Читать интересную книгу После свадьбы. Книга 1 - Даниил Гранин

Впрочем, сердиться на него долго и всерьез было невозможно. Возвращаясь от Тони, он смотрел на друзей такими затуманенными, нездешними глазами, что они, вздыхая и чертыхаясь, оставляли его в покое.

Огромные события шли, не затрагивая его, как за стеклом вагона.

…Неожиданно для всех месяц назад вернулся на завод Леонид Прокофьич. Он пошел работать мастером в механический цех. Его встретили с щедрой радостью, с тем чисто русским чувством, которое, не считаясь ни с чем, готово оплатить обиды, причиненные другим, и одарить всем, что есть в доме.

Прибежав в цех, Игорь остановился и долго издали смотрел на дядю. Что-то сдавило ему горло, он все пытался сглотнуть и не мог.

Дядя сильно изменился. Не то чтобы постарел, он как-то высох, потемнел. Они обнялись. От прикосновения его сухой, колючей щеки у Игоря все замерло. Он вспомнил, как он поверил всему, отрекся, осудил этого самого близкого, дорогого ему человека.

— Ты уже совсем взрослый, — с недоумением сказал Леонид Прокофьич. Голос его потерял звучную раскатистость, стал скрипуче жестким. Темные, без блеска глаза всматривались из глубоких глазниц неотступно, как будто ища за сбивчивым, торопливым рассказом Игоря иной, скрытый смысл. Под их настойчивой пытливостью Игорь чувствовал себя все более виноватым. Ему казалось, что дядя все знает. Женитьба, диплом техника, новая комната, все оказалось не то, как будто дядя ожидал от него чего-то другого, более важного. Игорь почувствовал себя несправедливо обиженным и ухватился за эту обиду, заслоняясь ею от терзавшего его стыда.

Они расстались как чужие.

Бывая в цехе, Игорь обходил стороной стеклянную кабинку мастера.

Переполненный своими удачами, любовью, он непроизвольно уклонялся от всего, что грозило нарушить его блаженное, не желающее ни о чем думать счастье.

Глава третья

Впоследствии, перебирая в памяти все, что с ним произошло, Игорь всякий раз добирался до минуты, когда уходя с залива, он увидел Геню Рагозина рядом с дядей и Лосевым. Вместо того чтобы подойти к ним, он свернул за насыпь. Все дальнейшее зависело от этой случайности. Если бы он окликнул Геню, то Геня рассказал бы про вызов на комитет, они посоветовались бы и что-нибудь придумали. И все повернулось бы иначе. А Геню он не окликнул из-за дяди. А с дядей ему не хотелось встречаться потому, что… Ну, словом, проклятая случайность, и больше ничего.

Игорь отправился на комитет, не имея понятия, зачем его вызывают. Вероятно, насчет предстоящих соревнований. Главное, чтобы там долго не задержали, — вот о чем он тогда беспокоился. Потому что после работы они с Тоней уговорились покупать стол.

Комитет комсомола занимал две комнаты. Большая служила секретарю кабинетом, там же происходили заседания комитета, в меньшей, проходной, хозяйничала Галя Литвинова, технический секретарь. Она сидела между несгораемым шкафом и просто шкафом, среди вороха бумаг, сутулая, сердитая, с ячменем на глазу. Поразительно не везло этой Гале. Сколько помнил ее Игорь, всегда у нее то флюс, то ячмень. Она была порядочная злючка, никого так не боялись в комитете, как ее. Боялись и любили. И когда Галя болела, то в комитете как-то сразу становилось скучно и тихо.

В комнате было людно. Пахло мокрой одеждой и табаком. На железной садовой скамейке, неизвестно как попавшей сюда, томились «персональщики», ожидая вызова на комитет. Несколько человек осторожно курили возле полуоткрытой двери.

Комсорг прокатки, навалясь на стол, тихо и страстно доказывал Гале:

— Я понимаю, день Конституции. Ну, чего я тут буду придумывать? Дай прошлогодние тезики.

— Аннулированы. Привык по шпаргалке, — сказала Галя. — Хватит. Перестраивайся.

— Галя, солнышко, Галюсенька, ну так, для общего масштаба.

— И не надейся. Сам не в состоянии, поручи кому-нибудь… В парткабинете материалы есть…

Игорь придвинул телефон и позвонил Тоне. Ему ответил старший плановик Корешков. Игорь никогда не видел его в лицо, но хорошо знал по голосу. И знал, что Корешков знает его голос. Игорь повернулся к стене и перешел на бас.

— Она вышла, Игорь Савельич, — сказал Корешков с усмешкой.

Игорь торопливо повесил трубку. Все что касалось Тони, до сих пор продолжало его смущать. Он стеснялся зайти к ней в отдел, стеснялся пройтись с ней под руку на заводе.

На стене висели сводки по сбору металлолома. Самый низший балл имел прокатный цех.

