страшные злодеи. Каялись взахлеб, скороговоркой, так что палачи не успевали за ними записывать. Тех же, кто умудрялся пережить посещение теремка, а таковых оказывалось наперечет, либо одаривали исправительными работами, после которых люди становились инвалидами, либо публичными карами, вроде порки кнутом и прочей средневековщины.
В последнее время борьба с внутренними врагами приобрела особую остроту, и на то имелась причина: в Цитадели завелся матерый диссидент. Как и полагалось диссиденту, коварный супостат развернул активную подрывную деятельность, с целью пошатнуть непоколебимый авторитет княжеской власти и лично помазанника. Террористическая активность оппозиционной гниды главным образом выражалась в сочинении мерзких стишков и начертании оных угольком на стенах. Но после проведения порционной реформы, в ходе которой произошло научно обоснованное и экономически оправданное урезание пайков у низших слоев населения, притом урезание затронуло, в основном, мясную продукцию, агент влияния перешел все границы. Он подлым образом нацарапал на самом видном месте в Цитадели — на стене единственного на всю крепость стриптиз-бара, следующее подрывное четверостишие:
«Как-то вышел на крыльцо лидер всенародный,
Показал народу он орган детородный.
— Не хотим же мы, — сказал, — как в Италии,
Так что вот вам, вместо мяса, гениталии».
Оно бы может и удалось замять эту возмутительную злодейскую выходку, но в то утро, как назло, сам князь проснулся чуть свет, и отправился побродить по своим владениям. Ну и, естественно, увидел собственными венценосными очами сию поэтическую диверсию во всей ее экстремистской красе.
Что там было! Крик. Шум. Угрозы запороть и водрузить на кол. В великую ярость пришел князь, потребовал немедленно изловить сего возмутительного рифмоплета и доставить оного в пригодном для терзаний виде в теремок радости. И вот с тех пор вся княжеская гвардия, сбиваясь с ног, искала злодея, да все как-то безуспешно. Впрочем, совсем без побед не обошлось. В ходе поисков выявили и выпытали пятерых внутренних врагов. Те, конечно, во всем сознались, и в том, что стишок сочили, тоже, но все же было ясно — нет, не они это. Так что и поныне тайный враг бродил на свободе, а потому все со дня на день с содроганием ожидали от него новой подлой диверсии. В прошлый раз на стене стриптиз-бара стишок намалевал, а теперь, чего доброго, и княжеский терем своим творчеством осквернит. А после такого злодейства точно головы полетят, притом в буквальном смысле. Князь, при всем своем эпическом величии и легендарной доброте, обладал вспыльчивым характером и склонностью к собственноручному расчленению опечаливших его подданных.
За время, проведенное в Цитадели, Павел успел досыта наслушаться об этом князе, хотя сам его лично до сих пор не видел. Князя Цента уважали и любили, но еще больше боялись. Судя по описаниям, это был весьма свирепый и неудержимый человек. Что, впрочем, не удивляло. Иной бы просто не смог занять власть в общине. Это в прежние времена люди подчинялись кому попало: тому ли, кого над ними начальником назначат, или тому, к кому привыкли за десятилетия. Но в нынешние времена беззаконья и дикости, оказаться на вершине социальной пирамиды могла исключительно эпическая личность, способная буквально на все. Случайный человек туда взобраться попросту не мог, а если бы каким-то чудом и взобрался, то ненадолго.
А потому, когда подбежавший к уборщикам картофеля запыхавшийся гвардеец сообщил им, что сегодня поле посетит сам верховный лидер, Павел заинтересовался. Ему было любопытно взглянуть на того, кто олицетворял собой успешного человека в реалиях зомби-апокалипсиса. По крайней мере, князь может послужить неким ориентиром, дать понять, к какому идеалу теперь следует стремиться. А то Павел так и не сумел разобраться в новых порядках, и не понимал, каковой модели поведения следует придерживаться, чтобы достичь определенного успеха. Возможно, тот факт, что они с другом Костей до сих пор являлись чернорабочими, был обусловлен тем, что они делали что-то неправильно. Глядишь, явившийся князь прояснит ситуацию.
Косте тоже стало любопытно — он, как и Павел, еще не имел великого счастья воочию созерцать правителя Цитадели. А вот остальные уборщики картофеля, в частности старожилы, проведшие в крепости много месяцев, особой радости не выказали. Больше других ее не выказал прыщавый мужчинка, тот самый, которого Костя тщетно пытался разговорить минувшим днем. Едва услыхав, что сегодня им стоит ждать высочайшего визита венценосной особы, тот быстро ушел в самый дальний конец поля, присел на корточки, и стал торопливо рыть окоп. Остальные ударники остались на месте, но лишь потому, что понимали — от лидера нации не сбежать и не спрятаться.
Прибывший гвардеец собрал вокруг себя всех новичков, кому еще не выпадало счастье лично общаться с князем, и объяснил им, как следует вести себя в присутствии столь эпической персоны. Во-первых, надлежало улыбаться, широко и оптимистично.
— Не вздумайте хмуриться, — наказывал гвардеец, обращаясь к столпившемуся вокруг него электорату. — Князь депрессивный контингент на дух не переносит. Никакого уныния, только улыбки, полные счастья и радости.
Во-вторых, запрещалось подходить к князю и докучать ему вопросами.
— Спрашивать ничего не надо, — втолковывал гвардеец. — Князь и так все знает, ибо всеведущ.
В третьих, под страхом великой кары воспрещалось обращаться к правителю с просьбами.
— И самое главное, — закончил инструктаж гвардеец. — Если вдруг князь к вам подойдет, и сам что-то у вас спросит, отвечайте, что всем довольны, счастливы, пребываете в достатке и довольстве. Никаких жалоб!
Он обвел тружеников суровым взглядом, и те невольно втянули головы в плечи.
— Еще раз повторяю — никаких жалоб! — замогильным голосом произнес гвардеец. — Все ясно?
Ударники заверили, что да, все им ясно. Яснее и быть не может.
— Ну, хоть какое-то развлечение, — заметил Павел, когда гвардеец удалился, и они вновь вернулись к работе. — На князя поглядим. Мне даже любопытно, какой он. Про него столько всякого рассказывают. Даже если половина всего, это вранье, и тогда выходит неслабо.
— Да, неслабо, — рассеянно отозвался Костя.
После того, как им сообщили об ожидаемом визите верховного правителя, Костя стал каким-то странным, рассеяно-задумчивым. Казалось, он что-то замыслил, или, хуже того, на что-то решился. Павла это встревожило. Он опасался, что друг выкинет какую-то глупость, за которую впоследствии может пострадать. Он попытался выведать у Кости его планы, но тот упорно твердил, что делать ничего не собирается, так что пришлось оставить его в покое.
За работой время летело быстро, и как-то незаметно подошло к полудню. А князь, меж тем, так и не явился своим ничтожным подданным. Павел уже решил, что тот передумал, и ему не доведется сегодня полюбоваться на человека, являющегося вершиной социальной пирамиды в Цитадели. Его это скорее обрадовало,