Читать интересную книгу Книга писем - Владимир Хлумов

Обогнув дом, я стал искать заветное окно и делал это с таким усердием, что, кажется, начал бормотать вслух и даже испугал случайного прохожего, шарахнувшегося в сторону на проезжее место. Единожды отыскав зашторенный прямоугольник, вновь проверил ответ, и когда тот совпал трижды, впился испытующим взглядом в едва подсвеченный экран.

Антракт в театре теней. Никого. Окно в спальню чернее ночи. Спит-отдыхает, а свет на кухне забыла выключить. А может быть, не спит, может быть, пока я бегал вокруг дома, она вышла, проскользнула, и сейчас кружит в неизвестном месте? Черт меня дернул с этой иглой. Ведь можно было ожидать такой реакции. Да, ведь точно так я и знал, чем может кончиться моя игра, и наверное специально спросил иголку, чтобы так и кончилось, и следовательно, не она, а я собственноручно все разрушил. Что же теперь делать, чем жить, ради какого интереса можно существовать, если в стеклянном ящике не хватает лучшего экземпляра? Так думал я, когда на светящемся полотне появились две тени.

Ах вот, в чем дело! Какой неожиданный поворот судьбы. Озарения тоже бывают неприятными, острым режущим предметом мелькнула свежая мысль. Ах, какая траектория, какой полет, какие головокружительные маршруты. Весь день провести в незнакомом обществе, увлечь в дом, в жилище, прикасаться, сгорая в лихорадке, рискуя собственным тельцем, и все это за час до встречи, наверняка обусловленной заранее и вполне желанной! Но как же я, как же мои попытки?

Пьянея от горя, я ринулся поперек движения каплеобразных тел в поисках связующего средства.

- Але, але! - кричал я в холодную трубку, желая знать сейчас же, с кем, когда и почему?

- Да, я слушаю, - ответил, как показалось мне, специально приглушенный голос.

- Ты дома? - спросил я, теряя последнюю надежду.

- Так получилось, - без тени волнения пояснила она.

Я не решился все-таки прямо спросить и вывернулся наглым требованием:

- Я сейчас хочу прийти.

- Это исключено.

- Почему? Почему ты не хочешь видеть меня?.

Она промолчала.

- Тогда поговори со мной.

- Я не могу сейчас разговаривать ни с кем.

Как же, желчно подумал я и полез на рожон.

- Почему?

- Не могу.

- Тогда я иду к тебе.

- Не смейте.

- Посмею, - я обезумел от ее холодного голоса. - Я здесь внизу был все время, а теперь иду к тебе.

Не выслушав возражений, тяжело ступая, отправился в обратный путь. Неужели еще сегодня я радостно взлетал мечте вослед по этим ступеням, а теперь уже на каждом марше останавливался, задыхаясь от недостатка кислорода. Нужно было воспользоваться лифтом, проскрежетало электромеханическое чудовище, унося вниз чью-то усталую душу. Действительно, куда я иду-взбираюсь, зачем мне эта высота? Природная жадность или долг коллекционера-охотника? Какая разница, если там и без меня хорошо, если кому-то достаточно быть без меня, то чем счастью поможешь? Сам виноват размахался руками, не обращая внимания на последствия. Как я, опытный охотник, мог вопреки всем правилам и инструкциям, размахивать руками и производить страшные сотрясения в воздушном пространстве? Были вы ловцами человеков, а я вас сделаю ловцами тополиного пуха, стучало в голове гулкое эхо звенящей сухим деревом двери. Да, я уже не звонил, а бил ладонью наотмашь по крашенному суриком прямоугольнику.

Вдруг прислушался: кажется, кто-то подошел к двери, затаился моим зеркальным отражением, незаметно набрал воздуху и остановил дыхание. Я был уверен, я знал наверняка - это она там за дверью, она одна, она попросту не решается открыть на мой безаппеляционный стук. Конечно, там больше никого нет, мне просто показалось, наверно, я ошибся в расчетах и перепутал окна. Она одна, но почему она не открывает дверь?

- Открой,- я попытался сам успокоиться, но получилось так, будто я клянчил.

Через несколько секунд невыносимо тягучая пауза прервалась такой силы и горести тяжелейшим вздохом, по сравнению с которым мое ночное бдение под окнами, мой кулачный наскок на дверной проем показались нелепыми и смешными. Ей плохо, ей чертовски плохо. Я повернулся и на цыпочках, еле слышно поскрипывая песчинками неметенных ступеней, тихо удалился подальше от чужого горя.

