Читать интересную книгу Детский психоанализ - Мелани Кляйн

К случаю, о котором идет речь, в книге прибегалось множество раз: это та самая девочка, страдавшая обсессивным неврозом. Ребенок, который перед началом психоаналитического лечения демонстрировал явные нарушения и симптомы навязчивого состояния, затем вдруг становится «озлобленным» и сверх меры несдержанным. Анна Фрейд делает вывод, что тут ей следовало бы выступить в воспитательной роли. Она уверена, что ребенок удовлетворял свои ранее вытесненные анальные тенденции после того, как они были высвобождены, за рамками психоанализа, потому что она допустила ошибку и излишне положилась на силу детского Супер-Эго. Она убеждена, что воспитательное вмешательство аналитика должно было временно поддержать все еще недостаточно стабильное, а потому неспособное в одиночестве контролировать импульсивные тенденции Супер-Эго ребенка.

На мой взгляд, дело обстоит противоположным образом. Будет справедливо, если я также проиллюстрирую свои представления примером. Психоанализ, о котором я хотела бы рассказать представляет собой очень тяжелый случай девочки шести лет, которая страдала в самом начале своего анализа от обсессивного невроза.[18]

Эрна была просто невыносима и демонстрировала явные антисоциальные тенденции в отношениях со всеми окружающими ее людьми. Она страдала бессонницей, от избыточного навязчивого онанизма и от полной неспособности к обучению. У нее наблюдались моменты глубокой депрессии, она пребывала в постоянной и навязчивой подавленности, а также обнаруживала многие другие серьезные симптомы. Она проходила психоаналитическое лечение в течение двух лет и, в конечном итоге, результаты по ходу анализа, которые я сейчас представлю, прекрасно подтвердили его успешное завершение. По прошествии чуть более года, девочка уже регулярно посещала школу, где ее воспринимали, как «нормального ребенка», то есть она прекрасно прошла проверку повседневной жизнью. Безусловно, чрезвычайную серьезность этому случаю обсессивного невроза придавало то, что ребенок страдал от очевидных нарушений и глубоких угрызений совести. У девочки проявлялось характерное расщепление личности на «ангельскую и дьявольскую» часть, на образ «доброй и злой принцессы» и т.д. Больше того, анализ, естественно, высвободил ее садистически-анальные тенденции и огромное количество аффектов. Во время психоаналитических сеансов происходили самые неординарные отреагирования: порой она приходила в бешенство, тогда она набрасывалась на самые разные предметы в комнате, такие как подушки и т.п. Эрна пачкала и ломала игрушки, портила бумагу при помощи воды, пасты для лепки, карандашей и т.п. в течение подобной деятельности ребенок производил впечатление совершенно освобожденного от всяких нарушений и казалось, получал огромное удовольствие от своего поведения, подчас вовсе разнузданного. Я обнаруживала, однако, что она не ограничивалась тем, что удовлетворяла «без подавления» собственные анальные фиксации, но в ее поведении определяющую роль играли совсем другие факторы. Девочка отнюдь не была от этого «счастлива», как могло бы показаться на первый взгляд, и как думали об этом окружающие ребенка люди в примере, приведенном Анной Фрейд. Тревога и потребность в наказании и были в значительной мере тем, что скрывалось за «недостатком сдержанности» у Эрны и подталкивало ее к тому, чтобы повторять свои действия. В этом непосредственно обнаруживалось прямое доказательство всей ненависти и подозрительности, которую она питала к периоду ее приучения к чистоплотности. Ситуация полностью трансформировалась, когда мы подошли к анализу ее ранних фиксаций и связей с развитием Эдипова комплекса и чувства вины, которые к ним примыкали.

В течение этих периодов, когда садистические и анальные влечения были высвобождены и проявлялись столь мощно, у Эрны возникла временная склонность к отреагированию и удовлетворению этих тенденций за рамками анализа. Я прихожу к тому же заключению, что и Анна Фрейд: аналитик, видимо, совершил ошибку. Единственное - и в этом, очевидно, кроется самое поразительное и наиболее принципиальное отличие между нашими взглядами, - я делаю вывод, что в этом случае моя ошибка должна была бы относиться к аналитической области, а не к воспитательной. Вот, что я хочу сказать: я отдаю себе отчет, что никогда не стремилась окончательно преодолеть сопротивление и негативный трансфер во время аналитических сеансов. Я утверждаю здесь, что как в этом случае, так и во всех остальных, если мы хотим, чтобы дети смогли контролировать свои побуждения, не растрачивая впустую силы в мучительной борьбе с самими собой, эдиповское развитие должно быть доподлинно и в полной мере раскрыто анализом - настолько насколько это вообще возможно; а переживание ненависти и вины, которое является результатом такого развития, должно быть исследовано до своего самого отдаленного и глубокого источника.[19]

