Читать интересную книгу Союз еврейских полисменов - Майкл Чабон

— Не рад меня видеть, Меир? Как тебе нравится моя парка?

— В высшей степени… э-э… оранжевая.

— Надо, чтобы тебя издали замечали, — объясняет она. — Не то примут за медведя и подстрелят.

— Очень, очень эффектно. И к цвету глаз подходит.

Бина воспринимает комплимент, как будто банку с содовой, которую, как она сильно подозревает, щедрый даритель предварительно интенсивно взболтал.

— Таким образом, я заключаю, что ты удивлен моим появлением.

— Да, разумеется, очень удивлен, — спохватился Ландсман.

— Во всем виноват Фельзенфельд, — вздыхает Бина.

Опять Фельзенфельд. Сначала Шпрингер прошлой ночью, теперь… Что ж, все ясно, не такие задачки решали. Это тебе не Подольски поймать.

— Свалил, что ли, Фельзенфельд?

— Позавчера. Вчера в Мельбурн дунул, в Австралию. Там у его жены сестра.

— И теперь я, значит, твой подчиненный. — Он понимает, что это никоим образом не интриги Бины, что эта работа для нее, даже на два месяца, — существенное достижение, служебный рост. И все равно у него в голове все это не укладывается. — Да брось ты. Не может этого быть.

— В наши дни все возможно. Газет не читаешь.

Тут лицо ее просветлело, морщины разгладились, и Ландсман понял, каких усилий ей стоит общение с ним. Он понял, что сзади подошел Берко.

— Все в сборе, — констатировала Бина.

Ландсман повернулся. Берко остановился у него за спиной. Движется он бесшумно, объясняя это свой индейской кровью. Ландсман, правда, склонен объяснять бесшумность передвижения своеобразием походки друга, мягкостью, с которой его снегоступы касаются земли.

— Уже, уже, — реагирует Берко. С первого же знакомства, когда Ландсман привел домой Бину, она и Берко объединенными усилиями принялись рядить его в домашние клоуны, всячески донимать, беззлобно подшучивать. Бина протянула Берко руку, он сердечно ее встряхнул.

— Добро пожаловать домой, детектив Ландсман.

— Инспектор, — поправила она. — Гельбфиш. Снова.

— Прошу прощения. Ошибся. Дважды, — усмехнулся Берко. — Как в Якови?

— Нормально.

— Понравилось?

— Как сказать… Не заметила.

— Познакомилась с кем-нибудь?

Бина покачала головой и покраснела. Потом она поняла, что покраснела, и краска на ее лице сгустилась еще больше.

— Работала. Просто работала.

Густо-розовый диван исчез за углом контейнера-модуля, и Ландсмана посетило еще одно озарение.

— Похоронная команда на подходе.

Он имел в виду комиссию министерства внутренних дел, учрежденную на время переходного периода, подготовку Реверсии, похороны их полицейского управления. Вот уже год управление лихорадит, какой-то слышен шепот, какая-то канцелярская белиберда, какие-то регистрации, рекомендации, бюрократический балет. И если что-то пойдет наперекосяк, всегда можно будет свалить все на «этих евреев».

— Мистер Большая Лопата появится в понедельник, — кивает она. — Самое позднее — во вторник.

— Фельзенфельд, — с отвращением ворчит Ландсман. — Три бельма ему в глаз… — Чего еще от этого типа ждать? Слинял за три дня до появления шомера из похоронной команды.

Из трейлера вываливаются еще двое работяг, выносят библиотечку порнографии и портрет президента Соединенных Штатов, цветная печать на картоне. Стандартный портрет, все на месте. Подбородок попкой, раздвоенный; фотозагар игрока в гольф, лихая обветренность яхтсмена-квортербэка, нападающего-непопадающего, неисчерпаемые резервы фотоэнергии и фотоуверенности. Детективы при случае натягивали на портрет дамские трусики в кружавчиках и обстреливали его катышками смоченной туалетной бумаги.

— Время кроить саван для нашей конторы, — изрекает Берко, глядя вслед портрету.

— Нет, ты еще ничего не понял, — говорит Бина, и Ландсман догадывается по ее интонации, что у нее куча новостей, одна другой хуже. — Пошли, ребята, — приглашает Бина, как пригласил бы любой инспектор на ее месте, и Ландсман должен повиноваться. Пять минут назад мысль выполнять распоряжения бывшей жены показалась бы ему абсурдной, но, видя, как она кивнула в сторону модуля, он надеется, что все его чувства и эмоции в ее отношении, если таковые еще уцелели, утонут в серости служебной субординации.

Как и полагается в ситуации поспешного бегства, офис Фельзенфельда выглядел так, будто хозяин вышел только что с намерением вскоре вернуться. Снимки в рамках, полузасохшие комнатные растения в горшках, батарея бутылок сельтерской и куча противокислотной медицинской жвачки.

