такая точная, предвосхищаешь каждое действие… Не твой стиль это был в последний раз.
– А что мой стиль? – отрешенно спрашиваю, глядя в одну точку.
Очень хочется, чтобы этот разговор закончился. Но мы только начали.
– Ходить по воде, – на полном серьезе сообщает мне мадам Шимицу. – Меня всегда поражало умение быть тенью и обращать других в свое подобие. Твои дети становились невидимыми, как только ты вступала с ними в контакт. И сама ты точно мимикрируешь под мир.
Поднимаю на нее тяжелый взгляд и повторяю:
– Он – не ребенок. Я не могу работать с ним так, как с детьми.
– Время – твое единственное извинение, а не это, – отрезает она. – Михи и вправду должен был уехать с родителями в Ганновер на следующий день, к родственникам. Я в курсе. В таких условиях спасает только импровизация.
По-прежнему не понимаю, к чему этот допрос, если она уже знает обстоятельства. Сидим и молчим, глядя в разные стороны. Я точно отбываю какой-то срок в этом кресле.
– Я перевела твою долю на счет.
Мертвецам не платят. Поднимаю на нее глаза и понимаю, что на этот раз меня пронесло. Мимика мадам Шимицу почти неуловима, и остается только вслушиваться в ее интонации. Но она больше не злится.
– Тем не менее избегай такого впредь.
Шимицу – один из лучших дилеров Мельхиора. Это она ходит по воде. Поэтому ее услуги стоят дорого, бешено дорого. И она дорожит своей репутацией, которая складывается из мелочей. Несовершенство всегда очевиднее в деталях. Неровный штрих, фальшивая нота, неверная запятая, дрогнувшее па. Что уж говорить про подростка в сонной коме, которому потом делали промывание желудка.
– Мне кажется, ты недовольна этим делом и хочешь что-то мне сказать. Что тебя тревожит?
В ее голосе появляется новое измерение – проступает узкий, гладкий туннель, в который так и хочется доверчиво проскользнуть. Но какую правду она хочет?
– Я не могу на вас злиться. Но прошу, чтобы вы осознавали мои пределы.
Шимицу перепархивает за мою спину, и ее ладони невесомо ложатся на плечи.
– Расслабься, Санда. Я реалистично оцениваю потенциал моих людей. Я никогда не дам тебе непосильную задачу.
Мне привычнее ощущать ее спиной. Потому что она всегда позади: контролирует, прикрывает, прячется. Ее лицо склоняется к моему уху, и вкрадчивым шепотом она вдруг вопрошает:
– Что ты хочешь изменить в своей работе? Скажи мне.
Вопрос вспыхивает ударом молнии. Как если бы она подслушала наш с Вертексом недавний разговор. А может, кто-то прочирикал ей. Надо отреагировать сдержанно.
– А что, есть варианты?
Тихий смех серебристо струится меж прядей моих волос и ползет по ушному каналу в мозг. В меня будто по микроскопическим шарикам впадает ртуть.
– Ты загадываешь желание, не я.
Я заглядываю ей прямо в глаза: уяснить, что она не шутит. Мадам Шимицу смотрит приветливо и с затаенным интересом. Она ждет, что я чего-то попрошу. Обдумав за эти дни все за и против, я пришла к решению, которого от себя не ждала. И вдруг она сама дала мне шанс его озвучить.
– Если вы можете что-то изменить, то дайте мне выйти.
Ответ ее заметно разочаровывает. Не этого мадам Шимицу ждала.
– Ты уверена?
– Да.
– У тебя были проблемы без нас.
– Прошло пять лет. Я хочу уехать из Германии…
– …и стать кем-то другим.
Звучит как тонкая насмешка.
– Я всегда буду собой. Только если у вас нет торговца душами.
– Так далеко мы пока не зашли, – с усмешкой отвечает она, вернувшись в свое кресло. – Хотя это была бы топовая сделка. Я тебя не держу, но ты права. Твое увольнение не зависит от твоего решения. Мне надо поговорить с Мельхиором. Ты знаешь, что очень редко кто-то просто уходит… сам.
Еще бы не знать. Они либо убивают, потому что человек крупно облажался, либо выкупают его до конца жизни, но оставляют в бизнесе, если он ценен и набит информацией, которую нельзя выпустить из сети. Люди ведь уходят вместе со знаниями и именами.
– Попросите его, пожалуйста, – отвечаю я. – Помогите мне просто исчезнуть. Я же хорошо вам служила.
Мадам Шимицу глядит на меня, как на современное искусство – то есть не может понять, как это оценить.
– Посмотрим, – туманно сообщает она. – Твой уход будет большой потерей. И я думала, «Туннель» был твоим домом.
Никак это не комментирую. Дом – слишком морально отягощенная концепция. Даже такой, как «Туннель».
Изображение зла
Мариус
Один мальчик ушел из дома и не вернулся. У родителей истерика. Конец сказки.
А Мариус получил очередное дело, похожее на плохо пропеченный пирог. Михаэль Краусхофер, пятнадцать лет. Последним его видел домоправитель, подметающий подъезд. По его словам, Михи спокойно вышел на улицу, предварительно из необъяснимого вандализма царапнув ключом пару почтовых ящиков. Его дальнейшие следы размыл мелкий дождь.
Видеозаписи из метро, вокзалов и аэропортов ничего не дали. Свидетелей, кроме деда-уборщика, не было. Только луна вот-вот обещала налиться полнотой, что походило на очередной изнаночный стежок.
Кто-то шьет это полотно под покровом ночи. Перед ними узор, который проступает на другой стороне.
– Может, я поеду тогда в его школу, потолкую… – мямлит Лука.
Лука и Бианка напоминали два глухих телефона. В их головах царила каша из лунных фаз и газетной пропаганды. Из-за мании контроля Мариусу хотелось все делать самому. Казалось, что так он быстрее нагонит свою тайну.
Но в старшую школу в Кройцберге отправились все же втроем. Их уже ждала классная руководительница Марина Дольке – дама с тугим пучком, заодно натянувшим и кожу на скулах. Мариус выслушал ее скупую речь, скорее характеризующую Михаэля как конченого засранца. В какие-то моменты она, опомнившись, нервно добавляла, что сочувствует родителям.
– С кем он дружил? Мне нужно побеседовать с этими учениками один на один.
Так он познакомился с бандой бритовисочных парней, не вяжущих и двух слов.
– Ну, Михи это… наверное, тусануть решил.
– С кем тусануть?
– Может, с кексами какими-то. Мы не в курсе.
– Знаете его круг общения? Других друзей вне школы?
– Ну, э-э-э… может, из спортивной секции. Хотя он говорил, что там какие-то педики.
– Или с района поцики. С теми, у которых он… э-э-э-э… ну, там свои дела.
Конкретных имен Мариус так и не добился. Он велел Бианке съездить в секцию карате, а Лука тем временем опрашивал других учителей и персонал школы. Следователь стал по очереди вызывать в пустой кабинет учеников из его класса. Они заходили одинаково: протискиваясь боком и говоря взглядом: «Моя хата с краю».
Мариус задавал им одни и те же вопросы