на костерке и без соли слопали. Ну, чисто дикие люди.

Опять же очень неприятно было то, что они все время ожидали от него, от Лёхи каких‑то невиданных откровений и суперзнаний. Особенно донимал злобный Петров. Лёха четко чуял — этот его невзлюбил сразу. Сталинист, наверное, да еще и коммунист упертый, вероятно. То‑то он так разволновался, когда Лёха спросту рассказал то, что слышал о распаде СССР. Зря, наверное. Особенно про репрессии и про Берию с школьницами. Про это — точно зря. Не подумал. Хотел‑то как лучше, тем более еще в школе учителя толковали, что Сталина все ненавидели, все были репрессированы, СССР развалился потому, что никто не хотел из его граждан, чтобы это уродливое образование существовало дальше, все хотели свободы и благополучия с демократией.

Наоборот думал, что это порадует ребят, ведь злодеяния прошлого оценены в будущем по заслугам. Теперь явно себе врага нажил. Еще хорошо, что догадался на их попреки спросить — а будь они на его месте и попади они сами лет на 70 назад — чем бы они там были полезны? Остыли эмоции, да. Но сам‑то Лёха понимал, что ему сказать нечего. Попытался было этому Петрову рассказать про телевизоры и компьютеры. Не получилось, не потому, что тот не понял рассказанного — понять‑то понял, да взъелся на то, что Лёха не может внятно объяснить — как они делаются эти новые девайсы. Вот прямо начиная с теории и с сырья. Силициум, Кремниевая долина — пустой звук… Лёха неплохо разбирался в компах, вполне мог и программу поставить и узел заменить — ну не совсем лопух. Но как вся эта байда работает? Сам Лёха думал, что знает. А вот рассказать оказалось невозможно. Про космос и спутники тоже не заладилось — как только Петров стал выспрашивать на каком топливе вся эта лабуда взлетает. И про мобилы вяло вышло. Пес его знает, как эта вся роуминговая система работает. А про фаст–фуды и бомж–пакеты Лёха и сам понял, что не надо. Теперь сам себе он задавал вопрос: А что он вообще может рассказать? Ведь ясно было сказано — его должны доставить к вышестоящему субъекту, чтоб тот разобрался. И с чем тот будет разбираться? Ну, расскажет Лёха, что автомат Шпагина стал легендарным оружием. Так они это и сами знают. Или что винтовка Мосина всю войну прошла. И что в этом полезного? Про тот же Сталинград Лёха помнил, что там немцы конкретно попали, но было это в 1942 или 1943 году — ни за что бы не смог сказать точно. Опять же — что проку? Никакого проку, как в прогнозах Павла Глобы. Виденное в кино тоже никак не годилось. Ну, расскажет он, что готовили НКВД детей–камикадзе. И что с того? Или что немок насиловали всех. Это никого сейчас не парит, до тех немок еще тыщи километров. Не, к тому же в кино, бывало, казали такой лютый бред, вроде танков под парусами и бомбардировок дырявыми ложками, что даже и инет не надо было читать, чтобы усомниться. Доводилось читать несколько книжек «провойну», но тоже никак не годится. Ну, там написано было, что все красноармейцы хотели сдаться немцам в плен и сдавались как только подворачивалась возможность — а эти трое, да и их командир сдаваться всяко не собирались, хотя немцы конечно бы оказали раненому помощь и он возможно бы выжил. Непонятно — вроде же обычная солдатня, пехота. Были б там пограничники — еще куда ни шло.