улучшающемся XIX веке. Зимой в Бургундии виноградари впадали в спячку, и не только в переносном смысле. В 1844 году один из чиновников сообщил, что "эти энергичные мужчины теперь будут проводить дни в постели, плотно прижимаясь друг к другу, чтобы не замерзнуть и съесть меньше пищи"¹². Робб отмечает, что во французском сельском хозяйстве XIX века "медлительность не была попыткой насладиться моментом". Экономисты давно признали, что у беднейших земледельцев мира энергия часто иссякает раньше, чем деньги, тем более когда они страдают от малярии, туберкулеза и других изнурительных болезней.¹³ Пахарь, возвращающийся домой, проделывает свой изнурительный путь. "Пахарь, которому потребовалось несколько часов, чтобы добраться до поля, - пишет Робб, - не обязательно любовался эффектом утреннего тумана. ... . . Он старался, чтобы небольшого количества сил хватило на весь рабочий день, как телега с навозом, разбросанная по большому полю". Даже в быстро богатеющей Швеции, экономика которой после либерализации 1860-х годов развивалась быстрее, чем экономика любой другой страны, за исключением Японии, романист Вильгельм Моберг отмечал, что его детство, проведенное в сельской местности около 1900 г., запомнилось ему только долгим летом. Зимой "дети в хижине мелкого землевладельца... были слишком плохо одеты, чтобы переносить холод... . . Жизнь зимой была буквально замкнутой: мы дремали у открытого огня и спали в течение многих часов [очень длинной скандинавской] ночи: для детей это была тихая вегетация в темноте под низкой хижиной"¹⁴.
Австралийский поэт и культурно-литературный критик Клайв Джеймс попал в самую точку. В XIX веке от туберкулеза страдали не только бедняки, но и представители среднего и высшего классов. Аристократ Алексис де Токвиль, например, умер от него в 1859 г., как и в 1850 г. его буржуазно-либеральный соратник Фредерик Бастиат.¹⁵ Поэт из рабочего класса Джон Китс тоже умер от него в 1821 г. в возрасте двадцати пяти лет, так и не дождавшись пера от своего богатого мозга. Джеймс писал: "Сегодняшние молодые туристы, увлекающиеся литературой, проходя на Испанской лестнице в Риме мимо окна последнего пристанища [Китса], получают представление о страшных реалиях мира без антибиотиков". (В 1943 г. недавно изобретенному пенициллину не хватало двух лет, чтобы стать широко доступным для гражданского применения. Мои собственные почки пострадали от единственной альтернативы - сульфатных препаратов, правильная доза которых для раненого младенца была плохо изучена.) Чтобы понять "внезапность и случайность Божьего гнева" в прежние времена, пишет Джеймс, нам необходимо проникнуть в жизнь наших предков - "это трюк разума... с помощью которого мы можем представить, что чувствовали люди, когда единственным возможным способом взглянуть на реальность без религиозной веры было отчаяние".¹⁶ В 1917 г. в захолустной, безусловно, богатой Швеции не уродился картофель, и некоторые бедные люди умерли от голода.
Так было с самого начала и до 1800 г., а в большинстве мест - в течение многих мучительных лет после этого. В первых строках книги "Христос остановился в Эболи" (1945) художник, врач и писатель Карло Леви описывает нищету, которую он увидел, будучи сосланным фашистским государством в 1935-1936 гг. в пару деревень на юге Италии, - "тот другой мир, огражденный обычаями и печалью, отрезанный от истории и государства, вечно терпеливый, ... тот край без комфорта и утешения, где крестьянин проживает свою неподвижную цивилизацию на бесплодной земле в отдаленной нищете и в присутствии смерти".
Это был древний и страшный бизнес, каким он остается и в Чаде, и в Бангладеш, и на бездомных улицах Чикаго и Амстердама. Почти все время существования человечества на Земле среднее количество еды, образования, антибиотиков и прочего на человека оставалось на уровне прожиточного минимума - $1, $3, $5 в день в сегодняшних ценах, а в исключительные времена, ненадолго, $6, $8 в день. Так было в 1800 году на протяжении двух тысяч с лишним веков со времени появления митохондриальной Евы (и примерно столько же, как недавно выяснилось, со времени появления ее доброго друга - Y-хромосомы Адама¹⁹). Или за тысячу с лишним веков, прошедших с момента изобретения полноценного языка. Или в течение ста с лишним веков с момента изобретения сельского хозяйства. Или в течение восьми с лишним веков после возрождения торговли на Западе. Или в течение трех или около того веков после того, как европейцы отправились по морю в Африку, Индию и Новый Свет. Выбирайте любой период до 1800 года. В течение долгого-долгого времени ничего особенного не происходило с экономическим положением среднего джилла.
Она и ее друг Джек могли, возможно, поймать в ловушку или купить немного мяса к хлебу, или собрать орехи к харчам, но жили они в жалкой лачуге, или палатке, или пещере. Бедные (и не очень бедные) люди жили в буквальных пещерах даже во Франции и Италии вплоть до окончания Второй мировой войны, например, в Матере, расположенной в подножии Италии. У Джилл до 1800 г. было максимум два комплекта одежды или юбка-стринги. В Иерихоне времен неолита, около 10 тыс. лет до н.э., 40% захоронений составляли младенцы или дети.²⁰ В Древнем Риме при ставке 50 на 50, что джилла доживет до пятнадцати лет, она могла рассчитывать дожить до пятидесяти двух лет, тогда как сейчас при той же ставке - до восьмидесяти пяти.²¹ Сегодня в богатых странах и во многих очень бедных странах почти все дети женщины доживают до пятнадцатилетнего рубежа. В Древнем Риме, напротив, треть многочисленных детей Джилл умирала, не дожив до своего первого дня рождения.
Так было раньше, так есть и сейчас в сельской Эфиопии (одной из африканских колыбелей Homo sapiens). Реальные доходы населения могут некоторое время расти. В самых богатых частях Китая и Европы в их самые благополучные времена он может на какое-то время подняться до $6 или $8 в день. Но, как говорит поколение моей матери, "даже $7 в день - это не мешок с синими птицами". И тогда он вернется к $3 в день.
Старое империалистическое видение Китая и Индии как всегда, в древности и в особенности, переполненных звездочетами, является недавней обратной проекцией. Эта проекция привела к печальным последствиям в 1960-1970-е годы в виде евгенических эксцессов движения за ограничение семьи и китайской политики одного ребенка. Историк Ниал Фергюсон, например, отдает предпочтение обратной проекции, несмотря на недавние работы таких историков, как Такеши Хамасита и Кристофер А. В течение большей части истории плотное население, как в низовьях Янцзы, Рейна или Ганга, сигнализировало о том, что в данном месте дела идут сравнительно хорошо в совокупности, хотя и не так замечательно