Игорь подмигнул комсоргу прокатного:

— Люди гибнут за металл? А им Галина ставит балл.

Комсорг рассмеялся, а Галина, роясь в шкафу, сердито фыркнула:

— Тоже мне Мефистофель, сам ни разу на субботник не явился.

Игорь выставил руку с часами, постучал ногтем по столу:

— Четыре двадцать. Жду не больше десяти минут. Когда вас наконец к точности приучат?

Недавно демобилизованный моряк в бушлате рассказывал про поход в Голландию. Игорь подошел ближе.

— С жильем там полный зарез, — рассказывал моряк. — Особенно, конечно, рабочему человеку. Селятся на воде, в каналах. Плот сколотят, на плоту домик. Чистенький, конечно, но верный ревматизм. Заправляет там королева, у них там такой порядок: муж королевы королем не считается…

— Вроде как у Рябчиковой, — подсказал Игорь, и все засмеялись.

Рябчикова, женщина высокая, властная, легендарной силы, работала начальником охраны завода, муж ее служил рядовым охранником, и она шпыняла его со всей строгостью.

Игорю было приятно, что все обернулись к нему и засмеялись, а он даже не улыбнулся. Это всегда производит впечатление. Моряк рассказывал беспорядочно и увлеченно. Вот устроить бы такую беседу вместо прошлогодних тезисов, которые просит комсорг. Надо Гене подсказать. За последний год Игорь редко бывал в комитете, оторвался, и, может быть, поэтому многое ему сейчас виделось по-иному.

Когда Галя позвала его на комитет и когда он вошел в светлую, длинную комнату, где вдоль стола заседаний, крытого кумачом, сидели члены комитета, он прежде всего отыскал глазами Геньку и улыбнулся ему. Он не виделся с ним почти неделю и чувствовал себя немного виноватым, потому что ни разу в течение этой недели не вспомнил про него.

Рядом с Геней сидела Вера Сизова; вероятно, она приняла улыбку на свой счет — прямые брови ее недоуменно дернулись, она поджала губы и уткнулась в свой блокнот. Игорю стало смешно. Все еще злится. Ничего, скоро ты узнаешь, кто такой на самом деле есть Малютин.

Шумский кивнул на свободный стул в конце стола:

— Садитесь.

Обращение нового секретаря на «вы» понравилось Игорю. Высшее образование. Прогресс.

— Техникум кончали? — начал спрашивать Шумский. — Какой диплом?.. Женат? Кем жена работает?

Игорь запнулся, непривычный к этому слову «жена», сердясь и забавляясь своим глупым замешательством.

— Она у нас, в КБ, — сказал комсорг заводоуправления Костя Зайченко.

— Комсомолка?

— Она? нет! — ответил Игорь и вспомнил, как Тоня говорила: «Подумаешь, чем я отличаюсь от наших комсомолок, тем, что не плачу взносов?» И вызывающе выпячивала нижнюю губу. Он был несогласен с ней, но не мог ее переспорить.

— Между прочим. Костя, ты зря ее не включаешь в вашу лыжную команду, — сказал Игорь. — Все равно, у тебя такие ползуны. — Он вспомнил и засмеялся. — Конторщики! Палки держат, как карандаши.

Костя не ответил. Костя как-то странно покосился на Шумского и не ответил. Никто не улыбнулся. Как будто Игорь сморозил какую-то чепуху. Он посмотрел на Геню. Левая рука Гени подпирала голову, закрывая все лицо. «Чего это вы, такие шибко серьезные?» — хотел спросить Игорь, но ничего не спросил. И оттого что он не мог спросить это веселым, беззаботным тоном, так, чтобы все рассмеялись и зашевелились, ему стало не по себе. Наверное, они стесняются Шумского, но ему-то какое дело до Шумского? Он закинул ногу на ногу и прищурился.

— Вы, конечно, читали постановление партии по сельскому хозяйству, — сказал Шумский. — Комсомол посылает сейчас специалистов…

Игорь посмотрел на Геннадия.

— Как вы относитесь к необходимости поехать в МТС? — спрашивал Шумский.

В правой руке Геннадия был зажат карандаш, и этим карандашом он чиркал по сукну.

— …Специальность у вас подходящая. Техник-механик. Будете руководить ремонтными мастерскими.

Игорь молчал.

От этого пренебрежительного молчания, от острого прищура малютинских глаз Шумского охватило знакомое, противное чувство робости. Вера и Рагозин сидели рядом, чугунно-неподвижные, по их лицам ничего нельзя было разгадать.

«А может, Малютин согласится?.. — подумал Шумский. — Ох, если бы он согласился!»

— …Для вас, молодого специалиста, это целая школа.

— Тоне там тоже найдется работа, — сказал Костя Зайченко.

Шумский поспешно подтвердил, испытывая досаду за свой излишне бодрый тон.