по кружке гильдейского эля. На самом деле это был не эль, а смешанная с ягодным соком особая настойка. Ядрёная, как яд мантикоры: никто не мог выпить больше девяти-десяти глотков и не грохнуться потом под стол минут через пятнадцать. Двадцать для особо крепких. Поэтому настойку пили только разбавленной. Хорошо разбавленной.
Слуга поставил им на стол четыре кружки этого самого гильдейского эля.
— Пейте, угощаю, — сказала эльфийка с таким выражением, будто желала им отравиться. — А теперь прошу извинить, мне надо ещё поработать.
Она встала и направилась к лестнице, ведущей на второй этаж Таверны, на ходу прихлёбывая молоко.
— Чудна́я, да? — улыбаясь, сказал Рейт.
Фаргрен силился оценить ум напарника. Пока выходило не в пользу Рейта. Это вот эту ледяную ведьму он назвал «чудно́й»?
— Снаряжение! — вспомнил Геррет.
— Точно! Мильхэ, — окликнул её Лорин, — чего там нам прислали?
Та со вздохом закатила глаза и знаком предложила идти с ней.
— Ну, за знакомство и удачное дело! — Рейт весело поднял кружку.
Фар взялся за свою с мыслью, что с таким набором напарничков удача им понадобится точно. Возможно, не раз. Хотя бы для того, чтобы Геррету не пришлось размораживать чью-то внезапно заледеневшую тушку.
Глава 6. Общество Знающих
22 день 2 месяца 524 года новой эпохи
Огонь весело трещал в камине, перед которым в глубоком, мягком кресле расположился Эйсгейр. На его коленях лежали донесения, переданные Виркнудом. Например, сведения о том, с кем встречался за месяц до и неделю после приёма в королевском дворце его светлость Шелан, герцог Мирарский.
Найти его собеседников у рыцаря не получилось. Но в тот коридор, где он подслушал разговор об убийстве эльфийского короля, Эйсгейр вернулся ещё раз после официальной части торжества. Потоптался по коврам, оглядел стены и пол под плотными тканями, потом покрутился в комнатах отдыха.
Так рыцарь и обнаружил, что пол в них и стены, смежные с тем коридором, сделаны из каменного дуба: древесины не просто очень крепкой, но и отвергающей любое генасское воздействие. Круг тишины не затронет пол из этого дерева. И если это доски из Унат-Хаара — в чём Эйсгейр не сомневался, — то их хитрая конструкция хорошо проводит звуки.
Неизвестная троица, скорее всего, считала, будто приняла достаточные меры предосторожности. Хотя, по мнению рыцаря, болтать об убийстве владыки Светлого Леса в королевском дворце всё равно сказочно глупо — там ведь и эльфы находились. А услышь они такое, план, кому бы он ни принадлежал, точно провалится.
Но просто забыть о подслушанном — тоже феерически сказочная глупость. Поэтому Эйсгейр, вернувшись из столицы, сразу вызвал Виркнуда и приказал отправить к герцогу соглядатаев.
За две недели разведчики Эйсгейра в Мираре умудрились разузнать о море самых разных грехов: взятках, подлогах, долгах... Даже уличили Шелана в неверности супруге — в докладе значились имена нескольких знатных дам. Но это всё были мелочи. Эйсгейр не стал особенно вникать в порочные связи герцога. Больше его заинтересовало другое: какого кракена понадобилось Гилра́у Лаэрдэ́ту, ректору Королевской академии, встречаться с Шеланом в Мираре?
Знать, конечно, имела связи с главным учебным заведением страны, да и ректор не простолюдин какой-нибудь. Но зачем тащиться по весеннему холоду и грязи из Эвенрата в Мирар? Если герцог захотел выразить благосклонность учёным или впихнуть своего отпрыска в академию, то сам поехал бы в столицу. Виркнуд не зря отметил ректора. Надо послать людей и к нему.
Рыцарь скользил взглядом по списку лиц, посещавших Шелана в последнее время. И одно из имён привлекло его внимание больше других: Дайе́н, граф Маки́тура.
«Кажется, раньше я занимался Макитуром», — подумал Эйсгейр, не без труда вспомнив лицо графа: нежное, как у женщины, с вечным отпечатком благородной презрительности.
Стук в дверь прервал размышления владыки Северных земель.
— Милорд, — обратился к нему камердинер, — вас ждут гости.
— Гости?
— Общество Знающих, милорд.
— А, эти. Совсем из головы вылетело.
Эйсгейр поднялся и позволил камердинеру заняться его внешним видом. Тот, бормоча себе под нос, оправил одеяние, добавил поверх накидку и повязал роскошный пояс. Потом придирчиво осмотрел рыцаря и кивнул.
«А ведь раньше всё было гораздо проще, — не без досады думал Эйсгейр, направляясь в тронный зал. — Нет же, надо каждый раз приглаживать плавники».
Накидка была, по его мнению, лишней. Кто вообще раскопал это трёхвековое старьё? Причём во второй раз! Рыцарь с удовольствием послал бы всё это к кракену, но он хорошо знал — для правителя внешний вид, к сожалению, не мелочь. Всех судят по одёжке, а великих лордов и королей — тем более.
В тронном зале Эйсгейра ждала кучка людей. По случаю аудиенции у самого правителя Северных земель они надели строгие чёрные одежды с вышитой на спине и воротниках эмблемой Общества Знающих — глаз со свечой вместо зрачка.
Посетителей, конечно же, предупредили, что в Ледяном дворце церемониал не похож на привычный дворцовый. То есть он почти отсутствовал. Уж в собственном-то доме Эйсгейр мог вести себя, как ему заблагорассудится! И всё равно учёные мужи сильно удивились, когда Снежная Длань собственными руками распахнул двери, украшенные морозным узором, и вошёл в зал с противоположной от трона стороны. Как обычный человек.
Гости нервничали. Все они были генасами, а генасы около легендарного рыцаря первого ранга чувствовали себя прозрачными мальками рядом с тысячелетним кракеном. Так однажды описал свои ощущения Миррин, друг Эйсгейра и посол Светлого Леса в Эйсстурме.
«Это вы ещё меня призывающим стихию не видели! — подумал рыцарь, глядя на гостей. — И хорошо, что чесотки у вас нет».
От последнего страдал его любимый племянник. На самом деле племянником он не являлся — потомок в каком-то там колене. Бедный юноша, будучи чрезвычайно одарённым маагеном, начинал чесаться рядом с сильным иллигеном или стихийником-водорождённым. Из-за Эйсгейра он чесался от макушки до пят. И рыцарь не помнил, была ли у кого-то ещё подобная реакция.
— Господа, прошу отужинать со мной, — сказал Эйсгейр, приглашая всех следовать за ним.
Любые аудиенции, выпадавшие на полдень или вечер, рыцарь совмещал с едой, чтобы не тратить лишнее время зря. Уж цену времени он понял за восемьсот семь лет жизни.
Учёные мужи переглядывались и неуверенно топтались на месте, и приглашение пришлось повторить. Увидев, как стража без зазрения совести