– Ты уверен? – тихо сказала Ребекка и приложила палец к губам Михаэля. Он тут же его поцеловал, но сразу отпрянул, устыдившись своего порыва.
– Тихо, – прошептала Ребекка. – Там как раз об этом… Это наши мамы.
– Подслушивать нехо… – начал Михаэль, но палец Ребекки вторично коснулся его губ, и он предпочел поцелуй продолжению все равно бессмысленной дискуссии.
Оба замерли, чтобы все слышать, оставаясь невидимыми в темноте.
* * *
… – Допустим, ты права. Это даже не смешно, но допустим. Хотя, по-моему, это просто ловушка – психологический трюк.
– Зачем?
– Откуда мне знать? Ты прожила с ним двадцать лет, ты лучше знаешь…
– Только что ты говорила…
– Я знаю, каким он был двадцать лет назад, а ты – каким он стал.
– Стив не мог устроить такую ловушку. Он всегда делал то, во что верил.
– Вот именно – верил! Сам верил, но это не значит, что он мог это…
– Мог. Стив делал то, во что верил, а верил в то, что умел или знал.
– Глупости! Или знал, или верил, ты сама себе противоречишь!
– Селия, пожалуйста… Давай не будем говорить о том, каким был Стив. Скажи, наконец: ты подпишешь?
Молчание. Чьи-то шаги. Скрип стула. Звон. Что-то упало на пол. Ложка? Наверно. Может, они пьют чай – в замечательных чашечках из севрского фарфора?
– А тебе так важно? Послушай, Сара, ты какая-то… Это влияние Стива, да? Тебе действительно хочется взвалить на себя этот груз? Исцеление? Чувствовать чужую боль, каждую минуту жить чьей-то чужой бедой, болеть чьей-то болезнью и изживать ее из себя, он ведь воображал, что сам заболевает, и себя слушал, а не кого-то, он принимал на себя чью-то болезнь и… Ты хочешь жить с этим постоянно?
– Селия! Ты говорила, что ничего этого…
– Да! Ничего этого! Но ты-то веришь! Ты так верила в способности Стива, что, когда у тебя нашли рак…
– Откуда ты знаешь?
– Но ведь это правда? Два года назад у тебя нашли уплотнение в левой груди. Не смотри так, я все равно не скажу, откуда мне это известно. Можешь считать, что у меня тоже есть способности к… неважно. И что ты сделала? Тебе предложили курс химиотерапии, ты отказалась. Тебе предложили операцию – ты отказалась. Ты сказала Стиву… Вот только я не понимаю: почему он сразу не увидел, не понял, что с тобой происходит? А? Он же ясновидящий.
– Стив…
– Ладно, не нужно его оправдывать. Не увидел или не захотел увидеть – это его характеризует, верно?
– Селия!
– Ладно, я не о том. Ты считаешь, что тебя вылечил Стив. Наложением рук, да?
– Нет. Опухоль рассосалась сама. Это иногда бывает. Редко, но случается. Мне повезло.
– Это тебе врачи сказали через год, на повторном осмотре. Ты сделала вид, что согласилась. Но ты и сейчас уверена – это Стив. Он тебя вылечил. Не знаю, что он с тобой творил: руки прикладывал, смотрел пристально, может, спал с тобой чаще, чем обычно, а?
– Селия!
– Но ты ведь веришь в это.
Молчание.
– Я не верю. Я просто это знаю. Меня вылечил Стив. Он… говорил со мной. Мы садились и разговаривали. Об этом. О том, чего быть не должно. И чего не будет. Говорили. И это прошло.
– Ну да. Вы со Стивом заговорили рак. Уговорили его уйти.
– Получается, что так.
– Господи! Ладно. Ты в это веришь. Значит, ты уверена: если подпишешь, то сможешь исцелять и не сумеешь жить без этого. Вот я тебя и спрашиваю: ты готова к такой участи? Ради того, чтобы получить дом и денежное содержание? А твоя Ребекка? Она тоже должна подписать, верно? Иначе ничего… Она готова? Она верит, как и ты. Она готова взять это на себя?
– Мы обе готовы. Успокойся. Я подпишу, не задумываясь.
– Конечно, ты вообще не привыкла задумываться!
– И Ребекка подпишет, потому что знает: Стив никогда не сделал бы для нее ничего не только дурного…
– Да он вообще ничего для нее не сделал в этой жизни! Все – ты.
– Откуда тебе это…
– Я же сказала: считай, что я медиум. Хорошо, у меня свои источники информации… Дай мне, пожалуйста, кусочек рулета. Где ты его покупала? Люблю с маком – так, чтобы не очень много, а то у нас обычно кладут столько мака, что всякий вкус… О чем мы говорили?
– Ты подпишешь?
– Конечно. Два миллиона и дом в Детройте.
– И способность к сопереживанию.
– От того, что я подпишу, ничего не изменится. Если во мне чего-то нет, то от какой-то подписи…
– Ты точно подпишешь?
– Послушай… Это шанс, верно? Я никогда больше… Почему я должна отказываться от денег? Только потому, что какие-то фантазии…
– Ты не ответила.
Молчание.
– Не знаю. Скорее всего, подпишу. Но если ты думаешь, что мне не страшно… Этот проклятый Стив…
– Селия!
– Ах, оставь! Можно подумать, ты была от него без ума! Он был невозможным человеком, всегда таким был. А когда заболел, так стал просто невыносим. Ты думаешь, я такая стерва – бросила больного, не захотела возиться с инвалидом, да? Ты ведь так не думаешь, Сара. Другие могут, другие не знают, каким был Стив, но ты-то за эти двадцать лет… Разве он не разговаривал с тобой, как с муравьем, на которого можно наступить? Он не…
– Замолчи!
– Почему я должна молчать? Он и теперь свои миллионы не хочет отдать ни мне, ни тебе, ни детям, вот и придумал эту дурацкую… Кто-нибудь обязательно испугается, не подпишет, и все достанется фонду, которым будет распоряжаться Збигнев. Может, Збигнев Стива и надоумил на все это. Ты знаешь, какими были их отношения?
– Селия, замолчи, это переходит все границы!
– Боишься правды?
– Это неправда! Я не хочу об этом говорить. Извини, я устала и иду спать. Так ты подпишешь бумагу?
– Не знаю. Подумаю. Стив способен подложить мне любую свинью. Даже после смерти. Он мог…
– Ты же говорила, что…
– Говорила. Не знаю. Скорее всего, подпишу. Или нет. Спокойной ночи, Сара.
* * *
– Знаешь, не такой плохой рулет, как мне показалось вначале, – сказал Михаэль, доедая последний кусок и подбирая крошки. – И чай замечательный. У тебя все так хорошо получается, Ребекка. Я жалею, что мы мало общались.
– Скажи спасибо матери, – сухо отозвалась Ребекка. – Господи, какой ужасный разговор. Зачем мы это слушали?
– Так получилось, – легкомысленно заявил Михаэль. – По-твоему, мама подпишет?
– Недавно ты утверждал, что – да. Ты хорошо знаешь собственную мать?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});