Мы им тоже приданы. Славная дивизия. Она еще под Москвой гвардейской стала. — И добавил с улыбкой, смотря, как дюжий Чертенков легко плечом поддернул перекосившийся бок машины и с помощью товарищей выровнял ее: — Что ж, пополнение ведешь, по всему видно, хорошее, бравое! А шинельки-то, шинельки какие новые на всех!
Колеса, забуксовавшие в колдобине и разметавшие снег до самой земли, теперь стояли на колее. Надо было расставаться.
Широнин снова порывисто и по-мужски неловко привлек Канунникова к себе, обнял.
— Встретимся, Леня. С плацдарма нам вместе двигаться.
— Вы думаете, что и нас на плацдарм, Петр Николаевич?
— А куда же! Слышали сводку?
— Слышали сегодня в Самарине. Наступление и на Северном Кавказе.
— То-то. Всюду начинается. Значит, и наш час подходит. А вы — раз к гвардейцам, значит на плацдарм. — Широнин сел в кабину и, прежде чем захлопнуть дверку, еще раз поблагодарил всех.
— Ну, спасибо будущим гвардейцам.
— Не за что, товарищ лейтенант. Дело нехитрое.
— Товарищ лейтенант, а что там, на западе? Может, вы знаете? — спохватился Павлов.
Но машина уже тронулась с места. Широнин высунул голову из кабинки, на ходу что-то крикнул в ответ.
— Что он сказал, а?
— Кто слышал? — заинтересованно стали переспрашивать друг друга.
— Что-то такое непонятное… трепотания…что ли?
— Трепотня и далее, — с обычной бойкой сообразительностью расшифровал Торопов. — Так, что ли, товарищ лейтенант?
— Триполитания, — догадался и объяснил Канунников. — Там их, союзников, патрули действуют в Триполитаним… это страна такая в Африке.
— Я же про то и говорю! — невозмутимо выкрутился Торопов под смех солдат.
Уже с шоссе Канунников долго следил за тем, как по заснеженной степи бежал, все уменьшаясь и уменьшаясь, широнинский грузовичок.
А Широнин торопил водителя. Хотелось обрадовать товарищей долгожданной новостью: шло подкрепление, значит, близится день наступления, близится битва за освобождение Украины.
VI
Есть люди, которых как бы и куда бы ни бросала судьба, они все равно на всю жизнь сохраняют привязанность к тому городу, где родились и выросли, и всегда с особой гордостью подчеркивают это. И пусть этот город будет совсем небольшой, пусть он помечен на карте крохотным кружочком, для тебя он всегда значителен, для тебя он всегда огромен, ибо ты украсил его воистину сказочно — украсил волнующей памятью о проведенном здесь детстве, о материнской ласке, о своей первой любви, о том дне, когда впервые перешел с отцовского хлеба на хлеб, заработанный своими руками. Сколько бы нового ни приносило время, для тебя это новое становится всего понятней и убедительней на живом примере родного города, и, право же, это неплохо, если такая привязанность не заслоняет всего остального. Думается даже, что и самое высокое, самое благородное чувство, чувство любви ко всей своей родине, с наибольшей полнотой и силой свойственно именно таким людям. Да и может ли быть иначе, может ли тот, кого не хватило на малое, мечтать о том, чтобы подняться сердцем к неизмеримо большему?!
…Широнин любил свой Кирс. В прошлом захолустный поселок, затерявшийся в лесах, в двухстах километрах от Вятки, он в советское время стал городом. Здесь полвека на старом металлургическом заводике слесарили отец Николай Никитич и все дядья, здесь полвека проработали дед Никита Прокофьевич и прадед.
Северо-восточная часть края, где расположен Кирс, прилегает к предгорьям западного склона Уральского хребта, и Широнин с детства с затаенным вниманием слушал сказы о башковитом и сметливом уральском мастеровом люде, привык гордиться им. Славился своими умельцами и кирсовский завод. Правда, производство на нем велось допотопными, демидовскими методами, но железо он выпускал на диво чистое, мягкое, благо работал на легкоплавких омутнинских рудах.
Подрастал Широнин, и вскоре и другая слава взволновала подростка. Недаром на глазах Петра отец ремонтировал пушки и ружья для партизанских отрядов. Это была слава оружия, поднятого революцией во имя счастья народа, слава подвига во имя народа.
Николай Никитич не раз сурово покрикивал на сына, мастерившего какой-нибудь самопал:
— Ты себе голову этим не забивай. Дойдет черед и до тебя… не спеши, твое дело учиться.
— Учиться… когда ни книг, ни тетрадей, ни чернил… С клюквенным соком многому не научишься.
— А вы разве клюквенным пишете?
— А каким же?
— Вот недотепы! Пишите черничным… Черничный и гуще и темней!
Ученье требовало много упорства и позже. Закончив пять классов, Петр поступил в фабзавуч, а он находился в Лесковском поселке, в тридцати шести километрах от Кирса. Денег в семье было маловато. Не раз Широниным приходилось задумываться, чем оплатить угол, который снимал Петр на частной квартире в Лесковском, чем оплатить харчи.
Когда сын гостил на праздниках дома, Николай Никитич, провожая его в обратный путь, укладывал ему в сумку свои слесарные изделия — дверные задвижки, заслонки для дымоходов, оконные шпингалеты и крючки.
— Ну, прокормишься этим месяц?
— Авось, прокормлюсь. Ботинки вот только сбились… новые бы надо.
Ну, что с тобой поделаешь, ладно уж, вот тебе и на ботинки, — отец бросал ему в сумку несколько хитроумных, с особым секретом замков. — Мастерил для матери, хотела она продать — на телку деньги собирает, ну уж пока по боку телку. Ботинки нужней.
Тяжелая сумка оттягивала плечи, и хотя позвякивало в ней всего-навсего железо, Петр веселел и не спеша шагал лесными дорогами в Лесковское. А если по пути удавалось собрать со стволов пихты изрядное количество ароматной живицы — ее охотно принимали в заготпункте, то он и совсем уверенно смотрел в свой завтрашний день.
И вот закончен фабзавуч. Петр — столяр-краснодеревщик девятого разряда. Теперь бы обратно в Кирс, на завод. Но ошеломила неожиданная весть — кирсовский завод наряду со многими другими уральскими заводами остановлен, поставлен на консервацию. Это было сделано не без злого умысла врагов, орудовавших тогда в органах ВСНХ. Им хотелось распылить пролетариат Урала, лишить его перспектив, подорвать его сплоченность.
К чему же мог приложить Петр свои охочие к труду руки, если без дела сидели по домам даже старые и опытные заводские мастера? Широнин уехал на поиски работы в другие города. Много изъездил он краев. Он видел свою огромную отчизну в годы, когда она начинала великий разбег к историческому скачку — превращению в могучую индустриально-колхозную державу. Он видел, как рос Днепрогэс, как поднимались стены тракторных заводов. Он сам помогал рождению этих гигантов.
Как-то в одном из городов его разыскало письмо родных. Они сообщали, что кирсовский завод тоже реконструируется. Вместо демидовского типа плотин, дававших заводу водную энергию, сооружена электростанция. К городу подводится железная дорога, и ветка Яр — Фосфоритная пройдет дальше, в