Если теперь мы попытаемся определить, в какой же момент Анна Фрейд считает необходимым заменить аналитические меры на воспитательные, то убедимся, что маленькая пациентка сама сигнализирует нам об этом. Анна Фрейд наглядно объяснила ей (на стр. 41), что столь агрессивно себя ведут только по отношению к людям, которых ненавидят, и ребенок не замедлил поинтересоваться, почему «она почувствовала такую ненависть к своей матери, которую, как она считала, очень любит». Этот вопрос весьма разумен; он выявляет четкое понимание смысла анализа, которое мы нередко обнаруживаем у детей, страдающих определенного типа навязчивыми состояниями, даже если им совсем мало лет. Оно показывает, что следовало бы избрать аналитический путь, чтобы продвинуться вперед. Однако, Анна Фрейд отказывается от такого пути, и вот, что мы читаем затем: «Я не стала ей больше ничего объяснять, потому что сама дошла до пределов того, что мне было известно». Ее маленькая пациентка попыталась самостоятельно обнаружить путь, который позволил бы ей двигаться дальше. Она повторила уже рассказанный однажды сон, чье значение заключалось в упреке, адресованном матери, что та отдалялась всякий раз, когда ребенок более всего нуждался в ней. Несколько дней спустя она рассказывает совсем другой сон, который явно демонстрирует ее ревность по отношению к младшим братьям и сестрам.

Анна Фрейд тогда остановилась и прекратила продвигаться вглубь анализа, - в тот самый момент, когда она должна была проанализировать ненависть ребенка к матери, то есть именно тогда, когда речь впервые зашла о том, чтобы до конца разобраться и осветить эдипальную ситуацию. Это правда, что она высвободила некоторые из садистически-анальных тенденций и позволила произойти их отреагированию, но она воздерживается исследовать те связи, которые приводят эти тенденции к эдипальному развитию. Наоборот, Анна Фрейд, ограничивает свои попытки проникнуть даже в поверхностные слои: сознательные и предсознательные. Если судить на основании того, что она пишет, действительно возникает впечатление, будто она забыла о том, что заставила возвести ненависть и ревность к братьям вплоть до бессознательного желания им смерти. Если бы она это сделала, точно также вплотную она приблизилась бы к желанию смерти матери. Более того, ей пришлось бы избегать соперничества с матерью, так как иначе пациентке и аналитику уже было бы известно немало вещей о той ненависти, которую ребенок испытывал к матери.

В четвертой главе книги, где Анна Фрейд приводит этот пример аналитического случая с целью доказать необходимость для аналитика периодически выступать в воспитательной роли, главным образом, освещается позиция аналитика, о которой я только что говорила. Со своей стороны я бы выдвинула другое описание: пациент отчасти начал осознавать собственные садистически-анальные фиксации, но отсутствие последующего анализа эдипальной ситуации помешало ему полностью и во всей глубине освободиться от них. По моему мнению, недостаточно всего лишь сориентировать и подтолкнуть ребенка к овладению и болезненному контролю своих освобожденных от вытеснения влечений. Их следовало бы подвести под дальнейший, более всесторонний анализ тех движущих сил, которые скрываются за подобными тенденциями.

Одновременно я адресовала бы свои критические замечания и некоторым другим примерам, представленным Анной Фрейд. Она неоднократно упоминает о признаниях в онанизме, доверенных ей маленькими пациентами. Рассказ о двух своих снах девятилетней девочки, которая сделала подобное признание (стр. 31 - 32), полагаю, говорит гораздо больше, чем только об этом, и определенные вещи в нем несут чрезвычайно важную информацию. Ее страх огня и сон о взрыве колонки, вызванном ошибкой с ее стороны и означающем наказание, как мне представляется, отсылают по всей вероятности к наблюдению за родительским совокуплением. То же самое можно сказать и о втором сне. Речь шла о «двух кирпичах (брусках) различных цветов и домике, в который они метали огонь». Как показывает мой опыт анализа детей, можно говорить, что в самых общих чертах эти образы, как правило, означают примитивные сцены. В том числе и таким значением обладает для меня содержание ее снов об огне, а ее рисунки только подтвердили мои догадки: они изображали монстров (описанных Анной Фрейд на стр. 37 - 38),