Читать интересную книгу Собаки! - Олифант Олифант

Однако, у этого коротенького, на пару страниц всего-то, рассказа, есть своя история. Прочитал я её в дневниках А. И. Ревякина, известного исследователя и биографа Антона Павловича. Итак, как то летом, великий писатель снял дачу и, под шелест листьев и пение птиц, засел за работу. И вот в один из выходных приехал к нему знакомый редактор с женой и сыном. Прибыли они поздним вечером, похвалили дачу, сад, цвет лица Чехова и, как повелось, сели на веранде пить чай. Смеркается. В саду соловьи, ночная мошкара, свежий ветерок. Приятель, похохатывая и картавя, рассказывает последние редакционные новости, его жена изящно пьёт чай, сын ест ватрушку и с обожанием пялится на писателя. Первый самовар выпит, кухарка вносит второй и гостья, капельку кокетничая, интересуется, как, мол, работается здесь, вдали от мирской суеты. Чехов, уверяет, что изумительно, вот, полюбопытствуйте, сегодня перед обедом рассказ написал. Думает назвать «Дорогая собака». Не изволят ли гости послушать? Семья в восторге, хлопает в ладоши, просит. Антон Павлович читает. Редактор вскакивает, жмёт писателю руку, жена аплодирует, сын сидит, благоговейно замерев с куском ватрушки во рту.

— Антон Павлович, — говорит дама, — откуда, скажите на милость, и как рождаются ваши сюжеты. Ведь выдумать такое невозможно! Или возможно?

— Не далее, как сегодня утром, — мягко улыбается писатель, — я попросил свою кухарку избавиться от собаки. Дачники, жившие здесь до меня, бросили тут свою самоедскую лайку. Собака неплохая, но с крайне дурным характером — всюду гадила и выла по ночам. Вот я и распорядился пристроить её куда-нибудь. Так, представьте себе, вздорная женщина таки «пристроила» её. Отвела на живодёрню! А на вырученные деньги купила полдюжины ватрушек, которые так понравились вашему очаровательному мальчику.

Повисает пауза, во время которой юнец порывисто встаёт из-за стола и выплёскивает полную чашку горячего чая в лицо Антону Павловичу. Чехов опрокидывается со стула, мать визжит, приятель тащит сына прочь от стола. Скандал невероятный. Потом писателя мажут соком алоэ, дама пьёт валерьянку, редактор рассыпается в извинениях, в глубине дачи рыдает отпрыск. Когда страсти улеглись, Антон Павлович виновато объясняет, что никакой самоедской собаки в помине не было, что это чистый плод фантазии, что он не подумал, какой эффект это произведёт на неокрепшую психику, что он подлец и негодяй, что обязан немедленно принести извинения…

Такая вот история. Но она была бы не полной, без некоторого уточнения. Фамилия редактора была Урицкий. Сын же его, Моисей Соломонович Урицкий возглавил в 1918 году Петроградский ЧК.

34. СИБИРСКИЙ ХАСКИ

Сибирские охотники говорят, что Хаски потому так бесстрашен, что у него четыре жизни. Я же всегда недоумевал, откуда появилась эта цифра четыре. Три, пять или семь были бы куда привычнее. Однако, легенда…

Было время, когда Бог расселял собак по Земле. В Северную Африку — Аиди, в Австралию — Динго, в Японию — Акиту, в Альпы — Папийона. Дошла очередь и до Сибири.

— Кто в Сибирь-матушку хочет? — спрашивает Господь.

Молчат собаки, мнутся.

— В Сибири хорошо, — продолжает Бог. — Тайга, дичи полным-полно, кедровые орехи, стерлядь, грибы, ягоды. Неужели никто не хочет в эти благодатные земли?

Помалкивают собаки, глаза прячут. Тут, вдруг, растолкав всех, выходит Хаски.

— Я готов, Господи.

— Вот молодец, вот красавец, — обрадовался Бог. — А за смелость такую, награжу. Будет у тебя теперь не одна жизнь, как у всех, а целых пять!

Сказано-сделано! Распределяет Господь оставшихся собак, как вдруг в задних рядах, шум, крик!

— Что такое? — вопрошает Бог.

— Хаски повесился!!!!

Вынули Хаски из петли, сбрызнули водой — ожил.

— Ты что же творишь, сукин сын! — вопрошает Господь.

А Хаски, оказывается, решил проверить, не умрёт ли он с первого раза. Осерчал Бог и лишил весь Хаскин род одной жизни.

Вот такая история…

ПАСТУШЬИ ПОРОДЫ

1. НЬЮФАУНДЛЕНД

26 февраля 1815 г. Наполеон, взойдя на корабль, покинул остров Эльбу, что бы через три дня высадиться на юге Франции и начать свои знаменитые Сто Дней правления.

