Читать интересную книгу Нимб над Мефистофелем - Лариса Соболева

– Ты веришь этой?

– А почему я должен верить тебе? Хочу убедиться, что ты, Лидия, держала себя в строгости, как и подобает...

– Например, тебе, – вставила она, перебив отца. – А как ты проверишь свою жену? Спроси у нее, она хранила тебе верность? Спроси.

– Боря, я пойду, – встала Ирина. – Не хочу слушать оскорбления.

– Сядь, святоша, – елейно произнесла Лидочка. – Да, я спала с Сашей. А что в этом особенного? Ты, папа, изменял маме. Ведь из-за твоей измены она и отравилась, правда? Почему же меня упрекаешь? Я никому не изменила.

– Лидия! – побагровел отец. – Ты забываешься! Да как ты посмела? Вон из моего дома, мерзавка!

– Я ничего не забываю и не забываюсь, – парировала она. – Так вот, раз уж меня тут судят самым строгим образом, слушай, пока я не ушла из твоего лживого дома. Это было в лесу. Ты же знаешь дорогу к морю, которая ведет через скалу, она короче, но трудней. И когда переходишь скалу, чуть внизу есть площадка... – Отец замер, уж он-то хорошо знал то место. А Лидочка спокойно продолжала: – Я видела, как твоя жена на этой площадке лежала голой, а на ней лежал мужчина. Тоже неодетый. Она дергалась под ним, как полоумная, и стонала. Незабываемое зрелище. Поучительное. Я беру пример с твоей жены.

– Врешь! – закричала Ирина. – Не верь ей! Она назло говорит. Она ненавидит меня...

– Да, я ненавижу тебя, – призналась Лидочка. – Потому что ты убила маму. Но говорю я правду. Ты мне не веришь, папа?

– Боже мой... – опустил голову дядя Федор. – Какая это все гадость.

– Ну и с кем я была, с кем? – Ирина надеялась, что падчерица не посмеет назвать имя своего любовника, то есть Саши, следовательно, ей нечем крыть.

– А я не рассмотрела, – не обманула ее ожидания Лидочка. Ирина не знала, что у падчерицы есть другой козырь против нее. – Видела только его голый зад и спину. Но под ним видела тебя. Мне этого было достаточно, а уж кто на тебе – неважно.

– Все – ложь! – прошипела Ирина.

Наступила пора козыря, который Лидочка и предоставила:

– Ты, папа, можешь узнать у Вани, он был со мной и тоже все видел. А произошло это через неделю, как мы сюда приехали. Спроси, спроси...

У Ирины лицо побелело, но она не потерялась:

– Они сговорились. Твоя дочь и твой сын. Они изводят меня, хотят, чтоб мы с тобой разошлись. Вспомни, как они вели себя весь год.

Желваки отца ходили ходуном на скулах, глаза покраснели от ярости, но он не знал, верить словам дочери или нет. Вернее, не хотел верить в измену. В тот момент Лидочка ясно увидела, прочувствовала, что папа ненавидит ее, свою дочь, за ту правду, которую она открыла. Впрочем, любовь из дома ушла со смертью матери. Ирина рыдала, уткнув лицо в руки, и бормотала:

– Какая дрянь... Я даже не хочу оправдываться, не хочу...

И тут всех удивил дядя Федор. Он подскочил к Ирине и ударил ее, да так сильно, что та, охнув, упала на пол.

Отец тоже удивил Лидочку, которая отпрыгнула к двери. Он ударил дядю Федора кулаком по лицу, но тот устоял на ногах, только из носа у него потекла кровь.

– Убирайся вон! – рявкнул Борис Михайлович... дочери, а не жене. – Чтоб я никогда не видел тебя, никогда! Шлюхам не место в моем доме!

– Подожди, Лида, – сказал дядя, заслонив собой племянницу. – Ты, Боря, подонок. Кого ты прогоняешь? Дочь? Ради какой-то твари?

– Тебя это не касается, с ней я сам разберусь, – огрызнулся отец, его перекосило от обиды. На себя, на жену или на дочь он обиделся? Наверное, на всех. Он был в такой ярости, когда человек не контролирует, что делает и говорит. – И ты убирайся с ней. Завтра же поеду домой и заявлю, что твой друг, которому я дал приют, диверсант. И ты вместе с ним. Ты бездарь. И твои идеи бездарны. Вы оба угробили самолет. Вы вредители. Пора вам баланды попробовать, а не учить меня, каким я должен быть. Теперь я вас буду учить. Жестоко учить, как вы меня.

– Дурак, – сказал дядя, разворачивая Лидочку лицом к двери. – Кстати, я предупреждал: станешь рогоносцем. И ты им стал, потому так сейчас и бесишься.

Едва они вышли и ступили на ступеньки, в кабинете раздался сдавленный, предупредительный шепот мачехи:

– Боря... Боря...

И послышался звук удара. И еще удар. И вскрики, которые давят в себе. Разъяренный голос Бориса Михайловича:

– Кто? С кем ты была? Убью...

– Она лгала... – захлебывалась от рыданий Ирина.

– Сука! – шипел отец, думая, что его не слышат. – Блудливая кошка! Подстилка! Ты у меня на пузе будешь ползать! Выставлю, в чем мать родила, сдохнешь под забором...

