Читать интересную книгу Холуй и императоры. Вне жанров и без героев - Дмитрий Гавриленко

В чём причина проволочки, возникшей со стороны окна? Нехватка материала. Оставались кусочки, размером с гулькин нос. Нужно обить ими всю стену, сделать над решёткой козырёк для защиты от дождя. Казалось, что он, находясь над окошком, добавит домику домашности, сделает фасад уютнее. По этой причине я решил начать с козырька. Куска железа, который годился для данной цели, у меня не было. Пришлось от самого большого из оставшихся листов отрезать основание. Я прибил его над решёткой: получилось недурно. Козырек в верхней части широкий, книзу сужающийся, но все равно нижняя его часть нависала по всей ширине окна, предотвращая попадание в него стекающей сверху дождевой воды. Скрыта некоторая сумрачность решётки. Опасения насчёт вероятной нехватки кровельного материала оправдались, хотя я нашёл место для каждого имеющегося у меня лоскутка. Незакрытым был небольшой участок стены под окном. Я оставил его напоследок: делая здесь обивку, сидел на корточках и сгибался почти до земли. Сейчас и рад бы посидеть, да не с чем. Весь кровельный металл использовал подчистую.

Семерку нумерологический гороскоп трактует как соединение тройки (духа, ума и души) с четверкой (миром), семерка соединяет знания с мудростью, концентрирует интеллект и обостряет интуицию. Помимо этого, семерка – число аскетизма, снабжающее человека одиночеством. Скрытностью и склонностью к пьянству. И все-таки семёрка – любимое моё число, вошедшее в дату рождения. А что говорит о нём Книга книг с точки зрения вечности? В день седьмой завершил Бог работу свою, которую создал себе, благословил этот день и освятил его.

Я привёз с собой замок, но опоздал: на даче побывали гости. Сразу невозможно понять, заходили они переночевать или посмотреть новостройку. Немудрёная тайна прояснилась: вели себя здесь по-свински. Посредине моей горницы оставили кучу говна и лужу мочи, а также запахи, связанные с испражнениями. Вихрь самых грустных чувств поднялся со дна моей души. Хотелось помчаться в милицию, рассказать о старании сделать всё как можно лучше, красивее и о том, что варвары осквернили недоделанное, наплевали на мои старания, харкнув и постыдно скрывшись. Что они стремились этим вандализмом показать? Стройные коттеджи соседей – это круто, а мой домишко – задрипанная сральня? Так подобных строений окрест пруд пруди: лишь избранные свили для себя роскошь.

Преодолевая отвращение, я стал осматриваться в скудном утреннем свете, проникающем в окошко. Увидел на полу бумагу, которой подтёрли жопу. Это обычная бумага в клеточку, вырванная из общей тетради. На каждом из двух обнаруженных мной листков виднелась запись синим стержнем. Мне не терпелось узнать, кто эти осквернители, и я палочкой распрямил листы и стал читать. Здесь были лекции по математическому анализу, записанные в педагогическом вузе, а самое главное – я нашел и курс, и группу вместе с расписанием лекций на всю неделю. Можно по этим вехам отыскать владельца тетради? Пожалуй, да, если только он не передал свою тетрадь кому-то другому, который использовал её вместо туалетной бумаги. И зачем мне в случае удачи срамить принародно каких-то пачкунов, собирающихся учить детей? Я думаю, это не пошло бы им на пользу, раз они с такой лёгкостью избавляются от человеческого облика. Если же это студенты, которым негде было переночевать, то их нелегко упрекать в свинстве: бесприютность заслуживает снисхождения. Но могли побывать тут и расчётливые срули, стремящиеся выжить меня с участка. Вот нагадим в его пристанище, глядишь – смотает удочки. Видел я как-то неподалёку ГАЗель, стайку девчат и при них пастыря. Время от времени к ним подъезжала легковуха, забирала одну и увозила. Девчата никому не мешали, их никто не беспокоил. Выглядели они беспечными и, казалось, ни о чем не задумывались. Мог ли я помешать этим девчатам? Они даже не смотрели в мою сторону. Оставалась еще соседка, женщина добрейшей души. Ей-то уж точно я не мог насолить. Мы вместе копались на своих участках и помогали по-соседски друг другу. Всё выходило хорошо, когда на деле всё плохо.