Оказавшись на борту, Император тотчас же потребовал перья, бумагу и чернила, после чего заперся в каюте и сутки не покидал её. Окончив работу, бывший узник, вышел на палубу. После липкой духоты каюты, морской ветер, казалось, вдохнул в него новые силы. Император не знал, что ждёт его на берегу. Встреча со сторонниками, засада, безразличие толпы? Главное, что бы поскорее что-нибудь началось. Его начинало бесить это бесшумное скольжение по бесконечному морю, и Наполеон нервно зашагал по выбеленным доскам палубы. Команда, видя, что Император не в духе, с утроенным усердием принялась за свою морскую работу — подтягивать паруса, полировать лафеты орудий и возиться со снастями. Казалось, всех одновременно охватил некий порыв деятельности. Всех, кроме огромного чёрного ньюфаундленда, самозабвенно спящего в тени одного из бортов. Бонапарт вплотную подошёл к спящему псу и с минуту разглядывал его, покачиваясь с носка на пятку.

— Чей он, — не оборачиваясь, обратился Наполеон к пробегавшему мимо него матросу.

— Корабельный, мой Император, — вытянулся тот. — Держим на случай, если кто свалится за борт.

— О? Бросится спасать?

— Специально обучен, мой Император!

Наполеон, легонько пнул пса в бок и, когда тот, встрепенувшись, поднял сонную башку, быстро прошёл на нос корабля. Ньюфаундленд лениво последовал за ним. Взявшись одной рукой за вант, Император резко пригнулся и сделал вид, что прыгает в море. Мгновение и пёс бросился за борт.

— Достать его, — скомандовал Наполеон.

Пока собаку вылавливали из воды, Император подошёл к капитану и, не мигая, глядя ему в глаза, спросил, — Прикажи я, вы бы прыгнули?

— Не колеблясь, мой Император, — в глазах капитана тоже читалось нечто собачье.

— И что бы вами двигало? Страх или корысть? Отвечайте же! Только честно.

— И то и другое, — смутился этого пронизывающего взгляда капитан. — И любовь к Вам, мой Император!

— Благодарю за искренность. — Наполеон минуту помолчал и добавил, как бы, про себя, — Значит, победим…

1.1. ЛАНДСИР

Сэр Эдвин Ландсир (1802–1873), придворный художник-анималист, обласканный королевой Викторией, сказал однажды: «Если бы люди знали о живописи столько, сколько знаю я, они бы не покупали моих картин». Правда, неизвестно кому это он сказал. Уж, наверное, не королеве и не своим покупателям! Скорее всего, на склоне лет, пописывал мемуары, с пометкой «Опубликовать только после моей смерти». Хотя, судя по истории, которую я хочу вам предложить, человек он был неординарный…

Итак. Вызывает как-то раз к себе сэра Ландсира королева Виктория, показывает свой портрет и говорит — Вот, друг мой. Получила я в подарок от короля Италии сию картину. Мило, но мне кажется, что чего-то не хватает. Как считаешь?

Что может посоветовать анималист? Конечно же, сэр Эдвин принимается, расхаживать у холста, щуриться, вскрикивать, делать пассы руками и, в конце концов, изрекает — Я бы посадил у Ваших ног грозного, но покорного пса.

— Вот и мне так показалось, — соглашается королева. — Может быть ньюфаундленда?

— Прекрасная мысль, Ваше Величество, — всплёскивает руками художник. — Прикажете приступать?

— Приступай, друг мой. И загляни на псарню, подбери подходящую собачку.

Разумеется, как и всякому уважающему себя мэтру, сэру Ландсиру даже в голову не пришло идти к псарям и, среди зловония, блох и лая писать эскизы. Погрузив полотно в карету, наш анималист отправился к себе в мастерскую, открыл альбом с породами собак и (так и хочется написать «присобачил») в течение нескольких часов, не особенно вдаваясь в тонкости породы и расцветку, изобразил у ног Виктории милейшего чёрно-белого пса. Ну, а так как, художником он был первостатейным, то и собака вышла на удивление. Мощь, грация, ум и преданность, всё это было сложено у ног королевы. Далее осталось выждать десяток дней, уж не буду объяснять зачем, и везти работу ко дворцу.

— Интересная порода. Кто это? — удивилась королева.

— Ньюфаундленд, — чинно поклонился сэр Ландсир.

— О? Да были ли вы на псарне, друг мой? — рассмеялась Виктория.

И вот тут, каждый нормальный художник, начал бы рвать на себе волоса и клясться, что он «так видит», что «преломление солнечных лучей», что «путь творчества» и так далее… Но, нет! Сэр Эдвин Ландсир склоняет седую голову и говорит, что просто поленился и умоляет не гневаться! Каков человек! Разумеется, королева, на то она и королева, смеётся, вызывает придворного псаря и приказывает немедленно приступить к выводу сего милого создания, изображённого на полотне. И интересуется у художника, не будет ли тот возражать, если новая порода будет носить его имя…