ладья улыбалась, когда ее съели?
Миша смотрел на доску как зачарованный, не в силах ничего ответить.
В этот момент двери с шумом распахнулись. На пороге стояли охранник и высокий пожилой человек.
— Вот, посмотрите, Вадим Александрович, что Мишка вытворяет! Обещал, что скоро уйдут, а сидят тут уже больше часа. Может быть, милицию вызвать, не нравится мне этот бомж. А не террорист ли он?
— Погоди, Ваня, сейчас разберемся.
Умный, внимательный взгляд остановился на Мише. «Это директор Дворца», — успел он шепнуть Алексею.
— Миша, как же так получается? Ты же знаешь, что посторонних людей без согласования с администрацией во Дворец приводить нельзя.
Алексей, сидевший спиной к говорящему, обернулся.
— И эти правила… — хотел было продолжить директор, но в следующее мгновение он оттолкнул ногой, стоящий на пути стул и бросился вперед. Его губы шептали одно слово: — Алексей, Леша, это ты?
Алексей поднялся и оказался в объятиях Вадима Александровича.
— Ты, ты…
— Жив, вы хотели спросить? — усмехнулся Алексей.
— Понимаешь, никто толком не знал, где ты и что с тобой. Кого ни спрашивал — все пожимают плечами. После того ужаса всякое могло случиться, но ты живой, молодчина!
Алексей задумчиво кивнул головой.
Директор резко обернулся к охраннику и Мише и произнес голосом, в котором чувствовались торжественные нотки:
— Друзья, вы хоть знаете, кто перед вами стоит? Нет? Так я вам сейчас скажу. Алексей Алексеевич Богуславский. Самый талантливый, величайший шахматист России, которому только трагические обстоятельства не позволили стать чемпионом мира. Он является воспитанником нашей шахматной секции, ее гордостью. А ты, Ваня, — милицию вызывать…
— Я же, Вадим Александрович, не знал.
Миша смотрел на все происходящее с широко раскрытым ртом.
— Ну, Леша, у тебя и видок! Ты что, борьбой занимался?
— Да, нет, партийку в шахматы сгонял, — улыбнулся Алексей.
— Давай, рассказывай с самого начала. Про тебя мне все интересно.
Когда Алексей закончил, в комнате стояла тишина. Вадим Александрович задумчиво смотрел в окно.
— Да, досталось тебе, Леша. А сейчас у тебя, значит, ни работы, ни дома своего?
— Значит так.
— Вот что, Алексей, не подумай, что принизить тебя хочу, но не согласился бы ты возглавить шахматную секцию в нашем Дворце? Деньги у нас хоть небольшие, но стабильные, со временем мы тебя на две ставки оформим. Короче, не хочешь ли обучать шахматному, да и жизненному искусству таких огольцов, как вот этот Мишка, с которым ты уже познакомился?
— Хочу, — ответил Алексей и крепко закрыл глаза.
Краеведение
Теперь и сам не знаю, радоваться, что случился в моей жизни тот день, или… Июль. Питер был поглощен жарой. Я уныло брел из одного корпуса института в другой. И зимой-то нынче сотрудников встречается негусто, а тут уж совсем одиночество. И надо же было такому произойти — на раскаленном асфальте я лоб в лоб столкнулся с сотрудником, которого и знал-то шапочно. Обычно поздороваемся, отпустим шуточку и каждый по своим делам. А тут, видно, на почве безлюдья обоих заела тоска, и мы разговорились. Сначала о науке, но беседа не клеилась — уж очень разная у нас специализация. И вдруг он у меня спрашивает:
— А у тебя велосипед есть?
Я удивился, но вспомнил о своем стареньком, пылящемся в углу коридора складном велике.
— Есть, но я давно на нем не ездил. А ты это к чему, Коля?
— Дело в том, что помимо родной биохимии меня поглотила одна страсть.
— Ну, это бывает. Ты что, на старости лет пассию нашел? Зря, Коля, в нашем возрасте после этого все быстренько в могилу сходят.
Коля энергично замотал головой.
— Круче, гораздо круче: я заболел краеведением!
— Чем?!
— Краеведением. Я изучаю историю Ленинградской области. И хочу постичь ее в полном объеме.
— Интересно, — неуверенно протянул я.
— Вот ты много знаешь о Северной войне с финнами в наших краях?
— Ну, кое-что.
— А я теперь досконально.
— Здорово, а при чем тут велосипеды?
— А при том, что я могу тебе устроить экскурсию по местам ожесточенных боев.
— Коль, даже не знаю, все как-то неожиданно. Я давно не ездил…
— Так, в ближайшую субботу в одиннадцать часов утра встречаемся на платформе Ушково с велосипедами.
«Хорошо, что в 11 утра, а не вечера!» — усмехнулся я про себя.
Мой складной велик, не без труда, мне удалось привести в порядок. В назначенное время я очутился на пустынной платформе. Николай тоже был точен — он вышел из другого вагона. Вначале мне все понравилось. Утренняя свежесть, золотистые лучи, пронзающие кроны сосен, трели неведомых птиц. Понравилась и Колина фраза: «Ехать будем неспешно, в удовольствие, все должны рассмотреть, как следует». Уже через пять минут я вынужден был жать на педали изо всех сил. Коля превратился в точку, а дороги к ожесточенным боям и линии Маннергей-ма я не знал. Я попробовал закричать, да куда там — он просто исчез. Все это меня немного озадачило.
Сколько укоризны и немого упрека читалось в глазах Николая, когда я наконец добрался до него!
— Ты же говорил «неспешно».
— А разве я быстро ехал? Так мы до ночи не успеем рассмотреть все запланированное.
— До ночи?
— Да хоть до утра следующего дня. План есть план.
— Понятно, — задумчиво произнес я.
Чтобы попасть в первый намеченный пункт, нам необходимо было пересечь шоссе, по которому как угорелые, сплошным потоком в обе стороны мчались автомобили.
— Давай попробуем в другом месте.
— Давай.
Однако чтобы дойти до другого места, необходимо было сначала перебраться через болото. Не перебрались. Промокли до нитки, на велосипеды было жалко смотреть.
— Коль, может, вернемся?
На меня обрушился взгляд, по сравнению с которым ядерный взрыв показался бы светом от настольной лампы. Как мы перебежали шоссе, для меня так и осталось загадкой.
Несколько километров ехали до какой-то горы, на которой находилось какое-то загадочное имение. От имения ничего не осталось. В нем когда-то жила семья то ли белого офицера, то ли красного комиссара. Убей бог, не помню, да и там не мог понять — струйки пота заливали глаза, сознание мутилось. Между тем Николай мне с увлечением рассказывал, как владельцы имения бесконечно изменяли друг другу, как офицеры постоянно пытались подстрелить один другого на дуэли и как они все вместе беззаветно любили Родину. Затем ближе к 37-му году их всех дружно посадили, а дух скончавшейся от чахотки хозяйки усадьбы до сих пор обитает здесь.
Далее Коля поведал о молодцах краеведах — нескольких милых старушках, которые в течение многих лет пишут письма в поселковый совет с