Начало дня испорчено. Но уже поднималось солнышко, улыбался фиолетовыми глазами совсем рядом с окном иван-чай. Ничего не попишешь, становись уборщиком, выметай чужое дерьмо, хотя и веника ещё не припас. Впрочем, вглядевшись внимательнее, я обнаружил, что незваные гости насрали на тот щит, который я приготовил для внутренней обшивки. Это утешило меня: пол – одно дело, обшивка – другое. Я кое-как вытащил загаженный щит из домика, отбросил его подальше и внес для обшивки новую фанеру. Сегодня я решил сделать дачу недоступной для любителей подложить ближнему свинью. Сначала я разрезал ножницами прохудившееся цинковое корыто. Оно дало мне в итоге отличный материал для завершения дела, начатого в прошлый раз. Добротным листом цинка я обил ту часть стены под окном, что оставалась снизу без металлической защиты. Весь дом, за исключением крыши, приобрёл железное обличье. Первоначально я планировал на этот день внутреннюю обшивку помещения, но утренний нехороший сюрприз заставил на время отказаться от неё. Старательно построенный домик не может быть уязвимым, полагаясь лишь на замок. На всякое хамство лучше давать не заурядный, а достойный ответ.

Я решил оградить участок крепким забором и не оставить в нём места для калитки. Превратить сокровенный плод моих усилий в общественную сральню не удастся. Не зря припасены четыре дубовых столбика, которые я заблаговременно окорил топором и подсушил. Поблизости корчевали лес для расширения шоссе, и вот память об этой раскорчёвке – дубки, ныне столь необходимые мне. Предстояли земляные работы, нужны ямки не только для дубков. Между ними надо разместить не менее четырёх столбиков. Я мысленно прикинул, и получилось, что мне следует выкопать не менее двадцати солидных углублений. Лопата, когда-то хорошо наточенная, теперь неохотно грызла землю. Пришлось пройтись по острию несколько раз бруском. Лезвие засияло на солнце новым гривенником, что избавило от лишней канители. Я поплевал на ладони и начал копать. Почва мной же притоптана, поэтому сперва лезвие шло тяжело, дальше – легче: там оказалась сухая, распадающаяся на геометрические фигурки земля. Прежде всего я выкопал ямы для дубков. Они образовали вокруг домика квадрат, каждая его сторона равнялась шести метрам. Эти ямы были глубокие, потому что предназначались для высоких столбиков. Для толстых коротышек, имеющихся в запасе, требовались углубления пошире. Широкие, но неглубокие ямы копать легче, чем глубокие, откуда непросто выбрасывать наверх землю. В одном месте я призадумался. Стараясь копать по струнке, используя для ориентира провод от одного дубка до другого, я наткнулся в нужном мне месте на корни ольхи. Проще всего срубить ее, однако пожалел, привык к деревцу, к его листве и темно-коричневым шишечкам. Отступил и выкопал яму немного дальше намеченного.

Дубки вкапывал основательно. Насыпал битого кирпича, щебня, трамбовал. Их предстояло превратить в часовых нового двора, держащих на мощных плечах весь забор. Широкие столбики грузно становились на свои места. Битый кирпич и щебень уже израсходованы. Заполнял ямы землей да усердно трамбовал. Там, где отступил от ольхи, дородный столбик показал своим боком, какой допущен изгиб, но исправлять собственную корректировку я не собирался. Итак, постовые выросли словно из-под земли – разного роста, разного возраста. Лишь дубки петушились среди них, будто говоря: мы – спецназ, не подведем. Почти каждый из оставшихся щитов имел какое-либо увечье. С ними не церемонились, срывая с насиженных мест: бросали, давили, ломали. Я притащил на свой участок то, что уцелело от гигантского сражения, а уцелели в основном инвалиды. Теперь предстояло использовать их так, чтобы увечность не бросалась в глаза и чтоб они стали прочнее от связки с другими. Вообще-то в этом материале изначально имелось ценное достоинство: он не боялся дождя. Будучи распят на столбе, щит и мок, и промерзал, но оставался звонким и молодцеватым. Даже потемневшие участки на нём не говорили о принадлежности заведомому калеке. Один за другим я прибил щиты к столбикам. Мне не нужно было поддерживать их на весу; следил лишь затем, чтобы каждый становился в ограждении вровень с соседом. Если в нем зияла дыра, таилась трещина или перелом, я старался, чтоб увечье оказалось внизу. Верхняя часть от одного дубка до другого, ровная и крепкая с виду, полностью скрывала столбики-коротышки. Выступ получился, как я и ожидал, лишь возле ольхи, однако он находился сбоку от домика, в густых зарослях малинника. Середина моего забора вышла слабоватой: сказалось то, что еловых толстяков приходилось вкапывать на небольшую глубину и засыпать землёй без добавления щебня, битого кирпича. Я вовсе не собирался оставлять новостройку в беспомощном состоянии. Вонючая картина сегодняшнего утра все ещё маячила перед глазами. Только что пришлось прибивать к столбикам щит, с трудом очищенный от жидкого кала. Он сохранился лучше других, не имея даже сколько-нибудь заметной царапины, и тем не менее казался мне ущербным. Да и запах нужника не удалось отмыть водой. Я надеялся лишь на солнце, которое пригревало мой затылок и не отличалось при всей своей красоте брезгливостью. Оно могло вылизать скверную вонищу невидимым языком.