— Располагайтесь, — предложила Бина, развернув к себе мягкое конторское кресло на колесиках и по-хозяйски в нем располагаясь. Под скинутой ядовито-оранжевой паркой оказались пыльно-коричневый брючный костюм и простая белая блузка. Этот наряд больше соответствовал представлениям Ландсмана о вкусе Бины. Он неудачно попытался абстрагироваться от распиравшего блузку тяжелого бюста, родинки и веснушки которого до сих пор еще не стерлись из его зрительной и тактильной памяти. Они с Берко повесили верхнюю одежду на крюки у двери, держа головные уборы в руках, уселись на стулья. Взгляды жены Фельзенфельда и его детей все так же направлены на посетителей кабинета, все так же удивлен своей безвременной кончиной болтающийся на леске лосось с отпускного фото беглого хозяина кабинета.

— В общем так, ребята, — решительно начала Бина, известная обоим своей манерой приступать к делу без долгих предисловий. — Ситуация у нас с вами, конечно, не фонтан. Не улучшает ее и то, что один из вас мой бывший муж, а другой, гм, кузен. — Она эмоционально припечатала по-американски: — Shit. — И по инерции привесила еще фразочку на том же наречии: — Know what I'm saying? Так?

Судя по паузе, Бина ожидала ответа. Ландсман всем корпусом повернулся к Берко.

— Ты, что ли, кузен?

Бина улыбнулась, показывая, что ей не смешно. Она протянула руку назад и вытащила из шкафа стопку блеклых голубых сшивателей, толщиной не менее полдюйма каждый, все помечены красными пластиковыми наклейками. При виде этих папок сердце Ландсмана екнуло, как будто он увидел свое отражение в зеркале.

— Видите?

— Да, инспектор Гельбфиш, я вижу, — заверил Берко голосом фальшивым и неискренним.

— И знаете, что это такое?

— Неужто незавершенка? — подивился Ландсман.

— Знаете, чем хорош этот забытый Богом Якови?

Они молчали, ожидая продолжения.

— Дождь. Две сотни дюймов в год. Любого остряка проймет. Любой национальности, даже самой остроумной.

— Сильный дождь, — уважительно заметил Берко.

— Так вот, прошу прочистить уши и слушать повнимательнее. Еще два месяца — и в нашу захолустную контору нагрянут федеральные умники с федеральными целями и федеральными улыбочками. И потребуют выложить карты на стол. И поинтересуются ситуацией в подразделении, которым я на сегодняшний день имею честь руководить.

Да, язык у них у всех неплохо подвешен, у Гельбфишей. Семейное качество. Порассуждать, поубеждать… Папаша Бины чуть было не отговорил Ландсмана оставить бредовую идею женитьбы на его дочери. И это за день до даты бракосочетания.

— Вы меня достаточно знаете. Вы знаете, что я из кожи лезла, стараясь и надеясь попасть в это кресло или в кресло такого же уровня. Вы знаете, что я старалась поддерживать великую местную традицию по возможности ловить преступников и упрятывать их куда положено. И вот я сижу в этом кресле. До первого января.

— Бина, мы тебя понимаем, — прогудел Берко, на этот раз намного искреннее. — И устремления твои и ситуацию. Понимаем и сочувствуем.

Ландсман заверил, что понимает Бину и сочувствует ей вдвое глубже.

— Высоко ценю ваше понимание и сочувствие. И тоже понимаю, как вы относитесь к этому вот…

Она прихлопнула конопатой ладонью стопку дел. Одиннадцать скоросшивателей, самый древний двухгодичной давности. В отделе по расследованию особо опасных преступлений еще три пары детективов, но ни одна из них не скопила такой толстой стопки нераскрытых дел.

— С Фейтелем мы почти покончили, — принялся оправдываться Берко. — Задержка за прокурором. То же самое с Пински. Да и Зильберблат… Его мамаша…

Бина прервала его, выразительно подняв руку. Ландсман сидел молча. Только воздух сотрясать попусту… Эта стопка — растущий могильный холм на его репутации, показатель его заката как профессионала. А то, что холм этот не вырос еще на десять дюймов, — заслуга Берко, упорно работающего не только над раскрытием преступлений, но и над своим совершенно выбившимся из колеи кузеном.

— Зильберблат, его мать!.. Мать его… — язвительно перебила Бина. — Вот что, это дерьмо надо разгрести, и разгрести не откладывая в долгий ящик.

Она запустила руку в ящик «входящих» и выудила оттуда листок и тонкую — очень тонкую — папку сшивателя. Ландсман сразу узнал эту папку. В полпятого утра он сам ее и завел. Бина вынула из нагрудного кармана очки для чтения. Новость для Ландсмана. Она стареет, он стареет, согласно заведенному порядку вещей, время работает над ними, над каждым в отдельности, ибо они более не пара, каждый сам по себе. Странно…