– Избивает свою совесть, – констатировал дядя. – Идем, Лидочка. Соберись. Завтра уедем.

– Дядя, он сделает то, что обещал?

– О чем ты?

– Не притворяйся, будто не понимаешь. Он донесет на тебя и Сашу? Вы думаете, я маленькая и глупая? А я знаю, куда пропали наши знакомые. Их расстреляли. По доносам, ведь так? И вас с Сашей... Папа это сделает?

– Видишь ли, девочка... – утирая кровь с лица белоснежным платком, дядя Федор подыскивал слова. Поглядывая в сторону двери, за которой скулила Ирина, он второй рукой увлекал племянницу вниз. – Твой отец заступил за черту и как следствие стал сам на себя не похож. Думаю, Аня знала, что делала. Она навсегда повязала его со своей смертью, чтоб он помнил – бесследно ничто не проходит. И теперь ему нежелательно видеть тех, кто может его упрекнуть, напомнить... Он боится...

– Боится за себя? – уточнила Лидочка, желая ясности.

– Он уже всего боится. Тебя тоже. Ты ведь сегодня показала ему, что не ребенок и многое понимаешь. В жизни нельзя сделать подлость и при этом остаться чуточку порядочным человеком, одно исключает другое. Он совести своей боится и душит ее.

– Дядя, неужели он выполнит обещание?

– А сама как думаешь? Твой отец очень изменился, да ты сама это знаешь. – Лидочка опустила ресницы и прильнула к груди дяди, всхлипнула. Он обнял ее за плечи, поцеловал в макушку, в висок. – Ну-ну, девочка... Ты же сильная и смелая. Трудности впереди, выдюжить бы нам всем.

– Дядя, что ты собираешься делать?

– Если б я знал, Лидуся, что делать...

Ванька отозвал ее в глухой угол сада, где обычно секретничал с сестрой. Разбушевался ветер, гнул верхушки деревьев, слышать, о чем говорят брат с сестрой, никто не мог, но Ваня все равно заговорил шепотом:

– Лид, отец свихнулся. Что говорить, если он меня позовет?

– Не вздумай сказать, кто был с мачехой, – строго заговорила девушка. У нее почему-то не проходило ощущение, что она старше брата. – Ты слышал, что отец и так собрался сделать с Сашей и дядей?

– Он просто пугал, – неуверенно произнес Ваня.

– Это тебе так хочется, – с отчаянием проговорила Лидочка. Брови ее сошлись в одну линию, она словно куда-то в пустоту глядела. – Ты не видел его... Он такой страшный был... на губах пена выступила... почернел...

– Видел. Я ж на дереве сидел. Избил Ирину, потом рвал на ней одежду. В общем, я не стал смотреть, противно. Он противен. А про тебя и Сашу... ты правду сказала?

– Отстань, – огрызнулась Лидочка, но притихла. – Мне так тяжело, Ванька... У нас все как-то не по-людски. И мы уже не такие, как были раньше. И никогда не будем прежними.

– О чем ты? – озадачился Ваня. – Лид, не надо так... Ну, хочешь, я пойду к отцу и скажу ему, что он негодяй? Хочешь, я ему морду набью?

– Перестань. Тоже мне, храбрец...

Лидочка пошла к дому.

Гордость Бориса Михайловича смертельно ранили, этот приезд к морю стал для него пыткой. Он не мог ни сидеть, ни стоять, ни лежать – особенно рядом с изменщицей, из-за которой потерял почти все. Все – значит семью, его оплот в старости. Хотя до нее, до старости, надо еще дожить. Он приобрел рога, ведь и Ваня видел Ирину с мужчиной в голом виде, мальчик подтвердил слова сестры... Борис Михайлович сатанел при мысли, что его жена стала чьей-то подстилкой. Изменявший первой жене не раз, он и мысли не допускал, что ему вздумает изменить Ирина, которую он спас, пригрел, одел, которой дал свою фамилию...

Ирина тоже не спала в эту буйную ночь, потому что муж, возвращаясь после курения (а он не раз выбегал из комнаты на перекур), выдавал порцию нравоучений в виде пощечин, задавая один и тот же вопрос: кто был с ней. Назвать имя Саши, значит – признаться в измене и тогда страшно представить, что будет. Стиснув зубы, она молчала или отрицала измену.

В три часа Борис Михайлович вышел покурить очередной раз. Он бродил по саду, и ветер трепал его волосы, вздувал рубашку на спине, обдавал прохладой лицо, что было кстати, ибо разгоряченная голова нуждалась в охлаждении. Папироса то и дело гасла, Борис Михайлович останавливался, после нескольких попыток – огонек спички то и дело гас – прикуривал, потом продолжал бессмысленное хождение. Его все предали, все. Брат, жена, дочь, сын. Ванька, тихий и скромный мальчик, назвал его ослом и негодяем. Кто способен такое пережить? На пороге старости он оказался полным банкротом, жизнь впереди виделась пустой и никчемной, отравленной предательством.

– Неблагодарные! Я вас всех научу уважению... – бормотал он себе под нос. – Вы у меня под забором сдохнете...