друга, правду о себе, понимание, единство, они желали этого так горячо, так страстно, что барьеры между ними внезапно рухнули и хлынули добрые взаимные и объединяющие чувства. Их сотрясали рыдания, они были счастливы от чувства единства в добром, великом, святом. Они плакали, потому что Клара победила мать. Но ведь Ортолана хотела быть побеждённой. Она ничего так не хотела, как понять ту истину, которую постигла её дочь. Это объятие, эти пролитые вместе слёзы, в сущности, были их общей победой на пути к Богу.
– Я понимаю твоё призвание, – сказала Ортолана, когда они немного успокоились.
Они сели на скамью у стены в комнате для свиданий. Сквозь маленькое, высоко расположенное оконце лился свет, наполняя каменное помещение золотом солнца. Ортолана смотрела на дочь. Она погрузила пальцы в коротко остриженные волосы, перебирая их, словно мальчишеские кудри. Мать молча улыбалась, глядя на белокурую, почти детскую, головку дочери.
– А ты похудела, – сказала она сдавленным голосом и нежно провела ладонью по бледной прозрачной щеке. Клара ощутила холодное прикосновение металла её перстня. Ортолана, словно прочитав мысли дочери, сняла драгоценность и вложила в руку Клары.
– Возьми это для прокажённых, – сказала она. – Я постепенно начинаю понимать красоту той бедности, которую ты выбрала, бедности, ведущей к Богу. Ты и есть мой свет, Клара. Я очень люблю тебя. Мне очень хочется быть рядом с тобой. Теперь я знаю, почему ты так поступила. Я горжусь тобой. Планы твои велики. Я верю, что ты добьёшься того, чего хочешь. Бог с тобой! Он помогает тем, кто по зову своего призвания слушает Его голос. Ты вступила на полную страданий, но самую прекрасную человеческую дорогу.
Потом Клара расспрашивала о родных, подругах, соседях. Спросила о доме и о той калитке, через которую она убежала ночью.
– Да. Всё уже убрали, – ответила Ортолана. – Половина Ассизи пришла, чтобы увидеть собственными глазами то, во что никто не хотел верить. Неужели ты действительно сама отодвинула эту колонну, бревна, камни? Ведь для этой работы нужно несколько мужчин. Непостижимо!
Они поговорили ещё немного, потом Клара встала и сказала:
– Прости, мама. Мне нужно молиться. Я установила время для молитв так, как это делают братья Франциска, шесть раз в день. Сейчас это время. Я должна идти. До свидания, мама.
Она схватила руку Ортоланы, прижала её к щеке, улыбнулась и быстро вышла.
Госпожа де Фавароне осталась одна в комнате с каменными стенами, а в полосе солнечного света, падавшего из окна, ещё кружились золотые пылинки, поднятые в воздух босыми ногами девушки.
* * *
Ночью к стенам монастыря бенедиктинок пришёл Франциск. С ним были несколько братьев. Они вызвали Клару.
– Тебе приготовлено место в обители Святого Дамиана, – шёпотом сказал Франциск.
– Когда я могу отправиться туда? – спросила она так же тихо.
– Сейчас. Мы пришли за тобой.
– Я готова. Подождите минуту, я только уведомлю мать-настоятельницу.
Она бесшумно исчезла за воротами. Вскоре вернулась, в правой руке держа бревиарий[5] – всё своё имущество, а в левой сжимая перстень матери. Она отдала его Франциску.
– Это от моей матери для прокажённых. Бог просветил её. И Агнессу. И Бону. Молитесь за них. Им ещё нужна смелость для решительного шага.
Они шли хорошо знакомыми тропками по пологим склонам гор. Роса омывала их ноги, намочив полы одежды из грубой шерсти. Они почти бежали, и ноги сами несли их к великому и прекрасному приключению. Все они были молоды, здоровы, полны сил и любви к жизни. И все они знали, зачем даны им здоровье, силы и любовь.
В долине светлым пятном обозначилась часовня Святого Дамиана. Когда они подошли ко входу, начало светать, и треугольный фасад здания был освещён розовой зарёй. Два высоких окна наверху напоминали приоткрытые после сна глаза, а большое круглое окно ниже походило на рот, раскрывшийся от удивления. По правой и левой сторонам часовни располагались монастырские постройки.
– О, как тут красиво! – с восхищением вздохнула Клара. – Я знаю, Франциск, что это ты восстанавливал часовню.
– Укладывая эти камни, я ещё не знал, что готовлю место для моего первого саженца, – с нежностью произнёс он.
Прежде чем солнце встало из-за гор, Клара рассталась с братьями. Они поклонились друг другу, обменявшись взглядами, полными общих надежд.
Она вошла туда, где теперь будет её дом, то место на земле, которое даёт приют телу и душе. Шаги босых ног по гладкому каменному полу отдавались таинственным эхом под арочным сводом. Остановившись в большом пустом зале, Клара обвела взглядом серые в полумраке стены, где, как посреди моря, не на чем было остановить взгляд, и ей показалось, что эти стены находятся где-то очень далеко, сливаясь с туманным горизонтом. Какое-то время ей даже казалось, что их вовсе нет, а она стоит посреди бескрайнего пространства, где вовсе нет ни проторенных дорог, ни даже тропинок. И она знала: чтобы жить, она должна идти и сама прокладывать дорогу. Голова её закружилась от этого видения. «Я просто устала. Ведь я не спала ночью», – подумала Клара.
Она опустилась на колени и устремила взгляд вверх, так как ей вдруг захотелось вглядеться в эту бесконечную даль над головой, но она увидела только свод, круглый, как чаша или крышка, которой закрывают хлеб или сыр, чтобы они не засохли. Она вздрогнула от внезапного осознания своей телесности. Клара закрыла глаза и попыталась погрузиться в глубины собственной души. Но сон, охватывающий тело и сознание, и боль от сбитых во время ночного путешествия ног не давали ей погрузиться во внутренний мир. Она стояла так в молитвенной позе, как бы обращаясь к Богу больше телом, чем душой.
Потом она легла у стены на каменный пол, свернулась калачиком и уснула.
Крест исцеляет
Клара недолго оставалась одна. Скоро в часовню Святого Дамиана пришли её родная сестра Агнесса, а через некоторое время – Бона де Гуэльфуччо, совершившая паломничество к Святому Иакову в Компостелу.
День пострижения обеих девушек был необычен. Пришли братья Франциска и он сам. Густые волосы Агнессы покрыли ступени алтаря. Коса Боны упала на пол. Хрупкие тела послушниц скрыли грубые рубища. Кроткие слова клятвы прозвенели как колокол и вылетели из человеческих сердец прямо к небесам.
С этого момента началась настоящая монастырская жизнь. Возникла община со всеми проблемами, которые приносит совместная жизнь людей.
Франциск запретил им просить милостыню. Братья обещали приносить пищу и самые необходимые вещи. Сёстры должны были пребывать в спокойствии и уединении, в молитвах и труде, чтобы мирские дела не мешали им.
Жители Ассизи поначалу недоверчиво относились к новому монастырю с незнакомыми правилами.
– Вот чудачки! – говорили они. – Богатые нищенки. У них с головой не всё в порядке. Вместо того чтобы выйти замуж и растить детей, изображают святых