В тот же вечер я слег. Видно, меня здорово прохватило там, под окнами, и три дня кряду я температурил. Ночами несколько раз бредил одним и тем же унизительным действием: я крадусь по злосчастной лестнице, стараясь еле слышно шагать по ступенькам, чтобы никто не мог обнаружить, и более того, стать законным свидетелем моего унижения, но на пятом или шестом шаге мне изменяет чувство меры, я слишком тяжело ступаю, так что песочный треск звучит чуть громче, и тут же, будто только того и ожидалось, раздается унизительный смех на два голоса - женский, ее, и мужской, того молодого человека.

В короткие перерывы между страшными видениями меня охватывал приступ меланхолии, и я то плакал, то хватался за бумагу, пытаясь что-то писать. Когда я окончательно пришел в себя, я был окружен смятыми словами любви. Здесь нет и тени преувеличения, ибо на одной из скомканных бумаг были стихи, написанные каллиграфическим почерком:

Там за хрупкой границей стекла,

Где так много печали и мало тепла,

Где пустое объемлет пространство

Бесконечных ночей постоянство,

Отраженные люди живут.

Их внезапно возникшую связь

Еле видно сквозь льдистую вязь,

Их отчаянно дерзкий побег

Прикрывает декабрьский снег,

И следы их почти незаметны.

Так, влекомы июльским теплом,

Исчезают вдали за окном,

Поднимая зеленые флаги

Над пространством твердеющей влаги,

Над кривыми ветвями дерев.

Теперь стихи казались мне женскими, и даже более конкретно, согласно моим представлениям о ходе событий, такое стихотворение могла бы написать она и только она. Во всяком случае, мне они показались вполне приличными, и вполне должны прийтись ей по душе. Правда, в них было определенное забегание вперед, как будто мы связаны не просто поверхностным знакомством у темного окна, крытого первым, робким морозным узором, но и чем-то более существенным, наподобие глубокого чувства, или даже общей задачей. Я решил при следующей встрече, а таковая неизбежно должна произойти, подарить ей эти стихи со словами: "Возьмите, это вы обронили под впечатлением наших встреч". Я обязательно решил перейти снова на вы, будто собирался преодолеть высоту со второй попытки.

Может быть, мое невольное трехдневное молчание и есть настоящая удача, иначе как бы я смог выдержать паузу, но теперь пусть она думает, что я могу быть и без нее. Конечно, три дня не срок, но все же поделом ей, вот, пожалуйте - хочу звоню, хочу сам по себе гуляю. Я набрал заученный номер, и сердце мое сжалось, когда заговорил голос, без которого мне было так тяжело:

- Какой же вечер, когда раннее утро? - она явно обрадовалась моему появлению. - Где вы пропадали?

Я пробурчал что-то невразумительное в ответ, но ей этого вполне хватило, и она продолжила весело щебетать, что меня почему-то рассердило, и я возмутился:

- Постойте! Ну а если бы я вообще не позвонил? Ведь у вас нет даже моего телефона. Что это, самоуверенность или полное равнодушие?

Она молчала.

- Ответь же!

- Не понимаю.

- Не понимаю. - Я передразнил ее. - Ты иэбалованное, равнодушное существо, ты совершенно не дорожишь нашим... - мне не хотелось быть банальным, но я уже потерял контроль над собой, - нашим знакомством. В тот момент, когда вся Вселенная обезумела от слякоти и холода, я, в общем-то достаточно занятый человек, теряю силы и время, чтобы жизнь наша стала чуть-чуть лучше и теплее, днями и ночами слоняюсь вдоль выцветших посеревших линий; да ты глупое, несносное создание, неспособное оценить новых объемов пространства, ты, готовая променять меня в любой удобный момент на черт знает каких ротозеев, - я вдруг вспомнил, как она рассказывала о своих друзьях-автогонщиках, - ты подвергаешь наши еще не развитые отношения жестоким испытаниям вероятностью, ты... - я остановился, подбирая слово построже, и вдруг обнаружил вместо напряженного, почти раскаявшегося внимания бестолковые короткие гудки. Она бросила трубку, она не слушала меня...

- Але, але, - я кричал что есть мочи, дожидаясь восстановления связи. - Куда вы пропали?

- Я никуда не пропала, просто вы перестали со мной разговаривать.

- Значит, вы ничего не слышали?

- Ничего.

- Вы просто не хотите слышать самое важное, - я тяжело выдохнул в трубку и решил больше не возвращаться к пройденному однажды.

- Жаль, что я пропустила самое важное, - она это сказала так, как обычно говорю я сам: не разберешь, шутя или серьезно. - Может быть, повторите?

- Июлия, - я простонал в трубку, снова набирая воздуху.

- Почему? - пропуская малозначительное, перешла она к центральному пункту.

- Потому что родом из июля.

- Откуда вы знаете? - она, кажется, обрадовалась моей догадливости, а я ее. - Я обожаю лето, но не июнь, когда еще плоды только завязываются и набивают оскомину, и не август, когда все уже кончается, а именно июль, как эпицентр тепла и света.