Вдруг мы увидели кучку людей на пустынной яйле. Они шли в нашу сторону. Кто же это?
Немцы вряд ли рискнут появиться в таком количестве на высокогорье.
Наши, ялтинцы. Они шли в разведку. Среди партизан я узнал угрюмого сутуловатого человека - Семена Зоренко, строителя из Гурзуфа.
Чудно!.. Уж такой тихоня, а партизан.
Приближались сумерки. Шагаем. На снежной целине образовался наст, правда слабенький, часто проваливаемся. Совсем измотались. Вот оно, первое знакомство с яйлой. Я вспоминаю, что где-то в этом районе должен быть домик лесника Кравченко, у которого я как-то ночевал после единственной и неудачной охоты.
- Пойдемте к нему, - предлагаю я.
Опускается ночь. На яйле поднимается ветер. Изредка в просветах показывается серповидная луна, и над молчаливыми горами ползут тени. А внизу, у самого моря, по изгибам берега едва угадывается затемненный город.
Идем цепочкой друг за другом, след в след.
Впереди нас, над обрывом, чуть заметное строение. Это домик Федора Даниловича. Подходим к нему, прячемся за крылечко. Семенов стучит в дверь, стучит кулаком добрых минут десять. Наконец кто-то осторожным шагом подкрадывается к двери... Еще сильнее стучит партизан.
- По голови соби так погрюкай, бисов ты сын. Якого черта тоби трэба? раздается немолодой резкий голос.
- Дед, пусти погреться.
- Я нитралитет занимаю и ни до кого нэ маю дила.
- Данилыч, это я, Семенов. Помнишь - шофер из Алупки?
- Що? Пэтро? - обрадованно говорит дед.
- Я, я... Свой.
- Свий-то свий, та с ружьем. Добрый ты хлопец, и горилку твою помню, но я нитралитет, а ты?
Семенов - мужик себе на уме. Он усмехается, потом решительным шагом спускается с крыльца.
- Трусишь ты, дед, ну и бог с тобой... Пойду к Павлюченко - тот сговорчивее... Да и моя горилка, а его сало...
Партизан удаляется.
- Пэтро, а Пэтро! Тильки уговор: як, значыть, зиркы загуляють на нэби, щоб твоей ногы нэ було. Добрэ?
Семенов молчит, машет нам рукой:
- Пошли, товарищи.
И на глазах удивленного деда мы вваливаемся в теплую комнату. Маленький, с реденькой бородкой, с хитрым огоньком в глазах.
- Та скилькы ж вас? - Дед покачивает всклокоченной головой.
- Ты чайком нас угости, - просит его Семенов.
Дед вздыхает, машет рукой и начинает хозяйничать. Иногда его взгляд останавливается на флягах, сваленных у вещевых мешков, загораются глаза, он крякает. Вскоре он высыпает на стол из большого чугуна сваренную картошку и режет каждому по кусочку сала. В его глазах настойчивый вопрос: "Где же выпивка?"
Я смотрю на Семенова, знаками даю понять, что, мол, надо объяснить.
- Ты, Данилыч, не обижайся. Никакого самогона у нас нет, - говорит Семенов.
Дед хмурится.
- Может, нам уйти? - спрашиваю я.
- Прышлы, так гостюйте. Нэ хочу встревать в вашу драку. Гэрманэць мэнэ нэ трогае, нэ трогайте и вы... Чув, що нимцы базы ваши граблять, та тых, яки з партызанами дружать, убывають... А я жить хочу...
Семенов хлопает деда по плечу:
- Теперь нет людей самих по себе: или с нами, или с врагом... Вот так, Федор Данилович...
С рассветом мы уходим. Беспокойно что-то у меня на душе.
- Ты подумай, Федор Данилович, над словами Петра, - говорю на прощание. - Твоя дорога - в партизаны, а не хочешь - уходи, иди в Ялту или куда хочешь, но нам не мешай.
Старик молчит, сутулится, по-бабски машет рукой:
- Та що я - родився людэй убывать, га?
- Но и не для того, чтобы быть убитым! - более жестко отвечаю ему.
- Горыть у мэнэ душа, ой горыть...
Ну и снега навалило - не Крым, а Сибирь! Стильскую кошару нашли чудом: у нашего проводника Гусарова охотничий нюх!
Добрались в Ялтинский отряд вечером. Первым встретил нас начальник штаба Николай Николаевич Тамарлы.
Он был рад, хлопотливо угощал горячим чаем. Однако что-то его тревожило - взгляд выдавал.
Мы остались одни.
- Выкладывай, старина!
- Митин бежал, вот что.
Я ахнул:
- Митин? Тот самый, что готовил базы для первой боевой группы?
- Он, лесник из Грушевой поляны.
- Это точно?
- Хлопцы Становского в Ялте его, гада, видали. На машине с офицерьем сидел.
...Лежу, а сна ни в одном глазу. Как обернется этот побег?
И ведь не только Митин бежал. Из Бахчисарайского отряда ушел проводник, тот самый, что готовил базы и немедленно выдал их фашистам. Они разграбили их за сутки. Да из самого штаба района драпанул коушанский житель.
Для фашистов такие - находка.
Теперь ясно: немцы учитывали возможность массового партизанского движения на полуострове. Пользуясь предателями типа Митина, они молниеносно нападали на отряды, на партизанские базы и уже нанесли нам чувствительный урон.
Да, не все так просто!
Ялтинским отрядом командовал Дмитрий Мошкарин. Я знал его не так чтобы очень, но встречаться приходилось и в кабинете Селимова, и раньше - на партактивах.
Как-то в городском театре среди знакомых увидел мужчину с размашисто-лиховатыми движениями, ярким блеском серых глаз. Военная гимнастерка сидела на нем так ладно, что казалось, никогда ее с плеч не снимал.
- Кто это? - спросил у секретаря партбюро Кузнецова.
- Димка Мошкарин, сейчас городским отделом питания командует.
- А чего это он насквозь военизированный?
- Не маскарадничает. Партизанил в гражданскую, душа такая.
...Проснулся я рано, протер лицо снегом, поднял голову, увидел Мошкарина.
Он протянул руку:
- Здоров! Спишь - землянка ходуном. Пошли завтракать. Уселись за столик, прибитый в центре землянки к аккуратно спиленному стволу столетнего бука.
Еда обильная - ничего не скажешь, и по стаканчику массандровского пропустили.
- Хорошее вино. Ты делал? - Мошкарин посмотрел открыто.
- И я.
- Много добра в море опрокинули. Жаль.
Я понимаю - Мошкарин меня торопит: с чем пришел?
8
В нашем партизанском районе было пять боевых отрядов, в числе их и Ялтинский. Если те четыре отряда имели кое-какой успех, то у ялтинцев на боевом счету - ни единой операции.
Об этом я и завел разговор.
Мошкарин расстегнул ворот гимнастерки.
- Надо понять наше положение. Мы на макушке крымских гор, выше нас разве небо! Направо пойдешь - след наведешь, налево заглянешь - без глаз останешься, огнем выпалят.
- Меняй стоянку.
- Легко сказать.
- А Митин?
- Сюда не наведет - не знает.
- А на Красный Камень?
- Отвечаю особой тактикой. - Мошкарин посмотрел на своего штабиста, на лице которого была явная тревога. - Борода, объясни гостю, что к чему.
Николай Николаевич положил волосатые руки на колени.
- Первую группу мы разбили на боевые пятерки. - Тамарлы почесал под подбородком. - Разбили, значит...
Мошкарин живо поднялся из-за стола, ударил ладонью:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});