его совсем в другую сторону. Финнерти, по всей вероятности, разглядел в Поле что-то, чего он не мог разглядеть в других, что-то, что ему понравилось, – возможно, бунтарскую жилку, о существовании которой Пол только теперь начал догадываться. Была же какая-то причина, почему Финнерти сделал Пола своим единственным другом.
– Вообще-то я предпочла бы, чтобы Финнерти выбрал для визита другой день, – сказала Анита. – А так возникает целый ряд проблем. Бэйер должен был сидеть слева от меня, Кронер – справа; а теперь, когда вдруг неожиданно врывается член Национального Бюро Промышленного Планирования, я уже и сама толком не знаю, кого куда усаживать. Эд Финнерти по своему положению стоит выше Кронера и Бэйера? – спросила она недоверчиво.
– Если хочешь, посмотри «Организационный справочник», – сказал Пол. – Я думаю, что НБПП стоит выше региональных деятелей, но это скорее мозговой трест, чем чиновный. Финнерти все равно. Он может усесться и за стол с прислугой.
– Если он хоть шаг сделает в сторону кухни, Бюро охраны здоровья упрячет его в тюрьму! – Анита натянуто улыбнулась. Было совершенно очевидно, что ей очень трудно сохранить спокойный тон, говоря о Финнерти, и делать вид, что ее забавляют его эксцентрические выходки. Она переменила тему разговора.
– Расскажи о сегодняшнем дне.
– Ничего сегодня не было. Такой же день, как все остальные.
– Ты достал виски?
– Да. Ради этого мне пришлось перебираться на тот берег.
– Разве это было таким уж тяжким испытанием? – Анита никак не могла понять его нелюбви к поездкам в Усадьбу и поддразнивала его этим. – Неужто это было так трудно? – повторяла она таким тоном, будто он был ленивым маленьким мальчиком, которого уговаривали оказать небольшую услугу маме.
– Да, трудно.
– В самом деле? – поразилась она. – Надеюсь, тебе не грубили?
– Нет. Все были очень вежливы. Один из пенсионеров, знавший меня в старое время, устроил импровизированный вечер в мою честь.
– Ну что ж, недурно…
– Ты находишь? Его зовут Руди Гертц. – И, не вдаваясь в описание своих чувств, Пол рассказал ей, что произошло. И вдруг поймал себя на том, что пристально следит за нею.
– И это тебя расстроило? – Она рассмеялась. – Ну, знаешь, ты уж слишком чувствителен. Наговорил мне столько ужасов, а на самом деле ничего и не произошло.
– Они ненавидят меня.
– Они сами доказали, что любят тебя и восхищаются тобой. Чего ж тебе еще от них нужно?
– Этот человек в очках с толстыми стеклами доказал мне, что по моей вине жизнь его сына превращается в бессмыслицу.
– Ты преувеличиваешь. Неужели тебе доставляет удовольствие перевернуть все так, чтобы обязательно испытывать чувство вины? Если его сын не способен ни на что лучшее, чем Армия или КРР, в чем же твоя вина?
– Я не виноват, но если бы не было таких, как я, он стоял бы себе за станком на заводе…
– Он что – голодает?
– Конечно, нет. Кто сейчас голодает!
– У него есть жилье и теплые вещи. У него есть все, что он имел бы, если бы трудился в поте лица, кроя свой станок почем зря, совершая ошибки, бастуя каждый год, ведя борьбу с мастером, являясь на работу с похмелья.
– Права, права! Сдаюсь! – Пол поднял руки. – Конечно же, ты права. Просто в чертовское время мы живем. Идиотская задача иметь дело с людьми, которым следовало бы приспособиться к новым идеям. А люди не приспосабливаются, в этом-то вся беда. Хотел бы я родиться через сто лет, когда уже все привыкнут к переменам.
– Ты устал. Надо будет сказать Кронеру, что тебе нужен месяц отдыха.
– Если понадобится, я и сам ему это скажу.
– Я совсем не собиралась читать тебе наставления, милый. Но ты ведь никогда ни о чем не попросишь.
– Если ты не возражаешь, со всеми просьбами обращаться буду я.
– Не возражаю. И обещаю вообще не возражать.
– Ты приготовила мои вещи?
– Они на кровати, – сказала Анита сухо. Она была уязвлена. – Смокинг, рубашка, носки, запонки и новый галстук.
– Новый галстук?
– «Дюбонне».
– «Дюбонне»! Господи помилуй!
– Кронер и Бэйер носят галстуки «Дюбонне».
– А мое нижнее белье такое же, как у них?
– Этого я не заметила.
– Я надеваю черный галстук.
– Вспомни, милый, Питсбург. Ты сказал, что хочешь туда.
– Надо же – «Дюбонне»! – Он зашагал по ступенькам, подымаясь в спальню и стаскивая по дороге пиджак и рубашку.
– Эд!
На кровати Аниты растянулся Финнерти.
– А, вот и ты, – сказал Финнерти. Он указал на смокинг, разложенный на постели Пола. – А я решил, что это ты. И проговорил с ним полчаса.
– Анита сказала, что ты ушел в клуб.
– Анита вышибла меня в парадную дверь, а я вернулся сюда через черный ход.
– Я очень рад этому. Как дела?
– Хуже, чем всегда, но есть надежда.
– Чудесно, – сказал Пол, неуверенно улыбаясь. – Ты женился?
– Упаси Бог. Закрой дверь.
Пол закрыл.
– Как идет работа в Вашингтоне?
– Я ушел.
– Да? Метишь куда-нибудь еще повыше?
– Иначе не ушел бы.
– А куда?
– Никуда. Никакого места, никакой работы вообще.
– Что – мало платили, устал, или в чем еще дело?
– Мутит меня от всего этого, – медленно проговорил Финнерти. – Платят фантастические деньги, просто поразительно – платят как телезвезде с сорокадюймовым бюстом. Но когда я получил на этот год приглашение на Лужок, знаешь, Пол,